Аркадий Адамов - Василий Пятов
Но особенно запомнилась Варе поездка в Слободск с неделю тому назад. Перед ее отъездом к ним зашел Василий Степанович и попросил Варю передать два письма заводскому приказчику Хрулеву, уехавшему в, Слободск раньше с караваном железа на продажу. В письмах Пятов просил слободских купцов немедленно предоставить ему кредит под залог привезенного железа. Усаживая Варю в повозку, он сказал:
— Заставь Хрулева, Варя, обязательно добиться кредита, не давай ему покоя. Мне деньги дозарезу нужны, чтобы с заводскими нашими рассчитаться, третий месяц люди маются. Уж не посчитай за труд…
И Варя выполнила его просьбу. Правда, она отравила Хрулеву все удовольствие от поездки в город, где он рассчитывал погулять всласть, но добилась своего. Ее рассказ о поездке Пятов слушал внимательно, а под конец вдруг так крепко и нежно обнял ее, что она почувствовала, как закружилась голова; внезапно испугавшись чего-то, она тогда быстро выбежала из комнаты. Наблюдавшие эту сцену старик Першаков, Колесников и еще двое рабочих с улыбкой переглянулись между собой, а молодой чертежник почему-то покраснел и стал прощаться… Варя еще долго не могла успокоиться, ее тряс легкий озноб, щеки пылали и часто-часто билось сердце. В течение нескольких дней после этого случая она как-то боязливо и робко разговаривала с людьми, ожидая прочесть в их глазах осуждение или насмешку. Но с удивлением замечала, что знакомые рабочие, их жены и все ее подруги разговаривали с ней особенно мягко и многозначительно. А дома Варя стала часто ловить на себе задумчивый и любовный взгляд отца. Она в таких случаях молча обнимала его крепкую, морщинистую шею и чувствовала, как сладко и тревожно сжимается ее сердце.
И только сегодняшний вечер принес развязку.
Еще под утро, когда отец собирался на завод, Варя заметила в нем что-то необычное. Першаков поминутно энергичным движением расправлял пышные усы и, изменяя своей обычной сдержанности, суетился, помогая Варе. На прощанье он ласково потрепал дочь по плечу и путь дрогнувшим голосом сказал:
— Ну, доченька, пожелай удачи. Сегодня мы с Василием Степановичем вроде как именинники, ежели, не дай бог, никакой осечки не выйдет.
— А что такое, батя?
— После, доченька, после, — нетерпеливо махнул рукой Першаков и, сунув в карман кусок хлеба и две луковицы — обычный свой завтрак, поспешно зашагал в сторону завода.
Варя, стоя на крыльце, растерянно смотрела ему вслед. Ее окликнул проходивший мимо Воронов:
— Что ж ты, Варя, стоишь, беги на завод. У нас сегодня большой день. Я самолично небывалый прокат буду давать. Всю ночь с Василием Степановичем машину его испытывали. Вот только домой умыться и приодеться сбегал да обратно.
Петр остановился. Он был в новой рубахе, оживленный, радостный, черные глаза его блестели от возбуждения.
— Я сейчас, Петр.
Варя вбежала в дом, накинула на плечи платок.
В катальне, как обычно, сновали рабочие, держа в руках длинные крючья и клещи, со свистом вертелись в клубах пара валы прокатных станов, гудели маховики, скрипели в ларях водяные колеса. Варя с опаской поглядывала на раскаленные ленты проката, которые с шипением выскакивали из валов и, как живые, извивались на чугунном полу. Мимо рабочие катили на тележках от печей к прокатным станам нагретый добела металл. Девушка старалась не отстать от Воронова, который быстро и уверенно шел в дальний конец завода.
Неожиданно в общий шум вплелся новый звук. Впереди что-то загрохотало, вначале порывисто, тяжело, как будто с натугой, потом грохот сменился мощным гулом. Все рабочие на минуту повернули головы в сторону этого звука, а Воронов, бросив на Варю торжествующий взгляд, еще быстрее устремился вперед, и девушка сразу потеряла его из виду. Через минуту она лицом к лицу столкнулась с отцом. Першаков с удивлением оглядел дочь, затем нахмурился и сурово крикнул, наклонившись к ее уху:
— Варвара, ступай домой! У Василия Степановича сейчас ни одна струнка в душе дрогнуть не должна, понятно? Все силы должен он собрать! Не смущай человека!
Першаков слегка подтолкнул дочь к выходу и, уже смягчившись, крикнул напоследок:
— Так надо, дочка, понятно?
Варя, подавив вздох, кивнула головой…
Воронов подбежал в тот момент, когда Пятов последний раз опробовал машину перед пуском. По деревянным ларям уже ринулась вода. Заскрипели водяные колеса, с грохотом завертелись валы. Бледный от усталости и волнения Пятов жестом указал Воронову его место у стана, а сам направился к газосварочной печи, где уже пятый час разогревались для последней прокатки громадные плиты.
