Дмитрий Вересов - Генерал

Он бежал, вымахивая своими длинными ногами, как хорошая борзая, как несравненная Малуша, приносившая отцу призы и губернских, и полковых охот, и пьянило чувство непонятной свободы. Он снова был ничей – или же сам по себе, не комроты, не комбат, не краском, не курсант, не профессор оперативного искусства, а просто золотой мальчик, чья улыбка обвораживала и чье сердце открыто любви и миру. В этом летящем состоянии он поначалу даже не ощутил боли, рванувшей не душу, а ногу, и еще какое-то время легко бежал по топкому лугу. Впереди петлял настоящим русаком Пасынков, добавляя сходства с охотой. Громко рассмеявшись, он упал в траву, сминая едва начавшие цвести бедные местные цветы.

Он лежал, как в детстве, уткнув стриженую голову в разноцветный теплый мир неведомых травинок и насекомых. Хорошо бы стать травой и землей, не путем долгих некрасивых мучений и превращений, а вот так сразу. Эта идея действительно долго была постулатом кодекса их детской страны Панголии. Все панголины, от маленькой Маруси до взрослеющего Сержа, знали, что могут стать ничем за совершенный грех. И, верно, так искренна и чиста была их детская вера, что они и стали ничем – во всех возможных и невозможных смыслах. Живым оставался он один, но и он был еще большей пустотой, чем они, погибшие.

Бронзовый жук неторопливо полз по прогибающемуся под ним стеблю, и как будто бы стеблем этим был он, наследник славного имени, обширных земель, дворянской чести, а жуком – все минувшие двадцать четыре года. Жук прикидывался то полковым комитетом, то орденом Красного Знамени, то особым факультетом, он был тяжек и омерзителен, хотя под жесткими надкрыльями таились у него прозрачные тонкие крылышки мечты. Мечты, которая опьяняла и опьянила. Тут впервые с тридцать первого года, со злополучной «Весны»[4], когда, вместо того чтобы отправиться вслед за Ольдерогге[5] и Штромбахом[6], получил новый чин, он пожалел, что бросил пить. Хороший коньяк в генеральской фляжке сейчас не помешал бы. Но не было ни коньяка, ни фляжки – да и времени, пожалуй, тоже больше уже не было. Призрак жизни таял окончательно.

Впрочем, к тому времени, когда подбежал коренастый офицерик в сопровождении такого же невысокого солдатика, он уже успел сесть, стараясь держаться прямо и не кривиться от боли. «Ну и маломерки, – усмехнулся он, меряя всех высотой своих метра девяносто двух, но быстро одернул себя: – Танкисты, всё верно…» Вслух же спокойно произнес:

– General Feodor Trukhin, Stellvertreter Generalstabsef Pribaltijskij Militaerbezirk. Ich bin Eurer gefangen. Habe die Ehre![7]

О ране он пояснить даже не удосужился, полагая любую рану делом на войне обыкновенным.

Немцы нахмурились, и стало ясно, что им совсем неохота возиться теперь со столь важным пленником, и веселая охота с легко убитой дичью оборачивается нудной возней со штабом, который неизвестно где.

«А и правда, пристрелили бы сейчас – да и дело с концом. Так ведь не решатся, сволочи, со своим пунктлихкайтом…»

Было, судя по солнцу, около двух часов пополудни двадцать девятого июня сорок первого года, а где-то недалеко должно было находиться местечко Екабпилс.

Спустя четыре месяца Федор Трухин был навсегда вычеркнут из списков Красной армии.

Оперативная сводка штаба Северо-Западного фронта № 06 от 30 июня 1941 г. о результатах боевых действий войск фронта

Начальнику Генерального Штаба Красной Армии

Начальникам штабов 8-й и 27-й армий

Начальникам штабов Западного и Северного фронтов

ОПЕРСВОДКА № 06 К 5.10 30.6.41

ШТАБ СЗФ ПСКОВ

Карта 500 000

Первое . Противник по-прежнему развивает удар в направлениях: Крустпилс, Псков; Двинск, Псков; вспомогательный удар наносит на Ригу.

Второе . В течение 30.6.41 г. наши части, оказывая сопротивление, продолжали отход на северный берег р. Зап. Двина.

Третье . 8-я армия в течение дня занимала оборону по северо-восточному берегу р. Зап. Двина и после отхода приводила части в порядок.

В районе Крустпилс, на западном берегу р. Зап. Двина, сосредоточено замаскированных около 350 танков.

Связь со штабом армии только по радио с большими перебоями. Точное положение частей армии не установлено. Посланы делегаты.

