Александр Западов - Опасный дневник
— Но когда выпадет случай, отчего же не попытаться изменить дурные обычаи, ваше высочество? — спросил Никита Иванович, внимательно глядя на мальчика.
Лицо Павла горело, глаза блестели. Разговор необычайно взволновал его: первый раз Никита Иванович беседовал с ним откровенно и дружески о предмете, который казался ему бесконечно значительным и важным. Дело-то шло — и Павел отчетливо понимал суть — о его собственной судьбе, как законного монарха России.
— В России, — говорил Панин, — должна быть форма государственного правления монархическая, как принято во всем разумном свете. И право наследования престола по правилам таково: первородный сын от первого брака владеющего монарха, за ним первый внук от его первого сына и другие внуки в порядке рождения, предпочитая всегда мужеский пол женскому. За кончиной первого сына и пресечения рода с ним — второй, третий сыны. А уж если нет мужчин, то первородная дочь. Таков должен быть фундаментальный закон, ваше высочество, и тогда порядок наследия у нас утвердится.
— Значит, если бы мы этот закон соблюдали, — сказал Павел, — то я…
— То ваше высочество, — подхватил Панин, — теперь были бы царствующим самодержавным государем в России.
— Теперь… Самодержавным… — пробормотал Павел.
Соблазненный видением, он забыл о Порошине.
4День был еще не кончен. Порошин шел из Кремля, а его обгоняли и навстречу ему поднимались знакомые петербуржцы из свиты императрицы, прибывшие с нею в Москву. Слово с одним, два слова с другим, — о себе Порошин не говорил ничего, в ответ на вопросы отшучиваясь, — и он собрал полный букет столичных новостей, важных и пустяковых.
Порошину были нужны известия о двух-трех людях. Их он вбирал в память, чтобы на досуге обдумать, а потоки иных сообщений пропускал без внимания.
Анна Петровна Шереметева с другими фрейлинами сопровождает государыню и сейчас в Москве. А что, говорят, будто Порошин ей доставил какое-то огорчение, слух об этом дошел до императрицы и он должен был покинуть дворец? Нет, не доставлял? А люди уверяют… Вот сплетники!
Никита Иванович Панин, по-прежнему и обер-гофмейстер и первоприсутствующий в Иностранной коллегии, заключил недавно с английским посланником Макартнеем торговый договор, чем очень доволен, считает, что перехитрил англичанина. Когда только успевал он вести переговоры? Это дело долгое, а всем известно, что Никита Иванович без памяти влюбился в Анну Михайловну Строганову. Она в разводе с мужем. Панин в Петербурге все время проводил у нее, и теперь в Москве она каждый день его принимает. В коллегию не ездит, бумаги запустил — и тем будто бы теряет уважение императрицы. Стыдно так вести себя министру, да еще и воспитателю наследника престола!
Про великого князя известия были такие. Его начали обучать государственной науке, познанию политики, внешней и внутренней, а также морскому и сухопутному военному искусству. Что с четырнадцати лет, по плану Панина, для великого князя начиналась вторая ступень образования, Порошин знал и надеялся при выборе учителей не быть обойденным. Но, во-первых, началась эта ступень годом ранее, а во-вторых, с течением государственных дел великого князя знакомил только один человек — Григорий Николаевич Теплов. Именно его выбрал Панин, ему доверил руководство образованием будущего государя.
Этот Теплов был сыном истопника в доме псковского архиерея, известного проповедника и писателя Феофана Прокоповича, и рос на правах его воспитанника. Он получил отличное образование и завершил его заграничным путешествием. Впоследствии Теплов был воспитателем Кирилла Разумовского, младшего брата некоронованного мужа императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумовского. Когда юноша Кирилл получил назначение на пост президента Петербургской академии наук, Теплов от его имени управлял этим учреждением и, будучи злейшим врагом Ломоносова, всячески мешал его трудам.
В царствование Екатерины Алексеевны Теплов сблизился с Орловыми, негромко порицал Панина и неприязненно относился к великому князю, хотя бывал у него частенько. Панин, видимо, не сумел разгадать Теплова и пригласил его соучаствовать в обучении Павла. Так он пытался возместить утрату Порошина.
