Тейлор Колдуэлл - Монгол
Кюрелен умел видеть красоту во всем и ценить ее, и сейчас он еще раз про себя подумал, что движения мелкого вождя степей отличались грациозностью, и Есугей производит хорошее впечатление. Он появился в орде на свирепом сильном жеребце. Его стройное молодое тело облегал длиннополый шерстяной халат, а гордо поднятую голову украшал островерхий высокий колпак. Изогнутый меч был прикреплен к широкому синему кожаному поясу. Есугей всегда считал себя великим ханом и думал, что собранные под его властью различные племена и враждующие кланы представляют собой великое ханство и обладают большой силой. Кюрелен, однако, был знаком с великой цивилизацией Китая, испытывающей трудности, но все еще прекрасной, и ему было забавно наблюдать за раздувавшимся от напрасной гордости богатуром.[2] Есугей, как считал Кюрелен, не успел возмужать, искал побед среди пустынь и равнин. В Китае Кюрелен часто видел представления, в которых действовал жалкий воин, украшенный огромным количеством хвостов яка. Этот воин — бешеный и забавный варвар — был главным «героем» этих представлений. (Вместо знамени в те времена монголы несли перед войском несколько черных хвостов яка, укрепленных на высокой пике. Чем было больше хвостов, тем был выше чин полководца.) И все-таки Кюрелен признавался себе, что красота великолепных китайских рисунков, которые были искусно исполнены и позолочены, не трогали ему душу так, как великолепие и дикая красота близких ему степных варваров. Под войлочным колпаком Есугея было красивое молодое лицо дикаря, такого же великолепного, как неприрученный вольный зверь. Кожа Есугея была смуглой от природы, сильный загар лишь окрасил ее в цвета бронзовых от заката холмов. Нос хана напоминал клюв хищной птицы, но кроме свирепости он придавал лицу какое-то благородство. Спина Есугея была прямой, а талия — тонкой.
Сейчас Кюрелен любовался его великолепной посадкой и данным ему от рождения умением управлять лошадью, которая двигалась по кругу перед юртой.
Есугей, всегда сдержанный, в то утро был очень возбужден, хотя изо всех сил пытался сдерживаться. Охотники и воины страшно вопили, размахивали кнутами, арканами и оружием. Вокруг развевались полы халатов и пышные хвосты, прикрепленные к колпакам и малахаям. Ухмылялись темные губы и сверкали белые зубы. Людям досталась хорошая добыча, потому что отряд встретил татарский караван, который сопровождал караитских и найменских купцов, возвращавшихся из Китая. В караване были кони и верблюды, нагруженные чаем, пряностями, серебром, шелком, коврами, редкими манускриптами, музыкальными инструментами, вышитой одеждой, украшениями и оружием. Там было множество других роскошных вещей.
Среди купцов попались буддистский монах и священник-несторианец. Первый был миссионером и учителем, а второй — один из группы миссионеров, прибывших из Индии. В Китае он умолял, чтобы ему позволили присоединиться к какому-нибудь каравану, вместе с которым он мог бы вернуться домой. Его дом был неподалеку от Арала. Ему дали такую возможность, так как он обещал, что сам будет нести собственные пожитки и позаботится о своем пропитании.
После жестокой схватки монголы перебили купцов и татар. Татары и караиты храбро сражались, но число воинов-монголов было велико. Есугей оставил в живых священников, потому что был весьма суеверным, суевернее обычного монгола.
Буддист к тому же заявил, что является опытным ткачом, а несторианец сказал, что умеет дубить кожи. Многие из купцов везли с собой своих жен, и Есугей тщательно выбрал среди них самых молодых и привлекательных, а остальных перебил вместе с мужьями. Среди выбранных была поразительно красивая девушка-караитка, которую он оставил себе в качестве второй жены. Он привез ее с собой в орду вместе с остальной добычей, усадив на верблюда. Девушка не переставая рыдала и начинала вопить еще громче, когда на нее посматривал Есугей, но он не верил, что девушка безутешна.
Монголы, не отправившиеся на пастбища, встретили вернувшегося Есугея и его воинов, все бурно радовались хорошей добыче. Монгольские женщины щупали шелка и примеряли серебряные браслеты, толкали друг друга, громко ссорились из-за тряпок и украшений. Старики хихикали, поглядывая на новых рабынь, похотливо облизывали губы и потирали «причинные места», но старикам было известно, что женщины предназначены воинам, а им не достанется ничего. Воины перетаскивали добычу в свои юрты, откуда послышались радостные восклицания жен. Вокруг царил невыносимый шум, рев верблюдов перемешивался с возбужденным лаем собак, ржанием коней, резкими радостными воплями мужчин. Солнце уже сильно припекало, казалось, что воздух перекатывается волнами над юртами и отдаленными острыми красными холмами.
