Владислав Русанов - Обряд Ворлока
А вот и Вильгельм!
Герцог Нормандии ехал на могучем гнедом коне впереди группы богато одетых и отлично снаряженных рыцарей. Ближняя свита. Из-под кольчужных сеток, защищавших не только шею и затылок, но и щеки, лоб и подбородок нормандцев, выглядывали и седые усы, и чернявые, и рыжие. Знамя с тремя золотыми львами гордо нес стройный юноша с тремя серебряными полосами на коротком плаще.
— Колдуй, ворлок, колдуй! — откуда-то издалека пробился голос королевы Маб.
Вратко набрал побольше воздуха в грудь и начал:
Молвил Бастард строгий:Сталь-де всех рассудит.Вей в ветрила ветер!Весла, яро гнитесь!Сотню сотен воевПосадил на лодьи.Клен кольчуги крепкоСколотил дружину.
Воины Вильгельма выстроились тремя колоннами. По флажкам и гербам словен не мог определить, где выходцы из Бретани, где из Фландрии, а где истинные нормандцы. Выбравшись на ежевичную поляну, рыцари сдержали коней, а потом и вовсе остановились. Вперед выдвинулась щитоносная пехота и лучники.
Увидав приготовления врага, саксы на холме разразились воинственными криками:
— Прочь! Прочь, трусы!
Тогда Вратко сказал вторую вису:
Вдоль ограды моряСкоро тропу торитРать братоубийцыРади честной брани.Сакс за палисадом —Псам войны помеха.Таны встали строем.Сталь пусть всех рассудит.
Из строя нормандцев выехал невысокий рыцарь. Он больше походил на подростка, чем на взрослого мужчину, но прочие бойцы поглядывали на него с уважением.
Рыцарь сорвал с головы шлем и подшлемник, отбросил их в сторону, выказывая пренебрежение к опасности, и воздел к небу тонкое острие обнаженного клинка.
Обострившимся слухом Вратко различил песню, которую запел золотоволосый храбрец:
На бой наш император гордо скачет.Он бороду поверх брони спускает.Весь полк в сто тысяч так же поступает.Теперь узнать француза можно сразу.Минует рать холмы, минует скалы,Мчит по долинам и ущельям мрачным…[129]
Рыцарь поскакал вдоль нормандского строя, высоко подбрасывая меч. Подобно ледяному искристому крестику, оружие взлетало к небу и как по волшебству возвращалось в ладонь золотоволосого.
— Равнина широка, простор безмерен.На шлемах золотых горят каменья.Щиты и брони нестерпимо блещут,Значки на древках копий гордо реют,И трубы оглашают всю окрестность,Но Олифан всех труб звончей и резче.[130]
Саксы за палисадом ответили древней песней, такой же дикой и неукротимой, как и сердца мужчин их народа:
Шла дружинамужей доспешныхк побережию,и сверкали на воинахсбруи ратные,кольцеокованные.Страж прибрежныйследил с утеса,как и прежде;дивясь на воинство,потрясал он копьем…[131]
Отважный нормандец вдруг направил коня прямиком на строй английского войска. Вверх, по склону, через колючие заросли. Он хохотал и, не переставая, играл мечом, выкрикивая то строки древней песни, то боевой клич:
— Аой!
И вот наконец частокол. Скакун рыцаря заартачился, не желая бросаться грудью на колья. Всаднику пришлось изогнуться, чтобы достать кончиком клинка до ближайшего сакса. Хускарл поймал его меч на край щита, взмахнул в ответ топором. Лезвие скользнуло нормандцу по ноге, защищенной кольчужным чулком.
Поднимая коня на дыбы, рыцарь вновь замахнулся. В этот миг огненноволосый бородатый сакс, отбросив щит, перепрыгнул через изгородь и, сжав топор двумя руками, обрушил его на бедро нормандца. Певец пошатнулся, скособочился в седле. Следующий удар сбил его наземь.
Под радостные крики всего войска сакс воздел к небу окровавленный топор.
Нормандские лучники, щитоносцы и рыцари обиженно загудели.
Должно быть, поступок сакса показался им неблагородным. Вот если бы победил свой поединщик, тогда другое дело…
Герцог Вильгельм с искаженным яростью лицом вскинул вверх кулак, затянутый в боевую перчатку.
Догадываясь, что сейчас стрелы сорвутся в полет, как соколы, сброшенные с перчатки, Вратко торопливо сказал третью вису:
В громе дротов саксыГордо выю держат.Щит прошить дубовыйТщетно лучник жаждет.Стрел метели вязыВстрече копий рады.Аль печаль к лицу им?Сталь пусть всех рассудит!
