Саша Бер - Кровь первая. Арии. Они
— Красна, это Зорька, — обратилась она к девке, — ты тучу с пустотой держишь внутри или с вихрем.
— С вихрем, — ответила Красна, не отрывая глаз и не разжимая зубов.
— Тогда давай сжимай их там и молнией лупи всех по полной. Заканчивать будем.
Тут же запрыгнув на коня, скомандовала:
— Моя стая слева полукольцо, Буря, твоя стая справа. Окружаем и бьём всех, кто выскакивает. Ник, Уша, присоединяйтесь.
Стена пыли, травы, мусора и не пойми, чего, стала медленно сужаться, опускаясь в глубь круглой впадины. Лучники оттуда не выскакивали, как предположила Зорька, а вылетали с воплями либо покалеченные, либо вообще уже помирашками. Стрелять при таком ветре было бесполезно, да и кони плохо слушались, и тогда матёрая вернулась к Красной и дала команду кончать с тучей, и девка тут же расслабилась и повалилась на спину от бессилия. Оказывается, она уже была на приделе.
Зорька со стаями, как только ветер по утих, заскочили на вал. Перед ними открылась картина ужаса. Людей там не было. Были лишь кучи земли и пыли. Ветер, всё ещё до конца не стихший, гонял по яме небольшие завитушки пылевых смерчей. Девки замерли и тут вдруг кучки начали шевелиться, и кто-то диким голосом заорал: «Бой!». Зорька, как и все девки даже растерялась и это стоило им четырёх раненных. Но как только пылевые маньяки начали стрелять, Зорька, приходя в себя, тоже заорала: «Убить всех!».
Она потом ещё долго вспоминала эти мгновения замешательства, коря себя за то, что никогда нельзя расслабляться, никогда нельзя удивляться пока бой не окончен. В бою надо быть готовой всегда, даже когда это кажется невозможным. Какое-то время потратили на то, что Нева самым тщательным образом просматривала поле боя на предмет живых и последующую зачистку по её указаниям. Наконец, было всё кончено.
Вот такой вечерок выпал девкам, а теперь быстрым шагом в ночи, они уходили в сторону дома по прямой. Зорька посчитала, что достаточно они на петляли и дала задание Неве вести всех домой. И та повела.
Дорога домой была долгой. Как только ушли в необжитые земли, Зорька то и дело устраивала привалы, давая отдохнуть детям и раненным. Охотились, варили настоящую еду, а не перекус в сухомятку. Несмотря на невообразимую по меркам того мира победу, настроение было у всех хмурым. Сказывалась усталость, а Зорьку, к тому же, не давали покоя угрызения совести. Она поняла, лишь обдумывая произошедшее по дороге домой, что поступила неправильно. Нельзя было так рисковать подругами, даже для достижения цели. Двумя неполными девятками вот так сломя голову нападать на в несколько раз превосходящего противника, это просто сумасбродство. Да, дерзко. Да, используя эффект неожиданности и просто неимоверное везение. Но постоянно ведь так везти не может. Ардни никогда не водил своих в неизвестность. Он сорок раз всё просчитывал, взвешивал и непонятным для неё образом предвидел даже самую малость. Ближники частенько шутили, что атаман даже знает, «когда и кто пёрнит и чем вонять будет». Маньяк его знает каким образом, но именно в умении предвидеть действия противника, делали его незаменимым атаманом. Они на него молились и старались как можно точнее выполнять все его указания, потому что знали — от этого зависит и успех похода, и отсутствие царапин на своём любимом теле. Она так не умеет и если судьба столкнёт их лоб в лоб, он Зорьку и всех её девок даже с дарами и способностями порвёт, как собака тряпку, потому что, он будет знать о ней всё и предвидеть все её шаги, а она так не сможет. А то что они столкнуться, Зорька даже не сомневалась. Тревожил её ещё один момент, непонятный. Поведение Звонкого с ближниками было понятно. Хотя какое там поведение, они и сообразить ничего не успели. Поведение клановых городских воинов тоже можно было предсказать, а вот поведение горстки оставшихся лучников, после урагана, устроенного Красной, не укладывалось в Зорькиной голове. После того, что там происходило: бешеный ветер, срывавший с земли всё, что мог сорвать, вплоть до самих лучников, разящие молнии с небес, должны были любого лишить рассудка, до суеверного трепета, паники, а вместо этого они зарылись в землю и ждали первого удобного случая, чтоб ринуться в бой с непонятно кем, хоть со всеми стихиями сразу, хоть с богами всемогущими. Она видела их земляные лица, перекошенные яростью. Она тогда прочитала на них страшную речь. Лучники кинулись умирать! Но умирать достойно, стараясь захватить с собой, как можно больше врага, даже не понимая кто он. Если б они знали, что против них всего лишь сопливые девки с «тыкалками»… А вот интересно, если б они это знали, повели бы они себя также.
Когда наконец добрались до дома, то настроение ещё больше подпортили встречающие. Истерика Данухи с визгом и матами длилась дня три. Выслушала Зорька не только то, что та о ней думает, но и не думавши баба ещё наговорила в три короба. Но это то, было понятно и предсказуемо, но вот речь Голубавы, после того, как окончили рассказ о походе, Зорьке в аккурат шлепком по морде прилетела. Голубава, по сути, сказала всё то, что и грызло Зорькину совесть, только кратко, точно и обидно.
