Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич

Девкам почему-то хотелось замуж, Они не понимали, что брак — это узаконенное рабство, что девять семейных пар из десяти изменяют друг другу, что наша фаланга и существует-то благодаря изменам. Женщина, вышедшая замуж, отбывает такую же барщину, как крепостная крестьянка, отдаваясь мужу на супружеском ложе не потому, что ей хочется, а потому, что это расплата за право считаться "замужней женщиной". Мои шлюхи более свободны, потому что продавали тело, но не любовь. Девки соглашались, но по ночам плакали. Что же, чем больше девица прольет слез, тем реже она посетит уборную.

Однажды у нас появилась новенькая — довольно худощавая девица с огромными голубыми глазами. Я не назвал бы ее красавицей, но что-то в ней было. Не то взгляд, не то умение выразительно молчать. Такая особа подойдет тому, кто ищет среди шлюх утонченную натуру. Девка представлялась Анной Беловой, в отличие от других, называвших одни имена. И не желала, чтобы ее именовали Нютой, Нюсей или Анютой, а только Анной.

Я не стал спрашивать, что с ней произошло. Зачем? Думаю, самая обычная история, что приключается с крестьянскими девками: трудятся няньками или горничными, потом предаются пороку. Забрюхатевшую девицу возвращают в деревню, или выгоняют из дома и ей приходится либо топиться, либо, избавившись от плода страсти, идти на панель. Девку я приобрел совершенно честным путем — купил у своего бывшего сослуживца.

Анна поначалу не поняла — или не хотела понимать, что от нее требуется. Она долго не желала снимать платье, а потом так трогательно прикрывала руками грудь, словно пытаясь сохранить целомудрие, что мне показалось — это сама невинность! К тому ж она и на самом деле была девственница. Пришлось потратить некоторое количество времени, чтобы научить ее правилам поведения. Скажу даже, что приручить эту девицу пришлось дольше, нежели иных строптивиц. Забавно, но в отличие от остальных девиц, она умела обращаться со столовыми приборами, пользовалась носовым платком. Но особенно я изумился, обнаружив, что Анна Белова не только умеет читать, но даже говорит по-французски и по-английски. Верно, барыня, у которой она была в услужении, преподала ей толику хороших манер. Девица, владеющая иностранными языками — что может быть лучше? Я сразу сумел расширить свою клиентуру.

Не хочу рассказывать все подробности — они неинтересны. Но Анна Белова попыталась сбежать. Спасибо доктору, раскрывшему мне глаза. Из "фаланги" нельзя выйти добровольно, а то, что случилось с Анной, — это показательный, а в чем-то даже и поучительный пример для прочих девиц.

Касательно же меня… Хм. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Арест, суд, сломанная над головой шпага, бессрочная каторга.

Глава восемнадцатая, где Эдгар По узнает, что его душа может разговаривать с Богом

Очнулся Эдгар По на одном из множества питерских мостов — узеньких ниточек, соединяющих лоскутное одеяло русской столицы. Упершись в парапет грудью, склонил голову вниз — вода была похожа на дешевые чернила — фиолетово-черная, с грязно-серыми комками.

В висках стучало, перед глазами мелькало самодовольное лицо доктора, похожее на дьявольскую морду, звучал его мерзкий голос.

Там, за последней дверью… Белизна стен, матовая белизна женских тел, застывших в бесстыдной наготе на длинных столах.

— Это крестьянки. Видите, какие они уродливые? Приземистые, с короткими ногами. Если и есть что приличные — так это грудь. — Доктор небрежно потрогал грудь у одной из мертвых девушек. — Вымя! А вот это… это настоящее сокровище.

Ослепительно-белые зубы, пухлые, словно у ребенка губы — уже не алые, а бледно-розовые, слегка приоткрытые словно бы в изумлении глаза… или не в изумлении? В страхе… тонкая талия и длинные, очаровательные ноги, грудь — крепкая с прелестными сосками.

— Вот, молодой человек — посмотрите, какая красота!

Это была Она! Аннабель…

— Какова? А ведь всего-навсего шлюха! Стойте! Вы что, с ума сошли?

