Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами
Анненков, сам никогда не ведавший чувства страха, трусов терпеть не мог органически. Увидев, трясущееся мелкой дрожью лицо и подбородок арестованного, он, задав несколько вопросов, решил, что проводить с ним свою обычную беседу с целью перевербовки не стоит. Одно дело сагитировать, перетащить на свою сторону храброго, морально-устойчивого противника, а с этим морально и физически сломленным не стоило и возиться.
- Отведите его к Веселову, пусть делают с ним что хотят, меня он больше не интересует,- приказал атаман конвоирам...
- Так, значит, говоришь, родители постоялый двор держали, да разорились? А если бы не разорились, пошел бы в большевики? Ведь ты же не из рабочих, даже не из новоселов, ты ж чолдон, городской,- пытался что-то вытянуть из Ушанова есаул Веселов.
Яков путался, отвечал невпопад и в конце-концов, когда его с целью взбодрить огрели пыточной плеткой-шестидюймовкой, упал, потеряв сознание. На него вылили ведро воды, но это не помогло, он продолжал лежать и стонать. Пока думали, что с ним делать, оставлять в живых для дальнейших допросов, или пристрелить, лежащий в полубессознательном состоянии Ушанов самопроизвольно облегчился, "сделал под себя" на кошму, которой был застелен пол. По маленькой каюте, где помещалась "передвижная" контрразведка, стал распространяться неприятный запах.
- Уберите эту падаль, и подстилку тоже, дышать невозможно!- кричал разъяренный есаул.
- Куда... может за борт?- осведомился один из контрразведчиков.
- Нет... за борт не надо, к берегу прибить может. Надо без следов... Давайте его вниз к кочегарам, в топку...
Тело Якова Ушанова завернули в кошму и бросили в топку парохода "Монгол"...
ГЛАВА 4
В Семипалатинске Анненков приступил к созданию на основе своего партизанского отряда, партизанской дивизии, имея целью выдвижение ее в Семиречье и уничтожение тамошних сил красных. Конные полки дивизии формировались в основном из казаков, пехотные из городской молодёжи и мобилизованных крестьян, значительную часть формируемых подразделений изначально составляли добровольцы. И вновь недоброжелатели просчитались, ибо Анненков показал себя и отличным организатором, он энергично и с удовольствием создавал, учил и воспитывал воинские части. Дивизию инспектировал командир 2-го степного корпуса генерал Матковский . С самой германской войны не любил Анненков генералов, но с этим у него сложились неплохие отношения. И Матковский дал высшую оценку его деятельности: "Смотрел части Партизанской дивизии. Отличная выправка, блестящий внешний вид, стройность перестроений и движение показывают, что в надежных и умелых руках русский казак и солдат смог остаться настоящим воином, несмотря на всю пережитую Россией разруху. Каков начальник - таковы и подчиненные. От лица службы благодарю доблестного атамана дивизии полковника Анненкова".
Для того чтобы в дивизию шло как можно больше добровольцев, комендантские команды пополнения, располагавшиеся в наиболее крупных городах, всячески пропагандировали деяния атамана и его подчиненных, вербовали новых партизан, выплачивали им подъёмные, отправляли пополнение в дивизию. Они же обеспечивали семьи добровольцев пособиями и другой материальной помощью, собирали пожертвования среди населения, нередко устраивали и реквизиции. Конечно, местные власти при осуществлении карательных операций часто прибегали к помощи этих команд, как к надежной и испытанной силе. А в это время в Омске...
К лету 1918 года на востоке России образовалось два больших руководящих центра антибольшевистской борьбы. Первый - Временное Сибирское Правительство в Омске, второй - Комитет участников Учредительного Собрания (КОМУЧ) в Самаре. Но если омское правительство было коалиционным и его основной вооруженной силой являлись полки, сформированные на базе Сибирского Казачьего Войска, то КОМУЧ имел преимущественно эсеровскую окраску. Разные политические платформы и конечные цели стали питательной средой для противоречий между этими центрами. Разногласия непосредственно сказывались и на взаимодействии белых войск. Большевики не преминули этим воспользоваться, в конце лета и осенью они провели успешное контрнаступление, сумели взять Самару и отбросить белых от Волги. КОМУЧ, потеряв большую часть подвластной ему территории, перебрался в Уфу, где и была предпринята попытка договориться с представителями Сибирского правительства о выработки компромиссной политической программы и организации единого военного руководства для борьбы с общим врагом. Но, ох как трудно оказалось "запрячь в одну телегу коня и трепетную лань". В Уфе, тем не менее, было принято решение о создании Директории, единого правительства для руководства борьбой против большевистской диктатуры. Официальной столицей нового государственного образования объявили Омск, туда же перебрались члены Директории, чтобы приступить к созданию совета министров. Сразу же началась внутриполитическая борьба между эсерами и прочими: монархистами, кадетами, автономистами... за министерские посты и сферы влияния. Военные, прежде всего высшие офицеры Сибирского Казачьего Войска, сразу обозначили свою явную антиэсеровскую позицию. На пост министра по военным и морским делам пригласили адмирала Колчака, личность известную, авторитетную, обличенную доверием западных союзников. Но продуктивно действовать новое правительство так и не смогло. Грызня за власть не прекращалась, и чувствовалось, что кто-то должен кого-то "сковырнуть". Первыми организовались военные - группа генералов составили антиэсеровский заговор. Они подготовили военный переворот с целью объявления военной диктатуры. Пост диктатора предложили Колчаку. Тот не отказался... В ночь с 17 на 18 ноября 1918 года силами первого сибирского казачьего полка переворот был осуществлен: привезенную эсерами из Уфы подвластную им воинскую часть казаки окружеили и разоружили. Одновременно арестовали всех эсеров членов Директории. 18-го ноября адмирал Колчак был провозглашен полномочным Верховным правителем России...
