Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

— Благодарю, великий хан, за такую великую милость… Воля для человека — самое большое богатство!.. Но если ты позволяешь обратиться к тебе с просьбой, то я осмелюсь попросить у тебя…

Купец умолк в нерешительности. Кончак подбодрил его:

— Ну, говори! Не бойся!

— Если ты так добр ко мне, то отпусти со мною вот этого отрока, — и положил руку на плечо Ждану. — Твои люди забрали у меня аж четыре холопа, так подари мне хоть одного. Да и странствовать зимой одному небезопасно, сам знаешь…

Кончак махнул рукой.

— Ладно, бери… Невольников у меня хватает… А путь к нам не забывай. Вот тебе моя тамга — с нею ты когда захочешь проедешь со своими товарами через все половецкие заслоны. Привози товары на Тор: выгодно поторгуешь, — и кинул на стол кружок выделанной кожи с нарисованной на ней собачьей головой и двумя перекрещенными под нею стрелами — это был родовой знак хана Кончака. — Тебе и твоему теперь невольнику дадут коней и харчей на неделю. Ты доволен? Вай-уляй!

— Доволен, великий хан, премного доволен! — опять поклонился купец.

— Тогда идите!..

— Спасибо тебе, дядька Самуил, что про меня не забыл — вызволил из тяжкой неволи… Однако скажи мне, зачем ты рассказал про князей? Зачем выболтал, что они стоят на Альте? Не хватало только ещё нашептать Кончаку, какие у них силы! Это же своих предал!

Самуил улыбнулся разбитыми губами, обнял юношу за плечи.

— Не думай такое! Так они и услышат от меня правду — как бы не так! Э-э, хлопец, не знаешь ты дядьку Самуила!.. Да набрехал я им всё от начала до конца!

— Как же так? И про князей, и про Альту?

— Конечно, и про князей, и про Альту… Как только Кончак спросил, я сразу смекнул, что он боится, как бы его тут не застукали внезапно. Ведь силы у него сейчас, видать, невелики. Скумекал?.. Нет?.. А я ему — и про киевских князей, и про переяславского, и про черниговского. Да ещё, дескать, других поджидают… Видел, как завертелся Туглий? Будто его кипятком ошпарили!.. Да и сам Кончак сник, набасурманился, не по сердцу ему такая весть. Не я буду, если не задаст он завтра стрекача отсюда в свою Половеччину…

— Ну если так…

— Завтра увидим — как… А теперь пошли спать, если у тебя есть тёплый уголок…

— Уголок есть, пошли, — и повёл своего спасителя за печку.

…Утром осаждённые дмитровцы высыпали на валы и с нескрываемым удивлением и большой радостью наблюдали, как половцы двинулись в степь в направлении на восток. Самуил не ошибся.

— Кончака встревожила возможность нападения русских князей и он снял осаду.

И только два всадника, не ожидая, когда степняки покинут разорённые околицы Дмитрова, отделились от них и повернули на запад. Это были купец Самуил и Ждан.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На полсотни вёрст вокруг Дмитрова половцы выжгли села и хутора. На белых снегах чернели полосы копоти и пепла, разнесённых ветрами с мрачных пожарищ.

Ждан и Самуил ехали молча, со скорбью глядя на растерзанные зверями и хищными птицами трупы. На сердце было тяжело. Душили слезы. А когда в одном селе увидели на площади задубелые тельца голеньких младенцев, брошенных жестокой рукой в снег, чтобы замёрзли, Самуил остановился и разрыдался.

— О Боже! Какие муки претерпевает несчастный люд Переяславской окраины![15] И как только можно жить здесь? Как только выживают люди? Кажется, все беды и невзгоды со всего мира собрались вместе и обрушились на людей, пригнули к земле, клубком холодных змей опутали их тела, тяжёлым сапожищем наступили на душу! Доколе же терпеть? Доколе погибать? Доколе земля Половецкая будет исторгать из себя бесчисленные орды на погибель люда христианского?

Он долго сидел в седле, понурый, сутулый, и затуманенными глазами смотрел на скрюченные тельца младенцев. Потом перекрестился, вытер слезы и тронул коня.

— Прочь отсюда! Подальше от этого страшного видения!

На второй день, переночевав в полусожжённой хатенке-мазанке, они выехали на торный шлях, что соединял Киев да Переяславль с Путивлем, Рыльском и Курском. Ждан натянул повод.

— Теперь я попрощаюсь с тобой, дядька Самуил. Отсюда поверну к Путивлю, в свой Северский край…

— Как? Ты бросаешь меня одного? Среди этой безлюдной снежной пустыни? Побойся Бога, отрок!

— А куда же мне ехать? В Киев? Там у меня ни кола ни двора!

— Будто на Сейме у тебя что-то осталось! Сам говорил — половцы все спалили…

— А может, кто из родичей уцелел или из сельчан?