Стрелы и граненые штыри, вылетающие из арбалетов, забарабанили по щитам саксов. Загудели, втыкаясь в колья. Наконечники стрел звенели, наталкиваясь на оковки шлемов и стальные бляхи доспехов.
Залп!
Второй!
Третий!
То здесь, то там падали воины Гарольда, но саксы не замечали потерь. Что значит десяток, другой погибших бойцов там, где сошлись в смертельном противостоянии многие тысячи?
Ополченцы, не защищенные шлемами и кольчугами, падали чуть чаще. Хускарлы же принимали несущуюся к ним оперенную смерть, как теплый летний дождь. Они хохотали и выкрикивали оскорбления в лицо врагам. Приглашали оставить трусливые игры и приблизиться для честной схватки.
От кучки всадников, окружавших Вильгельма, отделилось с полдюжины человек. Они поскакали вдоль рядов нормандской пехоты, очевидно передавая сотенным и полусотенным командирам распоряжения герцога. Что это за приказ, Вратко понял раньше, чем копьеносцы сделали первый шаг.
Весь длинный ряд пешцов, тянущийся вдоль всего холма от опушки до опушки, сдвинулся с места. От тяжелой поступи задрожала земля.
Нормандцы шли вверх по склону, проваливались по колени на берегах заболоченного ручья, наискось пересекавшего поляну. Их было очень много. Насколько словен мог оценить «на глазок», больше трех тысяч.
Но саксы не дрогнули. Выкрикнув ставшее уже привычным: «Прочь! Прочь, трусы!», они обрушили на головы вражеской пехоты град камней и сулиц.
Пращи!
Уж кому, как не пастухам и землепашцам, спешившим к Гарольду со всего юга и востока Англии, знаться с этим оружием. Отогнать волка от пасущихся овец, а коршуна от курятника должен уметь каждый. А уж попасть в верткого хищника куда как тяжелее, чем в неповоротливого из-за щита и доспехов, шагающего в строю по топкой и вязкой земле нормандца.
Ратники Вильгельма гибли десятками, падали один за другим. Последующие ряды наступающих втаптывали в грязь раненых и убитых. И все же они добрались до палисада, полезли на приступ. Саксы встретили врагов ударами топоров и копий.
— Прочь! Прочь!!! — гремело над строем.
Словно волна прибоя о прибрежные камни, разбился напор пеших нормандцев о строй саксов. Каждый хускарл стоил в рукопашной двоих-троих наемников, набранных во Фландрии, Бретани и Пуату. Кто-то бил копьями через просветы между кольями. В лица, в плечи, не прикрытые щитами, по ногам. Кто-то, размахивая тяжеленными топорами, словно хворостинкой, обрубал наконечники нормандских пик. Бросая щиты, многие саксы перепрыгивали через ограду и в оберуч врубались во вражеские ряды.
Над полем боя стоял звон, треск и многоголосый вой, в котором воедино слились и воинственные кличи и крики боли.
Нормандцы упрямо пытались расшатать палисад, развалить его по бревнышку, пробить брешь в надежной обороне дружинников Годвинссона. На правом и левом крыле войска это несколько раз удавалось, но стоявшие там ополченцы брали числом, а не умением. Не щадя жизней, накатывались они на прорвавшихся нормандцев, пускали в ход вилы, косы, дубины и даже, упав под ноги сражающимся, вцеплялись врагам в лодыжки, подрезали сухожилия.
Захваченный накалом сражения, Вратко сам не заметил, как выговорил следующую вису:
Вой юга бьются,Вьюге копий служат.Рать убийцы братаРатища изрубит.Прочь бегут нормандцы,Распря не по силам.Станется бесчестье…Сталь ли всех рассудит?
По воле судьбы или подчиняясь чародейству, сказать трудно, но пехотинцы Вильгельма дрогнули, подались назад и вскоре уже беспорядочно бежали, вжимая головы в плечи, бросая щиты и копья. Раненые ползли, умоляя соратников о помощи, но их стонов и просьб не слышали. Своя шкура всегда дороже.
Саксы еще немного пошвыряли в спину убегающим камни и сулицы, но вскоре их предводители окриками остановили самых рьяных бойцов. Следовало ожидать еще не одной атаки, а запас оружия восполнить неоткуда.
Наблюдая за ними, Вратко прозевал миг, когда герцог отдал приказ рыцарям.
Три потока всадников устремились на холм Сенлак.
Рядом с одетыми в кольчугу благородными воинами скакали сержанты,[132] оруженосцы в кожаных жаках и гамбезонах.[133] Трепетали флажки, развевались яркие плащи, сверкали шлемы и оковки щитов. Копья опустились для слаженного удара.
