Бернард Корнуэлл - Бледный всадник
— Ты должен научить меня читать, — сказала Исеулт, когда я поведал ей об этих письмах.
— Зачем?
— Это волшебство, — ответила она.
— Волшебство? То, что ты сможешь читать псалмы?
— Слова — как дыхание. Ты произносишь их, и они уходят. Но если ты пишешь их, они оказываются пойманными. Ты можешь записывать истории и поэмы.
— Попроси Хильду, пусть тебя научит, — сказал я.
И монахиня действительно принялась учить Исеулт, царапая буквы на земле. Иногда я наблюдал за ними и думал, что их можно принять за сестер, только у одной волосы были черные, как вороново крыло, а у другой — цвета бледного золота.
Итак, Исеулт изучала буквы, а я тренировал мужчин во владении оружием и щитами, гоняя их до тех пор, пока все не уставали настолько, что не могли даже меня проклинать. А еще мы построили несколько новых укреплений. Мы восстановили одну из бревенчатых дорог, которая вела на юг, к холмам на краю болота, и там, где эта дорога встречалась с твердой почвой, возвели крепкий форт из земли и древесных стволов.
Никто из людей Гутрума не пытался нам помешать, хотя мы видели датчан, наблюдавших за нами с высоты холмов. К тому времени, как Гутрум понял, чем мы занимаемся, укрепления были готовы.
В конце февраля целая сотня датчан явилась, чтобы бросить нам вызов, но, увидев ров и прикрывавший его палисад из кустов терновника, увидев за рвом крепкие бревенчатые стены и частокол наших копий на фоне неба, развернулись и ускакали прочь.
На следующий день я взял шестьдесят человек и отправился на ту ферму, где были лошади датчан. Лошади исчезли, а ферма была сожжена., Мы поскакали в глубь страны, но нигде не встретили врага. Мы нашли загрызенных лисами новорожденных ягнят, но не нашли датчан и с того дня углублялись все дальше в земли Уэссекса, разнося повсюду вести, что король жив и сражается. Порой мы встречались с датскими отрядами, но вступали в бой, только если превосходили их числом, потому что не могли себе позволить терять людей.
Эльсвит родила дочь, которую Альфред назвал Этельгифу.
Жена короля хотела оставить болото. Она знала, что Хаппа Торнсэтский удерживает Дорнваракестер, потому что олдермен ответил на послание Альфреда, написав, что город в безопасности и, как только король прикажет, фирд Торнсэты двинется ему на помощь.
Дорнваракестер был не таким большим, как Сиппанхамм, но его окружали римские стены, а Эльсвит устала жить на болотах, устала от бесконечной сырости и зябких туманов. Она боялась, что ее новорожденная малышка умрет от холода, а Эдуард снова заболеет. Епископ Алевольд ее поддержал. Ему наверняка уже виделся большой теплый дом в Дорнваракестере, где он будет окружен приличествующим духовному лицу комфортом, но Альфред отказался уезжать. Если он переберется в Дорнваракестер, датчане немедленно оставят Сиппанхамм и осадят город, где нашел убежище король. В этом случае гарнизону будет грозить голод, тогда как на болоте имелась еда. А в Дорнваракестере Альфред стал бы пленником.
И он написал новые письма, в которых утверждал, что Уэссекс жив, что король соберет силы и после Пасхи — но еще до Пятидесятницы — нанесет удар по язычникам.
Зима уже заканчивалась, и постоянно шел дождь. День за днем, снова и снова. Я помню, как стоял на грязном парапете нового форта и наблюдал за этим бесконечно льющим с неба дождем.
Кольчуги заржавели, ткань сгнила, еда заплесневела. Наши сапоги развалились, и у нас не было людей, которые сумели бы сшить новые. Мы шлепали по скользкой грязи, наша одежда никогда не высыхала, а с запада все накатывали и накатывали завесы дождя. С соломенных крыш капала вода, хижины затопило, весь мир был мокрым и мрачным.
Мы питались достаточно хорошо, хотя чем больше людей приходило на Этелингаэг, тем меньше становилось еды. И все-таки никто не голодал и никто не жаловался, кроме епископа Алевольда, который неизменно корчил недовольные гримасы, в очередной раз поглощая похлебку из рыбы.
На болоте больше не осталось оленей — всех их поймали сетями и съели, но, по крайней мере, у нас имелись рыба, угри и дичь, в то время как за пределами болота, в местах, разграбленных датчанами, народ голодал.
Мы упражнялись с оружием, разыгрывали сражения на шестах, наблюдали за холмами и приветствовали приносивших вести посланцев. Бургвард, командир флота, написал из Гемптона, что в городе стоит гарнизон саксов, но к берегу подходили датские корабли.
