Василий Ян - На крыльях мужества
Хорезм-шах, вместе с наследником Джелаль-эд-Дином и несколькими приближенными, прибыл в назначенное время, после второй молитвы муэдзина, призывавшей правоверных с высокого стрельчатого минарета. Шах был в парчовой одежде, с украшенной драгоценными камнями золотой саблей на боку. Огромную белую чалму перевивали алмазные нити.
Когда Хорезм-шах, войдя в тронный зал, увидел множество кипчакских ханов, стоявших на коленях, опираясь на мечи, он на мгновение остановился и обвел всех недоверчивым, угрюмым взглядом. Сделав приветственный знак, подняв ладони и проведя ими по черной бороде, произнес молитву. Все ханы, низко склонившись, повторили приветствие и молитву. Один хан громко воскликнул:
— Да здравствует и царствует много лет наш возлюбленный шах, непобедимый новый Искендер, Мухаммед Алла-Эддин!
И все ханы многоголосым хором повторили это восклицание.
Хорезм-шах сделал несколько шагов вперед. Еще ослепленный ярким солнцем, он с трудом различал в полумраке зала, с отполированными деревянными стенами и решетчатыми окнами, светящуюся золотой парчой свою пышную мать, восседавшую на серебряном троне. Сложив руки на груди и слегка склонившись, Мухаммед быстро подошел к матери и прошептал:
— Селям, почитаемая и любимая, свет добродетели, образец справедливости!
Складки золотой парчи зашевелились. Пестрый тюрбан с пучком белых перьев низко склонился, коснувшись пола. Сделав сыну земной поклон, шахиня снова взобралась на трон.
— Бедная, несчастная вдова, мать твоя приветствует величайшего правителя вселенной! Окажи мне почет и радость и сядь рядом со мной!
Мухаммед выпрямился, поднял глаза и увидел перед собой маленькое лицо, густо покрытое белилами и румянами, и черные колючие глаза, в которых дрожали красные огоньки.
Туркан-Хатун, подобрав под себя ноги, сидела на восьмигранном серебряном троне, похожем на большой поднос. Мухаммеду, как верховному правителю страны, следовало сесть рядом с матерью, но на троне не оказалось места: все было занято ее парчовым платьем, и шах опустился рядом на ковер. Этого только и добивалась Туркан-Хатун, желая показать своим кипчакам, что могущественный Хорезм-шах сидит ниже ее.
Шахиня заговорила вкрадчиво, стараясь придать нежность своему низкому голосу, тряся головой, и ворох перьев на ее тюрбане дрожал:
— Я просила навестить меня, величайший возлюбленный сын мой, чтобы вместе обсудить важные дела. Они касаются счастья и благополучия нашего прославленного рода Хорезм-шахов. Надо оберегать наш трон, нашу власть и защитников нашей власти. Помни, что только одни кипчаки — верные защитники нашего трона. Все же другие племена, населяющие земли Великого Хорезма, ненадежны, вечно недовольные и бунтующие. Их нужно крепко держать за горло, подняв над ними кипчакский меч.
Джелаль-эд-Дин, войдя вслед за отцом и выразив почет бабке, встал в стороне, близ большого расшитого шелками занавеса, спускавшегося с потолка и прикрывавшего стену. Ветер слегка шевелил узорчатую ткань, позволяя видеть за ней широко раскрытую дверь, ведущую на балкон. Наследник был в полосатом красном чекмене с серебряным поясом и мечом в зеленых сафьяновых ножнах. Голову его украшал тюрбан из шафрановой индийской шали. Услыхав речь Туркан-Хатун, Джелаль-эд-Дин спокойно положил ладонь на рукоять меча, предчувствуя, что кипчакские ханы могут обрушить свою ненависть на него.
Хорезм-шах молчал, как бы обдумывая слова матери, и потом сказал:
— Я слушаю тебя, моя премудрая родительница, охраняющая наше гнездо и незыблемость трона Хорезм-шахов.
— До моей скромной хижины долетели слухи, будто ты готов к новым походам в отдаленные страны… Если вдруг ты погибнешь мучеником за правую веру, то здесь, без твоей могучей руки, возможны кровавые беспорядки, да оградит нас от них всесильный аллах! А так как наследник престола, мой беспокойный и надменный внук Джелаль-эд-Дин, предпочитает перешептываться с туркменами, готовыми вырезать всех нас, кипчаков, то пора подумать о том, не следует ли вместо Джелаль-эд-Дина заблаговременно назначить наследником другое лицо, чтобы управлять страной Великого Хорезма.
— Мудрые слова! Драгоценные, как алмазы! — воскликнули ханы.
— Поэтому, — продолжала Туркан-Хатун, — посоветовавшись с преданными ханами родного нам кипчакского народа, я решила, дорогой мой сын, передать тебе просьбу всех кипчаков, чтобы ты назначил наследником престола твоего самого младшего сына, Кудб-эд-Дина Озлаг-шаха, сына твоей молодой жены, кипчакской ханши… Джелаль-эд-Дина же ты отошли на крайнюю границу твоих владений управлять самой отдаленной областью. Здесь же он является постоянной угрозой и тебе, и всем нам.