Три дня шла предварительная сварка тонких листов железа. С каждым разом толщина проката увеличивалась, и вот сейчас каждая из двух плит, которые предстояло сварить, уже весила по сто шестьдесят пудов. Они лежали в печи одна на другой, раскаленные добела, еле различимые среди бушующих языков пламени.
Подошел Першаков, взглянул в круглое отверстие печи и одобрительно покачал головой. Что за печь! Это ж надо было додуматься — не просто впускать воздух, а гнать его вентилятором, да гнать не холодным, а уже разогретым. Першаков еще раз нагнулся к глазку и увидел, как от ослепительной поверхности плит брызнули в разные стороны искры. Самый раз, пора! Он посмотрел на Пятова. В тот же момент Василий Степанович махнул рукой. Нестерпимым жаром полыхнуло от печи, красные отблески огня залили все кругом. На приготовленную тележку рабочие длинными клещами вытянули плиты и подкатили их к грохочущему стану. Петр Воронов вместе с другими рабочими ломами и крючьями ловко направил раскаленный металл в зазор между валами.
Когда плита с шипением вновь вынырнула из валов, на ее ослепительной поверхности темнели струпья окалины и кое-где вздулись пузыри. Один из рабочих мокрой метлой быстро очистил лист, а Воронов тотчас особым ломиком пробил пузыри. Он не спускал глаз с листа. Струей воды все время охлаждали нагретые валы машины и очищали их от приставшей окалины. Но в клубах пара он каким-то обостренным взглядом замечал все до единого пузыря и с риском получить ожоги пробивал их своим ломиком. Петр вошел в азарт, и его подручные еле успевали выполнять следовавшие одно за другим указания. Громадная плита скользила между валами, сползая то на тележку, то на железную скамейку с роликами, стоявшую по другую сторону машины, откуда ее особыми рычагами направляли обратно.
Никита Колесников стоял у нажимных винтов, следя за величиной зазора между валами. Как только зазор будет равен четырем с половиной дюймам, надо кончать прокатку. Еще один поворот винтов, еще один. А вдруг плита остынет раньше? Никита закусил губу. Пот заливал ему глаза, но он, не отрываясь, следил за ходом прокатки. Еще поворот, еще… Нет, Воронов не подает знака кончать работу, значит плита не остыла. Молодец, Петр. Как он ловко, красиво и даже как будто легко делает свое дело.
Мысли мелькают в голове, нисколько не мешая Никите. А где же Василий Степанович? Вон он. Стоял, стоял и не утерпел: схватил чей-то лом и встал к рабочим. А за ним и старик Першаков. Только бы Василий Степанович не обжегся без привычки. Ого, как он работает ломом! Но кто же сейчас работает плохо? Петр заразил всех. Да и дело, дело-то какое! А Василий Степанович неспроста стал ближе к прокату. Вот он поднял руку, плиту задержали. Зачем же? Ведь остынет. Нет, верно. Велел содрать пленку окисла, приложил шаблон. Опять подал знак. Воронов первый ухватился за плиту, направляя ее в валы. Вот это работа, небывалая, действительно огненная!
Никита сделал новый поворот винта, и сердце его неожиданно забилось: все! Четыре с половиной дюйма. Хриплым, срывающимся голосом, которого сам не слышал сквозь оглушительный грохот и лязг, он крикнул:
— Готово!… Кончай!…
Руки сами оторвались от винта, Никита сорвал с головы шапку. Пятов мгновенно заметил сигнал и поднял руку. Все, конец.
Усталые рабочие один за другим идут через весь завод к выходу. Им уступают дорогу, улыбаются, машут шапками, что-то кричат. Василий Степанович вместе с другими выходит во двор. Ветер обдувает обожженное лицо, все тело ломит, как побитое, дрожат руки. Он опускается на траву, вытягивается во весь рост и закрывает глаза. Теперь остается только ждать. Плита должна остыть. Потом Фома Елизарович ее выстукает и распилит. Все верно, все рассчитано, ошибки быть не может.
Пятов незаметно уснул. А когда открыл глаза, перед ним стоял Першаков. Кругом толпились рабочие.
— Дозволь мне, старику, обнять тебя, Василий Степанович, — растроганно сказал Першаков. — От всех заводских наших, значит, поздравить тебя надо. Плиту я распилил. В жизни не видывал такой сварки…
…Весь день Варя не находила себе места. Все валилось из рук, и она то и дело выбегала на крыльцо посмотреть, не идет ли отец. Как ей хотелось быть в этот момент там, па заводе, рядом с Пятовым. Варя уже не задумывалась, любит ли она его. «Люблю, люблю, как можно его не любить!» Господи, да что же там делается? Варя возвращалась в избу и со вздохом принималась за стряпню.