Река сверкала под лучами солнца. Желто-серые воды текли неспешно, и над ними пролетали крикливые птицы. В деревне горели костры, и сухой воздух наполнялся запахами готовящейся баранины.
Есугей, позабыв о караитской девушке, сразу отправился в юрту жены. Кюрелен встретил его у входа. Калека улыбался, глядя в запыленное лицо варвара.
— У тебя родился сын, — сказал он. — Это знаменательный день. Сын великого хана родился в месяц Кабана.
Кюрелен не переставал улыбаться, потому что хитрец считал лесть самым дешевым способом купить себе удобства и безделье. Он всегда повторял:
— Глупец готовит, а мудрец — ест!
Есугей радостно заулыбался и протиснулся в юрту мимо Кюрелена, которому пришлось посторониться. Оэлун все еще спала, положив руку на щеку и сладко улыбаясь. Служанка сидела на корточках на полу и держала в руках спеленатого орущего младенца. Вместе с Есугеем в юрту ворвалось беспокойство. В полутьме ярко сверкали его глаза. Он глядел только на сына и с воплем высоко поднял его над головой. На губах отца играла странная улыбка. Ребенок продолжал вопить, а отец поднимал сына все выше и выше. «Похоже, он преподносит сокровище богу, а тот довольно улыбается», — подумал Кюрелен, глядя на Есугея.
Хан громко просил богов, чтобы те полюбовались на красоту и силу его первенца, потомка, просил об этом же Бурчикуна, Сероглазого Воина, который, в свою очередь, был потомком Синего Волка и считался основателем племени Якка Монголов. Он также был потомком Кабул-хана, смеявшегося в лицо императору Китая и нагло дергавшего его за бороду. Этот младенец наверняка будет обладать большим, чем все они, величием, ведь его отец был названым братом могучего караитского хана Тогрула,[3] самого важного вождя степных орд, которого христиане прозвали Престер Иоанн. От его шагов задрожит вся пустыня Гоби. Перед ним исчезнут красно-белые холмы, реки изменят свое течение, и образуются новые пастбища для скота там, где недавно была лишь жаркая пустыня! Сокровища Китая, красивейшие женщины Тибета, Индии, Самарканда и Багдада будут принадлежать ему, и ему же станут покоряться города!
Глаза Есугея сверкали все свирепее. Он отдал младенца служанке и велел немедля привести шамана, потому что шаман Кокчу должен подтвердить, что Есугей говорил о сыне сущую правду. «Несомненно, он это сделает», — подумал про себя Кюрелен. Он с любопытством наблюдал за Есугеем. Вместе с варваром юрту словно заполнили ветра пустыни, и Кюрелену показалось, что он оторвался от земли и стремится к небу.
Служанка не успела подняться на ноги, чтобы позвать шамана, как хан сам стремительно выбежал из юрты, громко призывая шамана. Кюрелен подумал, что Есугей вернется не очень скоро, потому что шаман должен был ему о многом сообщить, и калека решил, что пришло время разбудить сестру. Он подошел к ее ложу. Служанка начала на него шипеть, прикрывая руками лицо вопящего младенца. Кюрелена не интересовал ребенок, он глядел только на Оэлун. Калека склонился к сестре и коснулся рукой ее лба. Лицо у него потемнело, стало очень грустным, и он сказал тихо, но твердо:
— Просыпайся, сестра. Просыпайся. Пора!
Оэлун не пошевелилась. Ворчавшая служанка живо придвинулась к ложу, и на ее лице появилось выражение мрачного удовлетворения. Оэлун не двигалась, а улыбка служанки стала еще шире.
«Он ее заколдовал, — решила женщина. — Если она не проснется, его убьют». Она облизнула губы, а в глазах зажглись злобные огоньки.
Кюрелен не снимал руку со лба сестры. Он молчал, глаза у него сузились, а грустное лицо стало непроницаемым. В юрте началась ужасная борьба — борьба между волей спящей женщины и ее брата, который пытался ее разбудить. Над ложем два невидимых антагониста сошлись в смертельной схватке. Они не двигались и не сводили друг с друга жестокого взгляда, и борьба продолжалась. Что-то витавшее в воздухе заставило стихнуть младенца, и тот только жалко похныкивал, будто нечто неизъяснимое сильно его испугало. На морщинистом лбу Кюрелена выступили крупные капли пота, которые медленно покатились по щекам, подобно каплям ртути. Служанка зашевелилась, предчувствуя жестокую развязку.