— Нельзя так охотиться. Охота должна быть подготовлена. И место, и время, и силки с ловушками. Для того, чтоб зверя охотить, надо знать о нём всё. Привычки, повадки, как он ведёт себя в том или ином случае. Что от него ждать?
— А ты чё ли много знашь? — взбесилась Зорька, вскакивая и сверкая глазами.
— И я о том же, — пробурчала Голубава испуганно, пряча глаза, — надо сначала узнать, а потом в драку кидаться.
— Умныи все, пиздец, — не успокаиваясь нервно заметалась матёрая по бане от одной стенки к другой.
Все моментально замолкли и прижались к полу, понимая, что если сейчас Зорька врежет, то мало не покажется, но та пометалась, пометалась и плюхнувшись обратно на своё место, хмуро проговорила себе поднос:
— Сама знам, чё дура и не *уй лишний раз тыкать мине мордою в говно. А коли така умна, то научи как зверя просчитать.
Наступила тишина, которую так не любила Нева, но что сказать по этому поводу, не знала и поэтому предложила первое, что пришло в голову:
— А может кого пленить, да расспросить?
Девки сделали умные лица, будто обдумывая предложение, а Зорька разом отошла от гнева и закатилась истеричным смехом. Ещё толком не просмеявшись, она сквозь смех поинтересовалась:
— Нева. Каво ты хошь пленить, атамана ихнева чё ли?
Но затем успокоившись, разъяснила, выключив в себе ведьму:
— У них за всех думает и решает Ардни. Этот сукин сын имеет непонятно откуда и кем данное чувство предвидения. Вот Малху, одарили заморозкой, Красну — грозовой тучей, Елейку — звериным языком, а этот урод — предвидит. Понимаешь? Он, сволочь, заранее всё знает, всё ведает и ведёт своих пиздюков так, как будто то, что произойдёт, ему заранее известно, а вот что будет делать он, никто не знает. Какой тут смысл кого-то полонить, если у всей этой оравы лишь одна голова, которая думает и решает за них. Вот как его обмануть?
Зорька вновь задумалась. Но тут вновь прорезалась Голубава:
— Значит надо вести себя непредсказуемо и стараться всегда быть на шаг впереди, чтоб ему всегда приходилось только догонять, а не ставить перед тобой вопросы, заставляя делать то, что ему нужно.
Зорька с изумлением уставилась на Голубаву, и только тут вновь вспомнила, что в башке у Голубавы мужик сидит, а то уж в последнее время совсем об этом забыла. Голубава же продолжала:
— Нельзя предсказать только непредсказуемое, даже если это непредсказуемое заранее придумано. К тому же надо учитывать, что он не знает с кем имеет дело, а ты его знаешь и наверняка что-то знаешь о их манерах, повадках и предпочтениях. Он не сможет, не зная врага, просчитать тебя, а ты сможешь попробовать угадать его действия в том или ином случае, если оставишь малый выбор.
Вновь наступило молчание, но на этот раз молчание — ожидание Зорькиной реакции. Даже Нева не встряла.
— Ладно, — подытожила разговор Зорька, значительно повеселев, — подумать надо, — и забубнила себе под нос, — на шаг впереди, на шаг впереди…
В былые времена в это полнолуние на солнцестоянии в артелях происходило событие, чрезвычайной важности, которое затрагивало не только саму артель, но весь род в целом. Производились выборы атамана. Хотя, по правде сказать, как правило, перевыборы старого. Смена атамана — вообще вещь была крайне редкая и носила чрезвычайный характер. Зачастую только смерть старого атамана приводила к выбору нового, хотя бывали случаи и драки с поножовщиной, но это бывало крайне редко. И перевыборы старого, и выборы нового проходили одинаково и вполне мирным путём — посредством общей рыбной ловли сетями. Вытянув улов, каждый брал по рыбине и нёс к ногам будущего атамана, после чего вставал за его спиной. Социальная структура артели была устроена таким образом, что конкуренция для авторитета атамана отсутствовала. Он в первую очередь опирался сколько не на себя, свои знания и умения, а на силу «ближнего круга», а в нём «чужаков» не держали. Там были только «в доску» свои мужики, на которых можно было положиться «от и до». При перевыборах старого атамана жизнь рода текла дальше, как и прежде, без изменений, а вот если атамана избирали нового, изменения происходили серьёзные, порой кардинальные. Если в артели претендент был явный, то всё проходило без эксцессов. Если же претендовало несколько равных, то всё значительно усложнялось. Выборы атамана проходили под эгидой родового ведуна. Ведун жил особняком и крайне редко касался дел артели, но в эту седмицу от него зависело многое, если не всё. Шла седмица Знаменье[42] и по знаменьям ведун иногда напрямую диктовал условия. По его указке претенденты могли просто посоревноваться, например, в охоте или выполняя только одному ему понятное задание. Странно, но в те времена не практиковались единоборства между претендентами. Артели не были военизированы, хотя физическая сила была в цене и уважении, но не была для атамана главным атрибутом. Внутри мужицкого сообщества — да, но для жизни всего рода — нет. Иногда, когда претенденты стоили друг друга, принималось решение о разделе баймака. Такое же решение принимал старый атаман при разросшемся населении рода. Он сам выдвигал нового атамана, определял для него артель и делил бабняк и тот, собрав своих подопечных в кучу, уходил на новое место, образуя новый баймак-сателлит.