Конн Иггульден - Троица
Когда резня унялась, Солсбери подошел к самому краю воды и взглянул из-под руки. Уже низкое солнце желто светило на неприятельский холм. Интересно, стоят ли там еще на гребне пушки? А впрочем, что до них. Главное, от поборников там не осталось и следа. Все разбежались.
Отчего-то затекла шея, хотя за весь бой Солсбери не нанес ни единого удара. У него полегла примерно тысяча человек – потеря недопустимая, даже несмотря на победоносность стычки. Вражеских трупов вокруг было навалено втрое больше, и на земле, и в ручье. Люди уже вовсю собирали знаки серебристых Лебедей, пересмеиваясь над своей добычей и созывая своих товарищей приобщиться к этому занятию.
Созванных капитанов Солсбери встретил с суровым лицом. На их раздутые карманы он предпочитал не смотреть.
– До темноты переправить возы через этот чертов ручей, – распорядился он. – Лагерь поборников мы обыщем, но задерживаться нельзя.
Он знал, что от него ждут хоть какой-то похвалы, но что за похвальба может быть, когда утрачена треть армии, столь отчаянно необходимой ему и Йорку. Тут уж не до радости.
– Милорд, у нас будет время присмотреть за ранеными? – спросил один из капитанов.
Солсбери сверкнул на него глазами, сердясь за решение, которое вынужден был принять.
– Из Перси и Сомерсетов я здесь не видел никого. Где-то в полях у них рыщет еще одна армия, а мне надо дойти до Ладлоу. Те, кто может идти, пусть идут сзади своим ходом. Тем, кто ночи не продержится, оставить по хорошему ножу. Мы здесь потратили полдня, господа. Больше времени терять нельзя, для нас это непозволительная роскошь. Всем быть готовыми к выходу.
Капитаны кивнули уже без улыбок и снова возвратились к своим служебным обязанностям. Один за другим они расходились по своим подчиненным, оглядывая мрачную картину побоища и реку, что будет течь кровью еще не один день.
Маргарет поднялась на ноги в укромной ложбине, где просидела сегодня столько времени. Минули долгие часы с той поры, как она пристроилась здесь, на неприметном холме к востоку от вересковой пустоши, откуда хорошо было видно войско Одли, а затем и армию Солсбери, когда та вышла на местность. От пережитого ужаса королева была бела как мел. Сцены немыслимой жестокости и насилия, которые ей довелось видеть, вспыхивали в уме воспаленными призрачными сполохами. От них хотелось отмахнуться, как от гнуса. Утром в воображении она рисовала себе стройные, стоящие друг перед другом шеренги, но никак не тот хаос и шквал безумия, что, казалось, выл одним огромным круглым голосом. Сотни людей рушились и тонули в реке, гибли под ударами скалящихся, беспощадно разящих врагов. Она безмолвно покачала головой, тщетно пытаясь высвободить ум из вязкого плена этих воспоминаний. Те люди давали ей клятву верности, нося на груди самое для себя дорогое – ее знак Лебедя. Они явились сюда, блаженно веруя, с сердцами, переполненными духом истовости, и были готовы сражаться за короля и королеву со сворой гнусных изменников. Тягостно отводя взор, она не могла не замечать на реке темные разводы вымываемой из тел крови, этот сок отданных жизней. Маргарет содрогнулась, чувствуя себя маленькой и беззащитной перед густеющей завесой сумерек. Неизвестно было, как поступит после битвы Солсбери: задержится похоронить тела или же продолжит путь к Ладлоу. По склонам этих холмов сейчас наверняка разъезжают десятки его всадников – догадка, пронзившая Маргарет страхом столь острым, что занялось дыхание. А вдруг кто-нибудь заметит и погонится?
В горле пересохло, а руки от этой мысли безудержно задрожали. У подножия холма ее дожидались двое мечников. Наверх за собой она их не пустила – если кто-нибудь заметит, несдобровать всем троим. Утром эти двое казались ей сильными, грозными воинами, но теперь, спустившись, Маргарет вдруг поняла, что они, в сущности, ничем не отличаются от тех, кто пал под секирами врага.