— Не думаю, чтобы он с ними сражался, — мрачно сказал Леофрик, услышав эти новости.
— Бургвард этого и не утверждает, — ответил я.
— Он не хочет, чтобы его милые кораблики запачкались, — ехидно предположил мой друг.
— По крайней мере, у него все еще есть корабли.
В письме, доставленном от священника из далекого Кента, говорилось, что викинги из Лундена осадили Контварабург, а остальные устроились на острове Скеапиг и что местный олдермен заключил мир с захватчиками.
Из Суз Сеакса поступали вести о новых набегах датчан, но пришли также и заверения Арнульфа, олдермена Суз Сеакса, что его фирд соберется весной. Он послал королю Евангелие в знак своей верности, и несколько дней Альфред повсюду носил с собой эту книгу, пока от дождя не размокли страницы и не расплылись чернила.
Виглаф, олдермен Суморсэта, появился в начале марта и привел с собой семьдесят человек. Он заявил, что якобы прятался в холмах к югу от Батума, и Альфред предпочел не обращать внимания на слухи о том, что Виглаф вел переговоры с Гутрумом. Сейчас было важно только одно: этот олдермен пришел на Этелингаэг — и Альфред отдал под его командование воинов, непрерывно совершавших рейды в глубь вражеской территории, чтобы следить за датчанами и устраивать засады их фуражирам.
Но не все новости были такими ободряющими. Вилфрит из Хамптонскира уплыл за моря, во Фракию, так же поступили и еще около десятка других олдерменов и танов.
Однако Одда Младший, олдермен Дефнаскира, все еще находился в Уэссексе. Он прислал к нам священника с письмом, в котором докладывал, что удерживает Эксанкестер. «Хвала Господу, — говорилось в письме, — в городе нет язычников».
— Итак, где же датчане? — спросил Альфред священника.
Мы знали, что Свейн, хоть и потерял свои корабли, не отправился на соединение с Гутрумом, поэтому оставалось предположить, что он все еще где-то в Дефнаскире.
Священник, молодой человек, страшно робевший в присутствии короля, пожал плечами, поколебался и пробормотал, что вообще-то Свейн приближался к Эксанкестеру.
— Что значит приближался? — не понял король.
— Ну… был поблизости, — с трудом выдавил из себя священник.
— Датчане брали город в осаду? — спросил Альфред.
— Нет, мой господин.
Альфред снова прочитал письмо. Он всегда питал огромное уважение к написанному и пытался найти намек на то, что ускользнуло от него при первом прочтении.
— Сейчас датчан в Эксанкестере нет, — заключил он, — но в письме не сказано, где же они. Не говорится и того, сколько их и что они делают.
— Они поблизости, мой господин, — безнадежно проговорил священник. — К западу от города, я думаю.
— К западу?
— Да, полагаю, что так.
— Что находится на западе? — спросил меня Альфред.
— Поросшая вереском возвышенность, — ответил я.
Альфред раздраженно отбросил письмо.
— Вот что, Утред, ты должен отправиться в Дефнаскир, — сказал он мне, — и выяснить, чем занимаются язычники.
— Да, мой господин, — ответил я.
А король ядовито добавил:
— Заодно тебе предоставится возможность отыскать жену и сына.
Пока шли бесконечные зимние дожди, священники нашептывали ядовитые речи в уши Альфреда, и тот достаточно охотно слушал их: саксы победят датчан, только если того пожелает Бог. А Бог, говорили священники, хочет, чтобы мы были добродетельны. А Исеулт была язычницей, и я жил с ней в грехе, в то время как у меня имелась венчанная жена. А еще на болоте шептались о том, что Исеулт стоит между Альфредом и победой. Никто не говорил об этом открыто, однако моя возлюбленная все равно чувствовала недоброжелательность окружающих. В те дни ее защищала Хильда, монахиня, христианка и жертва датчан, но многие думали, что Исеулт развращает Хильду.
Я старался не обращать внимания на злобные сплетни, пока однажды мне не рассказала о них старшая дочь Альфреда.
Этельфлэд к тому времени уже почти исполнилось семь, и она была любимицей отца. Эльсвит больше любила Эдуарда, а в те влажные зимние дни она постоянно беспокоилась о здоровье сына и новорожденной, что предоставило Этельфлэд большую свободу. Девочка частенько бегала по Этелингаэгу, где ее баловали и воины, и деревенские жители. Малышка была ярким лучиком света в те гнилые дождливые дни. Золотоволосая, улыбчивая, голубоглазая, она, казалось, не ведала страха.