Ничего доброго, как и следовало ждать, из этого не получилось. Теплов, человек безнравственный, интриган и лизоблюд, занялся преподаванием с целью — Порошин был убежден — повредить своему державному ученику. Он обязался разъяснять великому князю политику. России, способы решения государственных вопросов, а вместо того приносил кипы судебных дел, которые проходили через правительствующий Сенат, и монотонным голосом читал экстракты из них, статьи законов, выписанные для справок, и мнения сенаторов. Павел жестоко скучал, как мог, уклонялся от уроков Теплова и приобрел глубокое отвращение к юридическим актам.
Про Теплова рассказал Порошину человек, по макушку погруженный в придворную жизнь и знавший все обстоятельства ее до тонкости — Адам Васильевич Олсуфьев.
Крестник государя Петра Первого, по его желанию нареченный Адамом, Олсуфьев, — кабинет-министр, сенатор, — был близким к Екатерине Алексеевне человеком, как один из ее секретарей. Вторым браком он женился на сестре Сергея Салтыкова, Марии Васильевне, и это еще более укрепило его дружбу с императрицей. Оттого маленький сын Олсуфьева Сергей был приглашен в группу детей, которые танцевали с великим князем балет. Порошин знал мальчика и не раз беседовал с его отцом, также бывавшим в покоях Павла с поручениями императрицы и на правах гостя.
Олсуфьев, толстый и веселый человек, вечно спешил, торопясь переделать тысячу дел, всегда бывавших у него на руках, но, встретив Порошина, говорил с ним долго и обстоятельно.
От него Порошин узнал о новом порядке обучения великого князя, — Теплова Олсуфьев не любил и чтение судебных бумаг вместо уроков государственной мудрости осуждал, — о любовном увлечении Никиты Ивановича Панина и о возмущении русских студентов за границей.
История эта еще не получила огласки. Олсуфьев, по должности знакомый с нею, рассказал ее Порошину, как человеку из дальних краев, который не станет носить рассказ по городу, а увезет с собой в степи.
По словам Олсуфьева, императрица пожелала иметь в России образованных юристов, к службе политической и гражданской способных, и для того приказала послать слушать университетский юридический курс в Лейпциг двенадцать молодых людей. Она писала уже свой «Наказ» и готовилась созвать Комиссию о сочинении нового Уложения. В эту группу вошли шесть лучших по успехам кадет Пажеского корпуса: Петр Челищев, Алексей Кутузов, Андрей Рубановский, Сергей Янов, Александр Радищев, Александр Римский-Корсаков. К ним присоединились Федор и Михаил Ушаковы, Зиновьев, Насакин, князья Несвижский и Трубецкой.
Гофмейстером, то есть воспитателем, и начальником команды был назначен некий Егор Бокум, грубый, жадный и невежественный человек. Духовным наставником молодежи поехал иеромонах Павел. Он кончил семинарию и знал по-латыни, по-гречески, несколько по-еврейски и даже преподавал риторику, но по глупости своей не смог завоевать уважение своих подопечных и вскоре стал для них мишенью насмешек. Это заставило его стакнуться с Бокумом и потом вместе с ним клеветать на студентов в доносах императрице.
Группа выехала из Петербурга осенью 1766 года и прибыла в Лейпциг в феврале 1767-го. Путь продолжался пять месяцев, и с первого его дня молодые люди на себе ощутили корыстолюбие своего руководителя: он принялся экономить на съестных припасах, с тем чтобы присваивать кормовые деньги. Будущие студенты голодали всю дорогу. Они возненавидели Бокума и начали открыто ему дерзить.
В Лейпциге Бокум счел себя полновластным распорядителем привезенных из России денег, на питание студентам отпускал гроши, а одежды не покупал никому. Воспитанники заявили протест. Бокум взамен ответа на него посадил под арест князя Трубецкого. Караульных по его просьбе наряжал начальник лейпцигского гарнизона. Студента Насакина, попросившего затопить в его комнате, Бокум ударил по лицу.
Терпение русских юношей кончилось. Они решили требовать от Бокума удовлетворения в обиде Насакину и заявили об этом. Бокум поспешил сказать, что он не ударил Насакина, и тот, при общем одобрении, отвесил трусу две оплеухи, заставив его убежать из комнаты и запереться у себя на ключ.
Опомнившись от побоев и полный страха перед студентами, Бокум составил о случившемся доклад в Петербург. Всячески обеляя себя, он утверждал, «что студенты покушались на его жизнь, пытались заколоть шпагой, но что он их раскидал и разогнал. Бокум был отчаянный хвастун.
Доклад из Лейпцига пришел в Петербург, когда государыня путешествовала по Волге, и Панин переслал его к ней на галеру.
