Павел Загребельный - Вознесение
А сейчас он возглавлял пышную процессию перевезения Хатиджи из серая в Ибрагимов дворец. Ехал в золотой карете по улицам города, будто между двух стен из золота и шелка. За ним шли янычары золотого обруча - старые, заслуженные воины, длинноусые, с дорогим оружием, с огромными снопами пышных перьев на высоких шапках, затем шли живописно разодетые придворные, которые несли большие чаши с шербетом, отлитые из сахара в золотых украшениях замки, деревья, сказочных животных, цветы - символ плодовитости, маленькие кипарисы. Звучали стихи Саади: "Будь плодовит, как пальма, или же по крайней мере свободен и высок, как кипарис".
Невеста-кинали - в парчовой хирке, поверх которой была наброшена самур кюркю - соболиная шуба, в желтых сапожках - сар чезме, в низенькой шапочке, закрытая вуалью-гюнлюк, ехала вместе с султаном. Подарки падишаха украшали ее лоб, уши, шею, руки и ноги. Семь драгоценных подарков должны были символизировать семь сфер жизни, в которых будет пребывать кинали.
Друзья жениха и родственники становились на охрану брачной комнаты-гардек - от злых духов и чародеев, для молодых в опочивальне была приготовлена трапеза: жареная курица, тонкие блины с травами, финик в пленке, - его полагалось съесть пополам, что должно было означать единство.
В Ибрагимовом дворце султана ждали первые вельможи государства, великий муфтий, ученые улемы. Сулейман сел в зале между великим муфтием и Шемси-эфенди, воспитателем своего сына Мехмеда, и высказал желание провести ученый спор.
- О учитель, - обратился он к Зембилли, - как ты скажешь, есть ли какая-нибудь материя за пределами небосвода и звезд?
- Материей, - степенно ответил муфтий, - условились называть лишь то, что пребывает под этим небесным сводом. Все иное - нет.
- А как ты скажешь, о учитель, - спросил еще султан, - есть ли за пределами этого свода что-нибудь нематериальное?
- Неизбежно, - ответил Зембилли. - Ибо поскольку видимый мир ограничен, его пределами условились считать свод сводов. Пределом же называют то, что отделяет одно от другого. Следовательно, надо сделать вывод, что нечто пребывающее за пределами небесного свода должно отличаться от того, что пребывает в его пределах.
- Но если разум вынуждает признать, что существует нечто материальное, - спросил султан, - то есть ли у него в свою очередь предел? И если есть, то до каких пределов оно простирается? Если же нет, то каким образом беспредельное может быть преходящим?
- Все это чрезвычайно смущает меня, - вынужден был признать великий муфтий.
- А кого это не смущает? - заметил Сулейман. - Может, нам на помощь придет почтенный Шемси-эфенди?
Вознесенный, отстраненный и вновь вознесенный до высот воспитателя султанского сына, Шемси-эфенди стремился проявить перед падишахом всю глубину своих знаний. И хоть не полагалось брать слово после того, как сам великий муфтий отступил перед глубочайшей мудростью Повелителя Века, он откашлялся, прочистил нос и, натягивая мосластыми коленями полы праздничного халата, изрек:
- Всевышний бог своею волей может все твари, составляющие и этот видимый, и тот небесный свет, совокупить воедино и поместить их в уголке ореховой скорлупы, не уменьшая величины миров и не увеличивая объема ореха. Если мы хотим постичь всю безмерность вселенной, следует вспомнить хадис пророка, который приводит Ибн аль-факих[70]: "Земля держится на роге быка, бык на рыбе, рыба на воде, вода на воздухе, воздух на влаге, на влаге же прерывается знание знающих".
Дальше Шемси-эфенди привел в свое оправдание цитаты из Корана о человеческом несовершенстве. Из суры четвертой: "...Ведь создан человек слабым". Из суры семидесятой: "Ведь человек создан колеблющимся..." Из суры семнадцатой: "...ведь человек тороплив". Из суры двадцать первой: "Создан человек из поспешности". Муфтий, улемы, все присутствующие немедленно высказались о цитатах: "Точны, правильны, совершенны". Султан милостиво высказал согласие с единодушным мнением ученых, и опасение исчезло из сердец. Шемси-эфенди расцветал, а Сулейман думал о том, какой мудрой оказалась султанша Хасеки, добиваясь устранения этого ученого глупца, напоминавшего легендарную Манусу из Тарса. Когда джинны спросили ее: "Где аллах был до того, как он сотворил небо?", Мануса, не растерявшись, ответила: "На светозарной рыбе, которая плавала в свете". Шемси-эфенди не теряется, как и Мануса, но может ли такой человек учить будущего Повелителя Века и чему он может научить?