— Так они тебе и обрадуются!.. Где ты там будешь жить? Что есть? К кому притулишься? Да ещё зимой!

— А в Киеве кто меня ждёт?

— Эх ты, человече! — воскликнул Самуил. — Ведь в Киеве у тебя приятель имеется.

— Кто же это?

— Вот те и на! — Купец даже руками всплеснул. — Неужели не догадываешься? Так значит я не в счёт? Кто же ещё?.. Неужели думаешь, что я забуду, как ты меня спас в Дмитрове?.. Нет, сынок, никуда я тебя не отпущу! Бедовать будем вместе — до конца! Да и одному устремляться в дальний путь опасно — мороз, вьюга, волки, недобрые люди… Да мало ли какая беда может случиться в дороге! Нет-нет, разлучаться нам сейчас не следует. Прибудем в Киев, погостишь у меня до весны, а там — куда хочешь. Ты вольная птаха!.. Да к тому же не в Киев мы сейчас направимся…

— А куда же?

— В Переяславль. Нужно известить переяславцев, что Кончак повернул назад.

— Ну, если так…

— А как же иначе, хлопец? — и довольный купец послал коня вперёд.

До Переяславля добрались на четвёртый день. На улицах и майданах полно вооружённого люда, а также детей, женщин, стариков. Жители ближайших сел искали защиты за валами города. Не слышно беспечных разговоров, не звучит весёлый смех. Даже дети притихли. Идёт Кончак! Ведь у всех на памяти, как шесть лет назад он лютовал на Переяславщине, никого не жалея, особенно детей, которых уничтожал без счета!

Самуила и Ждана ввели в гридницу[16], где вдоль стен сидели бояре и лучшие мужи. Прямо напротив входа, на возвышении — князь Владимир Глебович и княгиня Забава, дочь черниговского князя Ярослава.

Вошедших подвели к ним.

Князю Владимиру лет двадцать семь — двадцать восемь. Лоб высокий, открытый. Длинные русые волосы зачёсаны назад, пышно спадают на плечи. Между аккуратно подстриженными усами и небольшой бородкой краснеют по-юношески свежие губы. Одежда на нём — бархатная, чёрная, а сапоги — жёлтые, из блестящей, хорошо выделанной кожи. На боку, на широком, украшенном серебряными бляшками поясе, короткий меч.

Княгиня Забава — князю под стать, краса ненаглядная, но чернявая — в её жилах, как и у всех Ольговичей, северских князей, давала себя знать примесь половецкой крови. И её восточная диковатая краса казалась более яркой рядом со спокойной славянской красотой князя.

Владимир Глебович указал на свободное место возле себя.

— Вы устали — садитесь здесь… Я узнал тебя, Самуил, хотя ты и сильно изменился с тех пор, как приезжал в последний раз в Переяславль… Сторожа сказала, что вы прибыли из Дмитрова. Это правда?

Самуил и Ждан сели. Купец вежливо склонил голову.

— Так, княже, несколько дней назад мы были в Дмитрове.

— Но там ведь половцы!

— Там Кончак с ханом Туглием… И мы видели Кончака, как вот тебя, княже. И даже обедали за одним столом.

Владимир Глебович удивлённо поднял брови.

— О! За что же такая честь вам выпала?

— Расспрашивал клятый поганин, не видел ли я, едучи из Киева в Северскую землю, князей с войском. Вот я ему и сказал, что видел. Мол, стоят дружины на Альте, ждут подмоги.

— Ты это всё выдумал? Про князей?

— Выдумал.

— Для чего?

— Да просто так… Чтоб напугать!

— Ну и что? Напугал?

— Ещё как!.. Хан Туглий сразу стал упрекать Кончака, что напрасно они увязли под Дмитровом. Да и Кончак поверил — на другой же день снял осаду и отступил за Сулу…[17]

— Не может быть! — воскликнул князь, поражённый таким известием. — Неужто это правда? А не обманывает ли он нас всех? Отступил, чтобы другой дорогой направиться на Переяславль…

— Чего не знаю, того не знаю, княже, — с достоинством ответил Самуил. — Однако думаю, не повернёт он на Переяславль, ибо очень перегружен добычей. Зачем ему идти сюда, когда и так набрал и полону, и скотины, и коней, и всякого добра?

Бояре зашумели. Прозвучали возгласы:

— Да, да, это похоже на правду! Не бросит он добычу!

Владимир Глебович едва заметно кивнул головой.

— Что ж, будем считать, на сей раз лихо Переяславль миновало. Но не миновало Переяславской окраины. И я не могу смириться с тем, что Кончак вот уже в который раз разоряет наши города и села, убивает людей, тянет их в полон, грабит наши богатства… Нужно отмстить кровавому хану! Чтобы на собственной шкуре почувствовал нашу беду, чтобы его племя такое же горе испытало, какое причиняет он нашему люду!.. Вот мой наказ — войско не распускать! Я пошлю письма князю