"Прыгнуть. Потерять сознание. И… все", — мечтательно подумал Эдгар, закусывая губы. Но прикинув расстояние до воды, осознал, что, ударившись с высоты в семь-восемь футов, сознание не потеряет и, скорее всего, выплывет. Можно, разумеется, плыть и плыть вдоль канала в ожидании судорог или сложить руки и захлебнуться в грязной и холодной воде. Ну а потом… Что будет потом, Эдгар По даже не хотел думать. Он знал, что тела утопленников разбухают, а рыбы и раки непременно выедают глаза, впиваются в мягкие части, выгрызая их. Но какое ему дело до тела?

Представляя, как вода будет вытеснять воздух из легких, юноша издал горлом утробный звук, до хруста в суставах сжал перила и тряхнул их так, что зазвенела цепь, зажатая между зубами льва — одного из четырех охранников моста. Невольно перевел взгляд на правую руку. Куда-то пропала перчатка, костяшки пальцев сбиты…

Эдгар уже сделал движение, чтобы подтянуть тело вверх и перевалить его через плашку ограждения, как услышал требовательное мявканье и ощутил чувствительный толчок в локоть. Юноша недовольно покосился в сторону и увидел кота, пытавшегося оттолкнуть лбом человеческую руку, преградившую дорогу. Верно, мурлыке нужно было перейти через канал, но он почему-то предпочел не удобный деревянный настил мостика, а узкие и холодные перила. Но кто решит — что ему удобнее, а что нет?

Если бы это был человек, Эдгар По не изменил бы своего решения. Может, просто не заметил бы. А если бы и заметил… И всего-то — оттолкнуть (а то и ударить!) нежданного доброхота, вскочить наверх, на планшир. Но отпихнуть кота?!

Кот был черным, со всклокоченной шерстью и белой, казавшейся в свете скудных уличных фонарей желтоватой, манишкой. Бродяга, с изысканно-небрежными манерами аристократа невесть в каком поколении, с родословной, перед которой потомок Роганов выглядит мольеровским Журденом. Эдгар По разжал руки, освобождая проход и (тут он вспомнил русского друга) слегка приподняв шляпу, поприветствовал четвероногого петербуржца. Его Кошачье Величество воспринял поведение человека как должное — небрежно кивнул и, вскинув хвост, как скипетр, соизволил прошествовать дальше, к своему чугунному двойнику. Потершись о лапу, словно бы поприветствовав соплеменника, кот еще раз внимательно посмотрел на американского поэта и спрыгнул с пьедестала.

Проводив взглядом пушистый хвост — несбывшуюся мечту павлина — и позавидовав льву (кот, между прочим, мог бы потереться и о него!), Эдгар вновь перевел взгляд на воду. Она уже не казалась ни зловещей, ни мерзкой. Это была всего лишь вода, в которой хорошо ловить рыбу, купаться (бр-рр), а уж никак не тонуть. А если и тонуть, то не сегодня.

Эдгар По перевел взгляд туда, где только что был кот. А тот никуда не ушел — стоял на месте, поглядывая на юношу, нетерпеливо переступая с лапки на лапку, будто приглашая куда-то. Где-то Эдгар его видел, но где? Сколько в мире кошек, похожих друг на друга. И тут он вспомнил, где видел этого кота, а ноги сами понесли в единственное место в этом холодном и величественном городе — туда, где ему, возможно будут рады, а если нет, так, по крайней мере, не выгонят. Добравшись до лавки старого чудака-книжника, Эдгар ввалился внутрь, даже не удивившись, что двери не заперты, сел прямо на пол. Неожиданно — сам от себя не ожидал, юноша зарыдал.

Добрый старик присел рядом — не успокаивал, не утешал, молчаливо ждал, пока гость не выплачется. Дождавшись, пока плечи юноши перестанут сотрясаться от рыданий, протянул тому свой носовой платок.

— А я уже спать лёг, а тут Степана — ну, того что Степанидой недавно был, принесло. Орет чего-то, требует. Повел меня, а тут и вы…

— Э-хе-хе, — прокряхтел Шин, поднимаясь с пола. Потирая поясницу, исчез за бесконечными книжными полками, вышел, бережно держа в руках серебряный поднос с бутылкой и двумя рюмками. Разливая темно-янтарную жидкость, облизал палец, на который попала случайная капля:

— Эх, хороша… Ну-ка, молодой человек! Э, что такое? Что с вами?