Николай Абин - Прыжок самурая
Крепыш энкавэдэшник с ожесточением раздавил о край пепельницы недокуренную папиросину «Беломорканал», прошелся большими пальцами под ремнями портупеи и, расправив складки гимнастерки, злорадно процедил:
– Ну что, японский выкормыш, добегался?
Ослепленный ярким светом настольной лампы, направленным в лицо, Воронцов не поплыл и не сломался. Внезапно в нем проснулась жгучая ненависть к большевикам, которые лишили его всего – поместья во Владимирской губернии, блестящей военной карьеры, будущего, наконец! Вместо этого он оказался на японской помойке, ну так и чего ему теперь бояться?
Серж побледнел и с вызовом ответил:
– Я, русский офицер, ни у кого в холуях не ходил и ходить не буду!
– Не ходил, говоришь? – с полуоборота завелся крепыш и, схватив лежащий перед ним кошелек, потряс им в воздухе.
На стол, будто опавшие листья, посыпались доллары, врученные перед встречей в ресторане «Ямато» шефом Воронцова капитаном Кокисаном. Волосатая пятерня жестко сгребла их, и бумажный комок полетел в лицо Сержа.
– Ах ты, сука! В ваше благородие решил сыграть! Сейчас поиграем! Ты у меня кровавыми соплями умоешься!
Воронцов не выдержал и взорвался:
– У… Ненавижу! Краснопузая сволочь! Мало я вас, сук, реза…
Удар кулака заставил его захлебнуться в собственной крови. В следующую секунду тугая петля сдавила запястья, дикая боль пронзила плечи, и Серж, судорожно трепыхнувшись всем телом, низко завис над полом. Кабинет был подготовлен под пытку. Для особо несговорчивых в потолок был вделан крюк. Энкавэдэшники накинулись на него и принялись хлестать резиновыми шлангами по ногам, спине и животу. Серж продолжал материть своих мучителей, но силы быстро покинули его. Как сквозь вату, до него донеслось:
– Хорош! А то сдохнет!
Веревка скользнула по крюку, и тело Сержа тряпичной куклой распласталось на полу. Очнулся он от резкого запаха нашатыря, а вместе с сознанием к нему снова вернулась боль, сконцентрировавшаяся под левой лопаткой.
– Давно работаешь на узкоглазых? Тебя вербовал Кокисан? Кто твой резидент? – сыпался на него град вопросов. – Кто обеспечивает проводку через границу? Говори, сука, кто?!
Кокисан… Он сказал «Кокисан»… Эта поразительная осведомленность повергла Сержа в ужас. Они знали все! Да, но откуда? Впрочем, он не находил ей объяснений, да собственно это уже не имело никакого значения. В его положении не оставалось иного выхода, как покончить одним разом и с пытками, и с жизнью. Собравшись с силами, Воронцов плюнул в ненавистную рожу кровавой слюной. Энкавэдэшник взбеленился, удар сапогом отбросил Сержа к стене, и пытки продолжились. Желанная смерть не приходила – вместо нее одна только жгучая боль.
Под воздействием холодной воды и нашатырного спирта он время от времени приходил в сознание. В один из таких моментов ему показалось, что он слышит голос Кокисана. Серж с трудом разлепил налившиеся свинцом веки и среди энкавэдэшников действительно увидел своего шефа. Нет, не может быть… Серж тряхнул головой, но Кокисан никуда не пропал. Серый костюм в клеточку, знакомая заколка в виде дракона на галстуке, шрам на подбородке – все совпадало до мельчайших подробностей: перед ним стоял живой, из плоти и крови, Кокисан.
Разжав запекшиеся от крови губы, Серж попытался что-то сказать, но его никто не услышал.
– Болваны тупоголовые! Скоты! Чего стоите, еще воды! – взревел Кокисан.
Это подействовало Мнимый энкавэдэшник трясущимися руками схватился за графин и принялся наливать воду в стакан. Кокисан вырвал стакан из его рук, приподнял голову Воронцова и попытался его напоить. Тот, давясь и расплескивая воду, жадными глотками опустошил стакан до дна и без сил распластался на полу. Какое-то время в кабинете стояла мертвая тишина. Серж понял, что ему устроили проверку, и готов был растерзать на куски своего шефа.
– Как вы себя чувствуете, Серж? – пряча глаза, спросил Кокисан.
Воронцов ожег его таким взглядом, что японец невольно поежился и выдавил из себя:
– Извините, Серж, но обстоятельства оказались выше нас и…
– Какие… еще об… обстоятельства?
– Вы знали Вадима Шувалова? – прозвучал вопрос.
– Ротмистра?
– Да! И что?
– Он агент НКВД!
– А… – У Сержа не нашлось слов.
– Он дал показания на вас.
– Что?! – забыв о боли, Серж вскочил.
– Да, да! Он сообщил, что вы состояли в шпионской сети красных.
– Я… А… Вы сумасшедший, капитан!
Кокисан распорядился:
– Егоров, пусть приведут Шувалова!