На смену ученым пришли поэты. Ученые обладают знаниями, поэтому они часто могут проявлять независимость, а поэты обладают лишь словами, потому им необходимо покровительство. А за покровительство приходится бороться. Призвание ученых - оберегать знания, поэты же нередко напоминают петухов, которые кукарекают даже тогда, когда еще не рассвело. Им не терпится незамедлительно познакомить мир с первым пришедшим на язык словом. Заискивая перед султанами, они пытались превзойти друг друга если не мастерством, то запутанностью, непонятностью для простых смертных или же размером своих творений. Один из таких поэтов при султане Баязиде, решив превзойти "Шахнаме" Фирдоуси, написал "Сулейман-наме" - огромную поэму, в которой собрал все легенды и сказания о царе Соломоне, изложил все известные тогда сведения о мировой истории, алгебре, геометрии, астрономии. Вышло триста шестьдесят томов. Султан пробежал девяносто томов, остальные велел сжечь. Поэта прозвали Узун Фирдоуси - Длинный Фирдоуси.
Случилось так, что все великие поэты умерли при Баязиде и Селиме. Не было уже Неджати, Ахмеда Паши, Месихи, Михри-Хатун. Лишь месяца не дожил до свадьбы Хатиджи знаменитый певец вина Ильяс Ревани. Это был едва ли не единственный поэт, у которого слово не расходилось с делом, так что к нему никак не относились слова Корана о том, что поэты никогда сами не делают того, о чем говорят в своих стихах. Ревани писал стихи про вино и радость, их распевал весь Стамбул, а сам поэт тоже все свои дни проводил в бесконечных попойках с друзьями, не стыдясь запускал для этого руку в султанскую казну. Еще при дворе султана Баязида, где он понравился несколькими своими стихами, Ревани получил довольно почетную должность был назначен начальником каравана, ежегодно возившего в Мекку и Медину деньги и подарки для паломников. Поэт растратил по дороге все деньги, распродал подарки и, опасаясь Баязидова гнева, бежал в Трабзон, ко двору шах-заде Селима, который тогда враждовал с отцом. Над Ревани смеялись. В оправдание он сочинил стихотворение, в котором пытался истолковать свой поступок причинами мистического характера. В том стихотворении был бейт:
Из-за губ твоих мне что говорят?
Тот, что держит мед, облизывает пальцы, говорят.
Селим, тоже забавлявшийся стихотворством, желая пошутить над поэтом, переделал бейт:
Эй, Ревани, погляди, что сказали:
Тот, что держит мед, облизывает пальцы, сказали!
Когда Селим стал султаном, он сделал поэта матбах-эмини - начальником султанской кухни. Но Ревани вскоре проворовался и там. Переведенный заведовать вакуфом[71] Айя-Софии, проворовался вновь. Тогда его отправили в почетную ссылку: присматривать за Каплиджа - горячими банями в Брусе. Ревани жил там в свое удовольствие. На казенные деньги построил в Стамбуле, возле Кирк Чешме, мечеть, которую по обычаю назвали именем того, кто давал средства на строительство, во дворе мечети великий поэт был похоронен, так и не успев погулять на пышной свадьбе, устроенной Сулейманом для своей сестры. Только стихи Ревани из его поэмы "Ишрет-наме" звучали в эти дни повсюду, вызывая зависть у Сулеймановых придворных поэтов:
Когда в одно место на пир соберутся сахибы,
То пусть на учтивость вниманье свое обратят.
Пускай проявляют друг к другу они уваженье
И вина стараются в меру возможностей пить.
Подняв же бокал, пусть воздержатся от длинной речи,
Не держат пускай пред собой долго чашу с вином,
И только осадок ко дну прикоснется, пусть выпьют,
Бокал сразу опустошая глубоким глотком.
Кто же боится чашу наполнить до краев,
Схож с тем, кто боится сорвать поцелуй у красавицы.
Сулейман, который уже с первых шагов своего владычества обещал стать султаном великим и прославленным, как бы убивал своим сиянием все вокруг, и хотя при дворе у него толпилась тьма-тьмущая ученых, музыкантов, поэтов, ни один из них не способен был выйти за пределы посредственности, хотя самые известные из них и брали себе роскошные тахаллусы: Газали - пишущий газели, Лямии - Сияющий, Хаяли - Мечтатель, Фезли - Совершенный, Зати Неповторимый. На самом же деле выходило так, что Сияющий сиял лишь для себя самого. Совершенный проявлял лишь совершенную бездарность, Мечтатель всячески хитрил, чтобы опередить своих товарищей перед султаном. Неповторимый прославился тем, что бессовестно обкрадывал молодых неизвестных поэтов, включая их стихи в свой диван, еще и возмущался, когда они пробовали жаловаться: "Вы должны гордиться такой честью - попасть в диван самого Зати! Кто бы вас знал, если бы не я!"