Все затихли, ожидая, что скажет шах Мухаммед. Он молчал, задумчиво накручивая на дрожащий палец с алмазным перстнем завиток шелковистой темной бороды.
— Если ты откажешься, — угрожающе прошипела Туркан-Хатун, — то все кипчаки уйдут из Хорезма в свои степи, и я тоже, как последняя нищая, пущусь в скитания вместе с ними.
Видя, что Мухаммед все еще колеблется, шахиня повернула голову и подняла маленькую ручку с золотыми браслетами. За ее плечами стоял красавец Мухаммед Бен-Салих. Он понял жест своей повелительницы, быстро вышел из зала и тотчас же вернулся, ведя за руку семилетнего мальчика, одетого в длинный, до пола, парчовый халатик.
— Вот ваш новый наследник престола! — воскликнула резким властным голосом Туркан-Хатун. — Объявляю ханам, бекам и простому народу, что шах-ин-шах согласен видеть в нем опору своего древнего, славного трона.
Все ханы вскочили, подхватили на руки мальчика и несколько раз подняли его кверху:
— Да живет, да царствует наш единокровный кипчакский шах!
Хорезм-шах встал, принял на руки сына, усадил его на трон рядом с бабкой Туркан-Хатун, которая, подобрав платье, подвинулась, уступив ему часть трона.
— Слушайте, ханы и беки! — сказал шах Мухаммед. — Как видите, я исполнил ваше желание. Теперь вы исполните также мою волю. Предстоят большая война и дальний поход на Китай. Я жду, что вы, со всеми своими джигитами, выступите немедленно, как только прозвучат боевые трубы, сзывая непобедимые мусульманские войска!
Все ханы вытащили до половины свои мечи и с треском снова их задвинули в ножны.
— Веди нас на край света, новый Искендер Великий! — закричали кипчакские ханы. — С тобою мы покорим всю вселенную!
Улыбнувшись, Хорезм-шах повернулся, отыскивая глазами сына.
— Теперь я хочу, чтобы наш возлюбленный сын Джелаль-эд-Дин сказал нам, что он думает о новом избраннике? И согласен ли он управлять отдаленной богатой Газной и Тохаристаном?
Джелаль-эд-Дин, побледневший, но спокойный, холодно ответил:
— Благодарю, отец, мне ничего не надо! Я люблю свободу и шум войны!.. — и он стал отстегивать серебряный пояс с мечом.
— Берегись его! — закричали кипчаки. — Смотри, он берется за меч!
Джелаль-эд-Дин, выхватив блестящий клинок, переломил его о колено и бросил обломки перед троном Туркан-Хатун.
— Как защитник трона и как воин отныне я вам стал не нужен… Ты, отец, нашел себе новых защитников… Да сохранит тебя аллах от такой опоры трона!
Джелаль-эд-Дин быстро отошел, откинул край занавеса и стоял в двери балкона, ярко освещенный солнцем.
— Я не останусь здесь, опороченный именем «бывший наследник»! Я покидаю Хорезм и ухожу скитаться по бесконечным дорогам вселенной, искать судьбы в неведомых краях… Если же ворвутся враги в нашу землю, то мы тогда увидим, будут ли кипчаки защищать Великий Хорезм или постыдно изменят? Меня вскормила родная земля Хорезма, и если ей будет грозить гибель, то я клянусь, что вернусь сюда простым воином, чтобы биться за ее свободу!
— Ловите его! — кричали ханы. — Смотрите, как он бешен, он опасен!
Высокий, грузный кипчак, в тяжелой кольчуге и блестящем стальном шлеме, устремился к Джелаль-эд-Дину. Тот с ловкостью и бешенством пантеры прыгнул на грудь кипчака; прижав его к стене, вывернул из его руки меч и быстро выскочил на балкон. На мгновенье он остановился в дверях и крикнул Хорезм-шаху:
— С этим мечом, отнятым у врага нашего народа, я ухожу завоевывать себе светлое имя. Да хранит тебя праведный Хызр!
Джелаль-эд-Дин соскочил с балкона во двор, сел на своего коня и умчался под крики собравшейся толпы:
— Да здравствует наш батыр Джелаль-эд-Дин!
Хорезм-шах завыл от горя:
— Сын мой, любимый сын! Что я наделал! Я потерял своего лучшего сына и друга, и какого друга! Какую я сделал страшную ошибку!
К Хорезм-шаху подошел с надменным лицом Бен-Салих, держа в руках серебряный поднос. На нем лежал лист бумаги с искусно написанным указом об избрании нового наследника.
— Непобедимый, — жеманно, нараспев сказал Бен-Салих, — здесь твоя священная рука должна подписать твое высокое имя.