Затянутый портупеями крепыш суетливо выскочил за дверь, а вместе с ним и его гориллы. Оставшись наедине, Воронцов и Кокисан еще долго сверлили друг друга взглядами. Потом Серж и с ожесточением сказал:
– Капитан, зачем весь этот спектакль с советским консульством, с мясниками из НКВД? Если вы…
– Извините, Серж, – перебил его Кокисан, – повторяю, обстоятельства оказались выше нас, и потому…
– Какие, к черту, обстоятельства!
– Позвольте продолжить? Задание, которое вам предстоит выполнить с Паком, крайне важно…
– И потому из меня надо сделать отбивную?! – вскипел Воронцов.
– Мы вам верили, а теперь верим вдвойне, и если бы не Шувалов…
– Да при чем тут Шувалов! Он что…
В это время дверь распахнулась, и, едва держась на ногах, в кабинет, подталкиваемый в спину, ввалился ротмистр. Воронцов с трудом узнал бывшего однополчанина. Пыточных дел мастера поработали на славу: вместо лица была сплошная синюшная маска, глаза под нависшими веками смотрели с испугом.
Кокисан зловеще ухмыльнулся:
– Ну, Шувалов, повтори, что ты нам сообщил!
Ротмистр молчал, Кокисан занес руку для удара.
– Серж, прости! – Воронцов с трудом расслышал вылетевшие из разбитых губ покаянные слова.
– Э, Егоров, освежи-ка память этой сволочи!
Удар кулака переломил тело ротмистра надвое. Воронцову было неприятно смотреть на это, он даже поймал себя на том, что сочувствует доносчику. А кровавый спектакль между тем продолжался. Ведро холодной воды привело Шувалова в чувство. Ротмистр судорожно дернулся, приоткрыл глаза и в предчувствии нового удара сжался в комок. Кокисан наклонился над ним и прорычал:
– Так ты говоришь, Воронцов работает на вас?!
– Ну и сволочь же ты… – сам не понимая, к кому обращает эти слова, проговорил Воронцов.
– Серж, это… не во… не возможно в-выдержать, – прошелестел Шувалов. – Они…
– Ты в своем уме?! – Теперь уже негодование Воронцова было вполне искренним. – Я… большевик?! Ах ты, сука!
– Серж, я… Я эт-того не говорил… Это ска… сказал М-ме… ли… хов.
– Кто?
– Мелихов, главарь большевистского подполья в Главных железнодорожных мастерских, – счел нужным пояснить Кокисан.
– Я агент Мелихова?! Я… – От злости у Воронцова перехватило дыхание.
– Серж, про… прости, эт… это вы… выше моих сил, – взмолился Шувалов.
– Заткнись, тварь! – взревел Воронцов и одним прыжком подлетел к столу, на котором лежал изъятый у него еще в машине браунинг.
– Не-ет! – закричал Шувалов, нелепо выставив вперед руки, словно пытаясь защититься от пуль.
Первая же пуля сразила его наповал. Кокисан с Егоровым замерли. В обойме браунинга оставались еще патроны, секунда – и Воронцов разрядит ее в них. Егоров потянулся к кобуре, но это оказалось лишним. Из разбитого носа Воронцова струей хлынула кровь, и он как подкошенный рухнул на пол.
Первым пришел в себя Кокисан. Срывающимся голосом он распорядился:
– Егоров, срочно врача!
Крепыш выскочил в коридор. Через полчаса в кабинете уже ничего не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. Тело Шувалова унесли во двор, чтобы позже вывезти и зарыть на глухом пустыре. Воронцова отхаживал местный эскулап, большой специалист по такого рода лечению. «Музыкальная шкатулка» японской разведки, можно сказать, закрылась до проверки очередного «солиста». На сей раз обошлось…
* * *
Над Харбином занимался рассвет. Тусклые лучи солнца пока безуспешно пытались пробить густую пелену тумана, поднимавшегося над Сунгари. От легкой ряби на воде веяло холодком. В китайских кварталах оглушительно пели петухи. Но вовсе не они нарушили чуткий сон Каймадо. Разведчик проснулся от тихого скрипа форточки на утреннем сквозняке. Инстинкт грозящей опасности, поселившийся в нем лет пятнадцать назад и не покидавший все это время, мгновенно прогнал остатки сна. Каймадо пробежался глазами по комнате. Кажется, ее недавно отремонтировали. На потолке ни единой трещины, на стенах, покрытых светлой краской, висело несколько незатейливых картин. Одна из них, с любовно выписанным снежным конусом Фудзиямы, заставила Каймадо улыбнуться. О нем проявили заботу – это приятно. Ниумура явно хотел, чтобы его подчиненный чувствовал себя в Харбине как дома.
Вставать не хотелось, но привычка оказалась сильнее. Разведчик рывком отбросил в сторону одеяло, направился в ванную, плеснул в лицо холодной водой и, потягиваясь, вышел во двор. Бодрящая прохлада заставила поежиться. Каймадо сошел с посыпанной гравием дорожки и по мокрой от росы траве прошел в глубь сада, где он мог заняться привычным для него комплексом упражнений.
