От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Она началась в Восточной Европе еще в IX веке. Она нанесла неисчислимые беды русскому народу, обессилила, отдала ордынцам некогда роскошную и сильную державу – Киевскую Русь. Она ничему не научила ни самих Рюриковичей, ни тех, кто воевал в их дружинах. В самом деле, стоило ли драться, людей убивать, князей ослеплять да травить из-за какого-то, пусть очень богатого, пояса?!
Давно утерянный, подмененный еще на свадьбе Дмитрия Донского, золотой, красивый с цепями, осыпанными драгоценными каменьями и жемчугом, забытый многими (но не всеми!), он вдруг появился на свадьбе Василия II Васильевича и Марии, правнучки Владимира Андреевича Серпуховского. В 1367 году тысяцкий Василий, видимо, надеялся на то, что Дмитрий Константинович Суздальский либо его дети победят в борьбе за власть, и тогда драгоценный пояс поможет возвыситься, приблизиться к вершинам власти ему либо его сыну, Николаю, мужу дочери князя Суздальского, которому вор и подарил драгоценную безделушку.
Уже тысяцких в Москве давно не было, ликвидировал их Дмитрий Донской, но дело их еще продолжалось, дело подмененного пояса.
На свадьбу Василия II прибыли сыновья Юрия, Дмитрий Шемяка и Василий, который явился во дворец, опоясанный дивным поясом. Не скрывая восхищения, все смотрели на богатую, исполненную прекрасным мастером игрушку, но вдруг Петр Константинович, наместник Ростовского княжества, старый человек, подошел к матери жениха, Софии, и шепнул ей на ухо: «Это тот самый пояс, который подменили на свадьбе великого князя Дмитрия Ивановича». София, неравнодушная, как и большинство женщин земного шара, к такого рода изделиям, гордой походкой подошла к Василию Юрьевичу, медленным движением сняла с него пояс.
Василий от неожиданности опешил. Несколько секунд он стоял молча. Пояс достался ему по наследству. Лично он его не подменивал. Значит, он носил его по праву. София опозорила, унизила его. Такое мужчины не прощают. Никому. Ссора вспыхнула вмиг. Василий и Дмитрий Шемяка попытались силой отобрать пояс, но слуги великого князя были начеку. Обиженные и злые, сыновья Юрия крикнули в один голос: «Мы отомстим! И месть наша будет жестокой!» – и покинули хоромы великого князя.
Повод – это не причина. Повод – это последняя капля. Это отчаяние обреченных людей, приведенных причинно-следственной нитью к необходимости действовать решительно и бесповоротно. Повод – это приманка для слабых и для сильных.
«Последняя распря русских князей» продолжалась почти двадцать лет. Ей, конечно же, могли бы воспользоваться соседи: Литва и Орда. Но! Именно в эти годы в Литве началась своя распря между наследниками Витовта, а также с другими «соискателями» богатейшего приза, государства Литовского. Да и в Орде наметившаяся было во времена правления Едигея стабильность пошатнулась: Золотая Орда в тридцатые годы XV столетия распалась на Сибирское, Казанское, Крымское, Астраханское ханства, а затем и на другие ханства. Ханы этих государств представляли собой еще могучую силу, но безоговорочно влиять на состояние дел в Восточной Европе они уже не могли. Может быть, поэтому последняя распря продолжалась так долго.
В апреле 1433 года Василий II Васильевич, узнав о стремительном продвижении к Москве войска Юрия Дмитриевича и его сыновей, наскоро собрал рать и встретил противника на Клязьме. Но, увидев огромное войско дяди, племянник насмерть перепугался, бежал из Москвы с матерью и молодой женой сначала в Тверь, а затем в Кострому, где был пленен победителем.
Юрий объявил себя великим князем, дал Василию в удел Коломну. Бывшие недруги по-родственному обнялись, Василий уехал в Коломну. И тут-то началось нечто необычное для всех русских распрей прошлого: в удел племянника со всех сторон потянулись бояре, князья, народ. Конечно же, окружавшие князя люди проводили соответствующую идеологическую обработку населения, обзывали Юрия хищником, другими нехорошими словами, но ведь и самозваный великий князь не дремал. Только плохо его слушали. Особенно жители столицы: от бояр, которых Юрий стал сгонять с их постов, до простолюдинов, которые по неясным причинам проявили вдруг жалость, любовь к внуку Донского. «В несколько дней Москва опустела: горожане не пожалели ни жилищ, ни садов своих и с драгоценнейшим имуществом выехали в Коломну, где не доставало места в домах для людей, а на улицах для обозов. Одним словом, сей город сделался истинно столицею великого княжения, многолюдною и шумною. В Москве же царствовали уныние и безмолвие; человек редко встречался с человеком, и самые последние жители готовились к переселению. Случай единственный в нашей истории и произведенный не столько любовью к особе Василия, сколько усердием к правилу, что сын должен быть преемником отца в великокняжеском сане!»[75]
С эти выводом Н. М. Карамзина могут согласиться далеко не все, но сам факт «исхода» жителей Москвы из любимого города говорит о многом, и главным образом о том, что на рубеже XIV–XV веков действительно (как об этом писал в XIX веке И. Е. Забелин) «вокруг Москвы-города уже существовал Москва-народ, именно та сила, которая впоследствии заставила именовать и все народившееся Русское государство – Москвою, Московским государством»[76].
В этом действе обитателей окрестностей Боровицкого холма впервые столь ярко проявилась одна из главных, определяющих русский дух черт московского характера: невоинственное упрямство, которое можно с большой степенью точности определить всем хорошо знакомым русским: «Не замай!». Справедливости ради следует отметить, что подобные – открытые – проявления какого-либо недовольства для московского люда были в последующие века чрезвычайной редкостью. Москва-народ «выступал» исключительно редко. Новгородским духом здесь и не пахло. Москва-народ по сути
