Сергей Алексеев - Рассказы о Суворове и русских солдатах
Сидит Суворов на коне, не движется. Смотрит — и майор Пронин не испугался, ходит под ядрами, перерисовывает план местности. А Забелина нет. Исчез куда-то Забелин.
Услышали в русских войсках страшную канонаду, забеспокоились о Суворове. Примчался казачий разъезд к Турину.
— Ваше сиятельство, — кричит казачий сотник, — отъезжайте, отъезжайте! Место опасное!
— Нет, сотник, — отвечает Суворов, — место прекрасное. Гляди, показал на высокие тополя, — лучшего места не надо. Завтра отсюда начнем атаку.
Кончилась канонада. Собрался Суворов ехать назад. Крикнул Пронина. Крикнул Забелина.
Подошел Пронин — бумажный лист весь исписан: где какие овражки, где бугорочки — все, как надо, указано. А Забелина нет. Стали искать капитана. Нашли метрах в двухстах за Суворовым. Лежит Забелин с оторванной неприятельским ядром головой, рядом чистый лист бумаги валяется.
Взглянул Суворов на Пронина, взглянул на Забелина, произнес:
— Храбрый всегда впереди, трусишку и позади убивают.
«Я САМ ПРИНЕСУ СВОЮ ГОЛОВУ»
В русском лагере солдаты поймали француза. Поначалу француз молчал. Говорил лишь «пардон, пардон»[3] и больше ни слова.
Потом, когда солдаты на него поднажали, пленник разговорился. Сознался, что проник в русский лагерь затем, чтобы убить Суворова.
Убить?!
— Ишь ты, стервец!
— Вешай его! — зашумели солдаты.
Однако подоспел дежурный по лагерю и вовремя остановил самосуд.
Стали выяснять. Оказалось, что французы оценили голову Суворова в два миллиона ливров. Вот и соблазнился французский солдат. Решил подкараулить, убить Суворова и доставить своим генералам голову русского фельдмаршала.
Доложили Суворову.
— Помилуй Бог, два миллиона ливров! — воскликнул Суворов. — Так дорого!
Слух о французском солдате прошел по всему русскому лагерю. Теперь не только солдаты, но и офицеры и генералы стали требовать казни лазутчика.
Однако фельдмаршал, к общему удивлению, пленника отпустил.
— Ступай, — произнес, — доложи своим генералам — пусть ждут. Я сам принесу к ним свою голову.
Суворов сдержал «обещание». Через несколько дней при городе Нови русские войска разбили французов. Бросив знамена, обозы и всю артиллерию, французская армия позорно бежала. Командующий французской армией генерал Жубер был убит.
— Надули меня французишки, — «сокрушался» Суворов. — Зря ходил. Не захотели платить. Поразбежались!
ГОВОРУН
Генерал князь Пирятин-Тамбовский во всех походах таскал за собой золоченую резную карету.
Генералом Пирятин был неважным. Зато говоруном оказался страшным. Раз уж завел разговор — не отцепится. Собеседник уже и так и сяк, уже и шляпа в руках, и сам стоит у порога, а Пирятин:
— Минуточку, минуточку. Я вам еще одну историю расскажу.
Старшие и равные по чину стали избегать Пирятина. Тогда генерал принялся за подчиненных. Вызывает к себе офицеров и начинает рассказывать им всяческие истории. Вначале офицерам это нравилось. А потом, когда генерал рассказал все истории и раз, и второй, и третий, то и им опротивело. А так как начальству перечить было нельзя, офицеры придумали очередность. В понедельник ходил майор Краснощекий, во вторник — поручик Куклин, в среду — капитан Рябов, и так до конца недели. Называлось это у офицеров несением «разговорной» службы. Ходили, слушали, тратили время и проклинали Пирятина…
С кем только не беседовал за свою долгую жизнь генерал, а вот с Суворовым не приходилось. А поговорить с фельдмаршалом очень хотелось. И вот случай представился князю.
Один из неприятельских городов сдался русским без боя. Порядок в подобных случаях был таков, что победитель должен был в город въезжать в карете.
— Зачем мне карета? — заупрямился было Суворов. — Донской конь лучшей не сыскать для меня кареты.
Однако генералы пристали, заговорили о престиже русской армии, о вековых порядках. Суворов поспорил и сдался.
Стали искать карету и вспомнили про князя Пирятина.
«Вот повезло! — обрадовался князь. — Вот уж наговорюсь, вот уж натешусь».
Целую ночь генерал не спал, вспоминал разные истории, все готовился к встрече с Суворовым.
А сам Суворов страшно не любил болтунов. Слышал он про Пирятина, понял, что заговорит его генерал по дороге.
