Режин Дефорж - Авеню Анри-Мартен, 101
Леа, хоть и была большой гурманкой, практически ничего не ела. С возрастающим нетерпением она ждала окончания обеда, что не замедлил отметить ее сосед-пижон.
— Я чувствую, что вы здесь устали. Хотите, отведу вас чуть позже в кабаре, какого вы еще не видели? Согласны?
— Нет, спасибо. На сегодняшний день мне достаточно и этого.
— Понятно. Вы думаете, что там публика, подобная этой. Не бойтесь, ребята там отличные: обаятельные, веселые и молодые. Кому уже за двадцать три, тех просто не пускают. Между прочим, в этом месте всегда есть последние американские пластинки.
— Я думала, они запрещены.
— Запрещены, но мы выкручиваемся. Я поставляю туда и пластинки, и сигареты. У Школьникофф я наверняка встречу кого-нибудь, кто имеет нужный мне товар. А вы чем занимаетесь? Чья вы курочка?
— Моя, — раздался голос за его спиной.
Молодой человек подпрыгнул и поспешно встал.
— Извините, месье, я не знал.
— Пустяки. Вы идете, моя цыпочка?
Леа, покрасневшая и разъяренная, тоже поднялась.
— С какой это радости вы меня так именуете? — прошипела она.
— Почему же вы не дали пощечину этому болвану, когда он назвал вас курочкой?
— Ну… это было для меня такой неожиданностью, что я даже не успела обдумать его слова.
— Что ж, это я виноват. Я совершил ошибку, приведя вас в дом, который посещают такие типы. Извините ради Бога, больше такого не произойдет.
— А я полагала, что мое присутствие было необходимо.
— Ну, не настолько, чтобы вынуждать вас терпеть подобную компанию. Я забываю иногда, что эти люди действительно никого не видят, кроме феноменов, порожденных войной.
— Скажите — то, что я пришла… вам это пригодилось?
— Да. Это совпадает с видами, которые имеет в отношении меня месье Школьникофф. Красивая дама является обязательным атрибутом «делового человека». Впрочем, ничего глупее этого нельзя придумать.
— Мы можем пораньше уйти отсюда?
— Да, после кофе, который подадут в салон. Я скажу, что вам не удалось достать пропуск на комендантский час.
— А они вам поверят?
— Я им уже объяснил, что вы — девушка из хорошей семьи, живущая у своих тетушек, респектабельных старых дев. Им нравится, когда приходит кто-то из приличных людей, это возвышает их в собственных глазах.
Вскоре Леа и Франсуа распрощались с хозяевами.
— Не забудьте, завтра утром в одиннадцать, — промурлыкала Элен, протянув Франсуа руку для поцелуя.
— До свидания, дорогая, и спасибо за этот чудесный вечер.
— Вы завтра снова поедете к ней? — спросила Леа, садясь в автомобиль.
— Да, чтобы купить украшения.
— Но я не хочу никаких украшений!
— В конце концов, им может показаться подозрительным, что дама, в которую я влюблен, не имеет драгоценностей.
— Мне на это наплевать. Вы думаете, что я буду щеголять, как эти старухи, вся увешанная блестящими булыжниками, один больше другого?
— Не надо преувеличивать. Красивые вещицы никогда не уродовали симпатичных женщин.
Около Палаты депутатов их остановил патруль. В этот же момент раздался вой сирен воздушной тревоги. Офицер, мельком бросив взгляд на их документы, посоветовал спрятаться в ближайшем укрытии. Будучи минуту назад пустынным, бульвар Сен-Жермен заполнился тенями, бегущими к метро, которое служило бомбоубежищем. Леа предпочла пойти домой, на Университетскую улицу. Во дворе дома они встретились с тетушками де Монплейне, Камиллой и малышом, Лаурой и Эстеллой. Где-то вдали послышались взрывы первых авиабомб.
— Со стороны Булонского леса, — произнес сосед с четвертого этажа.
Усевшись, кто на землю, кто на складной стул, все ожидали в полудреме окончания воздушной тревоги. Прикорнув на коленях Франсуа, Леа позволила его рукам в сумраке ласкать ее. Окончание тревоги прервало ее приятные ощущения. Но ненадолго. Альбертина гостеприимно предложила Тавернье переночевать на диване в прихожей, на что тот с благодарностью согласился. Когда все уснули, Франсуа нырнул под одеяло к Леа, которая с нежной готовностью обняла его…
Солнце было уже высоко, когда Франсуа вновь вернулся на свой диван и погрузился в глубокий сон.
…За минувший вечер во время бомбардировки союзников погибло около двадцати человек. 14 июля после бомбардировки парижского пригорода было собрано около ста трупов. Радио разрывалось от воплей Жана-Герольда Паки…
Леа чувствовала себя пленницей раскаленного солнцем города. Тавернье был вынужден вновь уехать из Парижа. Его отсутствие с каждым разом становилось для Леа все более невыносимым.