С "воцарением" в Омске Колчака, приказы поступающие в войска стали более конкретными и жесткими, без примеси эсеровско-кадетской "демократии". Но Анненков по-прежнему мало обращал на них внимания, действовал по своему усмотрению, в своей "партизанской" манере. Одновременно с формированием новых частей он продолжал "исправлять" недоработки местных властей, отправляя карательные сотни туда, где ещё тлел "дух большевизма". Анненковцы каленым железом беспощадно выжигали следы недолгого пребывания советской власти...
В Партизанской дивизии штаба как такового, в полном понимании этого слова, не было. Еще со времен, когда есаул Анненков командовал казачьим отрядом, совершавшим конные рейды по тылам немцев, он невзлюбил всю эту отчетность, штабную бумажную рутину и как следствие штабных офицеров. И сейчас он свел всю штабную деятельность до минимума. Мой штаб - это я, говорил атаман, решая все штабные вопросы самолично. Но к концу 18-го года, когда численность дивизии уже достигала нескольких тысяч человек, совсем без штаба обойтись уже никак не получалось. Понимал это и Анненков, тем не менее, официального начальника штаба дивизии не назначил, а поручил временно исполнять эту должность штабс-капитану Сальникову, приблудившемуся к атаману случайно и показавшего свою полную непригодность к службе в строевых подразделениях. Сальников, 35-ти летний офицер, всю свою службу прослуживший при различных штабах. Несмотря на большой опыт, атаманский штаб оказался ему явно не по зубам. Привыкший вести "от и до" всю положенную документацию он, почти не имея помощников, буквально засыпал на ходу от усталости. А атаман со своей кипучей энергией, не ведавший, что такое отдых, наваливал все больше и больше работы. За считанные месяцы пребывания в Семипалатинске им были сформированы два новых полка пехоты и один кавалерийский, полностью укомплектован артиллерийский дивизион и развернута инженерная рота. ВРИД начальника штаба сбивался с ног, уточняя численность личного состава, постановку на довольствие, количество вооружения, боеприпасов, лошадей, пытался требовать соблюдения штатного расписания, принятого в русской императорской армии... Все просьбы создать полноценный штаб, тем не менее отвергались Анненковым. При этом атаман постоянно как бы принижал значение работы штабс-капитана, в распоряжении которого находилось всего трое писарей...
Сальников сидел в штабном вагоне, тяжело откинувшись на спинку стула, его стол завален, всевозможными документами, глаза слипались, ничего не хотелось делать. Штабс-капитан тяжело вздохнул, расстегнул карман френча, достал фотокарточку. На ней была запечатлена его жена и две дочери 12-ти и 10-ти лет. Семья Сальникова осталась в Омске. На днях он получил письмо от жены. Та жаловалась, что квартира, которую они снимали, скверная, тесная, холодная, дрова невероятно дороги, дочери так пообносились, что стыдно ходить в гимназию, денег, что он им посылает, совершенно недостаточно, а помощь, которую им оказывает правительство, мизерная... Сальников снова вздохнул и убрал фотографию. Просить помощи у Анненкова? Но штабс-капитан знал насколько чёрств и глух атаман к такого рода просьбам. Сальников сам не раз наблюдал, как тот искренне не мог взять в толк, почему отцы семейств так сильно переживают за своих жён и детей, когда перед ними такая святая цель - восстановление великой России. Атаман не мог терпеть, когда офицеры старались пристроить в обоз дивизии свои семьи, или селили их неподалеку от ее расположения. И этим он тоже снискал любовь многих молодых "партизан", таких же, как и он сам холостяков. Потому Сальников не рисковал выписать к себе семью из Омска. За это атаман, как пить дать, снял бы штабс-капитана с его временной должности и вновь перевел в какое-нибудь строевое подразделение, чего он, человек сугубо "бумажный", интуитивно пригибавшийся от свиста пуль и снарядов, боялся больше всего.