Четвертое . 27-я армия ведет сдерживающие бои, прикрывая направление Двинск, Псков.

10-я воздушно-десантная бригада 5-го воздушно-десантного корпуса (667 человек, 7 орудий) к исходу 30.6.41 г. вышла на рубеж юго-западный берег оз. Лубана, Сондори. В 11.00 30.6.41 г. вела бой с отдельными танками противника.

Группа генерала Акимова:

1-й стрелковый полк (300 человек) занимает район обороны Бебры, Яшмуйжа.

46-я моторизованная дивизия (400 человек, 7 орудий) обороняет ст. Аглона, оз. Бети.

201-я воздушно-десантная бригада (400 человек) обороняет (иск.) оз. Бети, Шумская.

185-я моторизованная дивизия (2259 человек, 23 орудия и 33 орудия противотанковой обороны) обороняет рубеж (иск.) Шумская, (иск.) Краслава.

42-я танковая дивизия (270 человек, 14 орудий, 7 танков) действует в районе Краслава и южнее.

Перед фронтом южной группы армии действует 256-я пехотная дивизия, до двух полков пехоты невыясненной нумерации, 3-я танковая дивизия, 48-й, 46-й и 3-й артиллерийские полки и до одного мотоциклетного полка.

Связь со штабом армии действовала с большими перебоями и только к 24.00 30.6.41 г. была восстановлена. Посланы делегаты.

Пятое . Укрепленные районы.

Псковский и Островский укрепленные районы заняты девятью пулеметными ротами и двумя сводными отрядами Управления начальника строительства; в резерве – батальон политкурсов Ленинградского артиллерийского училища; противотанковой артиллерии нет.

46-я танковая дивизия, занимающая район Опочка, не имеет противотанковых орудий, боеприпасов и пулеметов.

Шестое . Тылы армии до сих пор не организованы; очень много людей безоружных и необмундированных. Случаи самовольного ухода с фронта продолжают иметь место.

Седьмое . Сведений об 11-й армии нет.

Восьмое . Военно-воздушные силы Северо-Западного фронта в течение 30.6.41 г. уничтожали танки, артиллерию и моторизованные колонны противника в районах Крустпилс, Ливани, Даугавпилс, не допуская их на восточный берег р. Зап. Двина.

Разрушали переправы через р. Зап. Двина на участке Крустпилс, Даугавпилс.

Прикрывали железнодорожные узлы Псков, Остров, Идрица и действия бомбардировочной авиации.

Результаты действий и потери уточняются.

Девятое . Штаб Северо-Западного фронта – лес 12 км южнее Пскова.

Начальник штаба Северо-Западного фронта

генерал-лейтенант П. Кленов

Начальник Оперативного отдела комбриг Щекотский

28 июня 1941 года

В этот день Станислава Новинская, или как называли ее в своем кругу – Стази, явно в честь героини вполне признаваемой большевиками оперетты[8], шла по Девятой линии к Академической типографии. Она тщетно пыталась снова представить себя школьницей – ведь и пошла она по этой линии только потому, что хотела повторить свой каждодневный путь в школу, в бывшую Василеостровскую гимназию ведомства императрицы Марии. В принципе весь Остров делился для нее на две неравные части: до Девятой, где были школа и Университет, и дальше, нечто серое, рабочее, враждебное. Но попытка обмануть время не удавалась: вполне спокойная обычно «девятка» теперь бурлила, обтекая островки подвод, полуорганизованных отрядов, военных машин, тормозящих у райкома на углу. Прошло даже жалкое стадо коровенок, которые истошно мычали, шарахались и оставляли на тротуарах водянистые лепешки. Стази вспомнила, как в детстве, отдыхая рядом с бывшим имением Половцовых, а ныне санаторием НКВД, они играли с местными в комсомольцев-добровольцев, попадавших в плен к белой сволочи. Тогда «комсомольцев» – не всегда без удовольствия, между прочим, – сталкивали с высокой горы, надо было катиться и кричать что-то пафосное про советскую родину, и частенько бывало так, что рот залепляли раскиданные тут и там жирные коровьи лепешки…

Поприличней одетые дамы тоже шарахались от коров, и было ощущение, что мир сдвинулся с вековых основ и катится в неизвестность. И хотя горожане пережили уже и штурм сберегательных касс, и давки в продуктовых, и изъятие телефонов, но все это были дела, так сказать, городские, к тому же не так давно бывшие и при начале финской – пусть и не в таком размере. Но сейчас вторжение в город деревни казалось знаком чего-то действительно неведомого, никогда ранее не случавшегося и страшного.