Два-три раза в неделю с Камиллой или одна Леа относила листовки, подпольные издания или поддельные документы по адресам, указанным курьерами, которые редко были одними и теми же людьми. Вскоре ей не стало равных в умении избавляться от «хвоста». Девушка могла легко раствориться в очереди какого-нибудь большого универмага, затеряться в толпе метро, вовремя заскочить в вагон, успев мельком взглянуть, не преследует ли ее кто-нибудь, и в случае каких-либо сомнений выпрыгнуть из вагона в последний момент. Чаще всего Леа предпочитала ездить на велосипеде, несмотря на опасность стать жертвой «любезностей» не слишком галантных молодых людей.
Однажды на станции «Опера» ее толкнул влетевший в вагон парень, за которым сразу же захлопнулись двери. По перрону вслед за отходящим поездом бежали двое мужчин, грозя кулаками. Состав набрал скорость, и они исчезли из поля зрения. Леа взглянула на парня и чуть не вскрикнула… Перед ней — бледный, запыхавшийся и еще не оправившийся от страха, дрожа и вытирая пот со лба, — стоял Пьеро, ее двоюродный брат Пьеро! Поезд начал тормозить, подъезжая к станции «Шоссе д’Антен». Пьеро собрался выходить. Когда вагон остановился, Леа взяла своего кузена за руку и потащила за собой. От неожиданности тот начал было вырываться, но тут же узнал ее.
— Это ты?!
— Не убегай, дай мне руку, мы идем в галерею Лафайет. Как давно они тебя преследуют?
— Не знаю. Они уже пытались схватить меня в Шателе.
— Так тебе удалось сбежать от них уже во второй раз? Для того, кто не знает метро, это не так плохо. Когда ты появился в Париже?
— Вчера вечером. Я пытался добраться до твоих тетушек.
— А я думала, что ты в коллеже иезуитов.
— Был там, да сбежал. Не хочу ждать, сложа руки, окончания войны…
— Потише, не кричи так громко! Твой папенька будет вне себя от ярости.
— Мне на это плевать. Он и мой брат мне отвратительны, они находятся под каблуком у стариков и сапогом у бошей.
— Что думаешь делать дальше?
— Еще не знаю. Поскольку коллеж был рядом с Парижем, я надеялся на твою помощь. Отец как-то раз намекал, что ты имеешь связь с Сопротивлением.
— Это слишком сильно сказано. Тебе лучше повидаться с дядей Адрианом.
— Я уже пытался его искать, но никто не знает или не хочет говорить, где он сейчас.
— Чем же мне помочь тебе?.. Впрочем, есть идея.
По-прежнему неторопливо шагая и беседуя, они вышли из галереи Лафайет и направились к станции метро «Гавр-Комартен». Там была жуткая духота, и они с облегчением вышли на воздух на площади Этуаль и пешком дошли до Елисейских полей.
— Хорошо, что ты все еще прилично одет.
— Папа постарался обновить мой гардероб.
— Есть шанс вписаться в круг друзей Лауры.
В этот летний красивый предзакатный час парижане и оккупанты прохлаждались на террасах кафе, от лени даже не замечая друг друга.
Пьеро и Леа зашли в «Пам-пам». В подвальном помещении музыкального бара около двух десятков парней и девушек с затуманенными глазами окружили пианиста, прищелкивая в такт музыке пальцами и притопывая ногами. Леа и Пьеро терпеливо дождались конца пьесы, затем подошли к небольшой группе молодых людей.
— Леа, ты? Здесь? Это надо спрыснуть! — сказал, целуя ее в щеку, смазливый мальчик, едва вышедший из подросткового возраста.
— Привет, Роже. Как дела? Лауру не видел?
— Зачем я тебе? — раздался голос со скрытого в полутьме диванчика, который молодежь называла «уголком влюбленных».
Лаура появилась оттуда с размазанной около губ помадой.
— На, вытрись, — сказала сестра, протягивая ей носовой платок.
— Спасибо.
— А теперь посмотри, кто со мной.
— Пьеро! — воскликнула Лаура, подбегая к кузену.
Тот смотрел на нее с таким недоумением, что невольно рассмешил девушек.
— Лаура?..
— Ну, конечно, я.
— Я тебя совсем не узнал, — вымолвил Пьеро, чмокнув кузину в щеку.
Леа оттащила сестру в сторону и объяснила ей ситуацию.
— Дядюшка Люк, должно быть, будет взбешен, — заметила та, прыская от смеха.
— Ты хоть поняла, что должна делать? Вы все около восьми появитесь обычной шумной компанией на Университетской улице. Если даже дом под наблюдением, то на вас они не обратят никакого внимания. А я вернусь домой прямо сейчас, чтобы предупредить Альбертину и посмотреть, все ли в порядке. Если что не так, оставлю большое окно в прихожей открытым, это будет означать — поворачивайте обратно.