Тогда Суворов по поводу кареты и ее хозяина отдал такой приказ:
«У генерала князя Пирятина-Тамбовского позлащенную его карету взять. Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в размышлении».
Прочитал Пирятин приказ, и сразу настроение у князя испортилось. Однако приказ есть приказ, надобно повиноваться.
Сидит Пирятин в карете, держит голову, согласно приказу, повернутой вправо, молчит. Молчит, а самого так и распирает. Уж больно хочется ему заговорить с Суворовым. Просидел генерал молча минут десять и все же не вытерпел:
— Александр Васильевич, вот я вам одну историю расскажу…
Однако Суворов гневно глянул на генерала, и тот приумолк. Просидел Пирятин еще минут десять спокойно и чувствует, что больше не может. Не в силах болтун сдержаться.
— Александр Васильевич, вот я вам…
Несколько раз Пирятин пытался заговорить с Суворовым. Кончилось тем, что испортил он Суворову торжественный въезд в город и вконец разозлил фельдмаршала.
«Вот уж болтун! Ну и болтун! — ужаснулся Суворов. — Упаси, господи, русскую армию от таких генералов».
В тот же вечер Суворов отдал приказ отчислить князя Пирятина вместе с его каретой из армии.
— И чего это он? — удивлялся Пирятин-Тамбовский. — Карету для него не пожалел. Самые лучшие истории рассказать собирался. Не оценил. Не понял добра фельдмаршал.
«КАК ДЕЛА У ВАС В ПАРИЖЕ?»
Поручик Козодубов во всем подражал французам. Манеры французские. Говорил по-французски. Книги читал французские. Особенно поручик любил болтать о Париже: и во что там народ одевается, и что ест, и что пьет, и как время проводит. И все-то ему у французов нравится. И все-то ему у русских нехорошо. И хотя сам Козодубов во Франции и Париже ни разу не был, да получалось из его слов, что чуть ли он не рожден в Париже, что вовсе и не русский он, а француз.
Прожужжал поручик своим товарищам о французах и о Париже все уши.
Вот как-то встретил Суворов Козодубова, взглянул, спрашивает:
— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
— Так матушка у меня в Питере и батюшка в Питере, — ответил удивленный поручик.
— Ах, прости, прости! — извинился Суворов. — Я-то думал, ты из французских.
Ничего не понял поручик. По-прежнему нахваливает все французское, а русских ругает.
Прошло несколько дней. Встретил снова Суворов поручика, опять с вопросом:
— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
— Так, ваше сиятельство, я уже говорил, матушка у меня в Питере и батюшка в Питере. А рожден я во Пскове.
— Ах, прости, прости старика, запамятовал.
Не может понять поручик, в чем дело. Стал он жаловаться товарищам на Суворова: мол, стар фельдмаршал, мол, память уже никуда и речи порой непонятные, странные.
Видит Суворов, что поручик и теперь ничего не понял.
Происходило это как раз во время войны с французами. Наступил перерыв в боях. Предложили французы обменяться пленными офицерам. Суворов согласился. Составили штабные офицеры списки.
Просмотрел Суворов.
— Тут не все, — говорит.
— Все, ваше сиятельство, — докладывают офицеры.
— Нет, не все, — повторяет фельдмаршал. — Тут еще один французишка не указан…
Рассмеялись офицеры. Поняли шутку фельдмаршала. Рассказали поручику. Бросился тот со всех ног к Суворову.
— Ваше сиятельство! — кричит. — Ваше сиятельство, ошибка! Русский я! Я же вам говорил.
— Нет ошибки, — отвечает фельдмаршал. — Не русский ты.
— Русский, — утверждает поручик. — Русский. И матушка у меня русская и батюшка русский. И фамилия у меня Козодубов. И во Пскове рожден.
— Мало что во Пскове рожден. Мало что матушка да батюшка русские, говорит Суворов. — Да ты-то не русский. Душа у тебя не русская.
Дошло наконец до неумной головы, в чем дело. Упал он на колени, просит простить. Подумал Суворов, сказал:
— Ладно, так уж и быть — оставайся. Только ступай с моих глаз долой. Иди думай. Гордись, дурак, что ты россиянин!
ВСЮДУ ИЗВЕСТНЫ
Всю свою солдатскую жизнь Прошка провел в денщиках у Суворова. Любил похвастать Прошка близостью к великому полководцу. Начинал так: «Когда мы с фельдмаршалом бивали турок…» Или: «Когда мы бивали прусских…»
— Ну, а ты здесь при чем? — смеялись солдаты.
— Как — при чем! — обижался Прошка. — Как же без меня? Да если бы не я…