В седло королева села без единого слова – боялась, что голос выдаст. Где-то сзади, на большом отдалении, протрубил рог, но она все равно вздрогнула, а косые сумеречные тени наполнили сердце испугом, что вот сейчас, сию минуту, кто-то может сюда нагрянуть. Оставляя пустошь за спиной, королева на протяжении мили то и дело настороженно оглядывалась.
Минуя на пути какую-то деревню, Маргарет заприметила бодрый розоватый огонек кузни, где, несмотря на поздний час, все еще трудился коваль. Ум по-прежнему бередила угроза погони и то, как злобно возрадуется Солсбери, если ему удастся захватить в плен саму королеву. Но вместо того чтобы пришпорить лошадь, Маргарет, заслышав звонкое постукивание молотка, вдруг резко натянула поводья.
– А ну-ка выведите мне кузнеца, – велела она своим стражам (голос, слава богу, не подвел).
Вышедший навстречу коваль степенно отирал руки о засаленную тряпку. Окинув взглядом красавицу в изящном плаще, что пытливо оглядывала его с высоты седла, он на всякий случай согнулся в поклоне.
– Вам, госпожа, лошадку подковать? – спросил он, робким движением пробуя погладить шею лошади. Однако рука его тут же застыла: один из всадников бдительно шевельнул мечом, суля недоброе.
– Подковать да, – кивнула Маргарет, – только подковами в обратную сторону.
Помнится, когда она была еще совсем девочкой, мать ей сетовала, что так поступают браконьеры в Сомюре. Добрые же люди, что за ними гонятся, видят след копыт и направляют своих коней не в ту сторону. Трюк, в общем-то, нехитрый, но коваль посмотрел удивленно – вначале на всадников, затем на петляющую позади них дорогу. Было видно, что он смекает: эти трое явно оттуда, с места, где сегодня кипела битва. На перемазанном сажей лице читалась осторожная боязнь.
– Дайте ему полнобля за работу, – распорядилась королева.
От такой щедрости у коваля округлились глаза. Он ловко поймал кинутый с седла золотой и бережно прикарманил. Маргарет и ее спутники спешились, а коваль в благоразумном молчании, поочередно поднимая лошадям ноги, взялся сноровисто сдергивать подковы и скидывать в кожаный мешок (потом можно будет распрямить). Затем он заменил их дюжиной новых – без суеты, но быстрыми и выверенными ударами молотка. Поторапливаться заставляли сторожкие взгляды, что эти трое бросали на дорогу, по которой приехали. Вскоре все три лошади были перекованы задом наперед; коваль почтительным жестом предложил усаживаться.
Маргарет слегка замешкалась, чувствуя необходимость сказать этому человеку пару слов, прежде чем забыть его навеки.
– Что ж, кузнец, хвалю. Королевскому дому ты послужил исправно. Именем короля прошу тебя: никому не говори о том, что ты сегодня проделал.
Близкое присутствие двоих вооруженных людей кидало в жар. Коваль, угодливо кивая, попятился с поднятыми руками, пока не вошел в свою кузницу, где от горна было еще жарче, но не в пример спокойней.
Королева пришпорила лошадь. За время ожидания как-то незаметно наступила ночь, но в небе высоко сияла луна, и дорогу было видно хорошо. Скорее, скорее домой в Кенилуорт, под защиту надежных стен.
22
Рать Солсбери, донельзя измотанная, приковыляла к Ладлоу. Все полсотни миль, что оставались до замка, сюзерен гнал свое воинство нещадно, сам при этом внутренне обмирая от страха, что твердыню Йорка застанет уже в осаде. Между тем люди Солсбери едва держались на ногах и для сражения не годились никак. Однако признаков осады на подходе не наблюдалось: Господь выручил. Солсбери, созвав, поблагодарил своих капитанов и отпустил обустраиваться по соседству с четырьмя тысячами, уже стоящими лагерем под стенами.
Солдаты Йорка сочувственно наблюдали, как голодные доходяги-союзники кучкуются вокруг котлов или просто изнеможенно лежат на траве. После гонки по полям у вновь прибывших не было с собой даже повозок. Когда взошла низкая бледная луна, к умаянным понурым кучкам людей стали подбираться воины Йорка – кто с запасным одеялом, кто с куском съестного или баклагой эля: всё, что есть в обмен на рассказ о бое.
С приходом воинства Солсбери напряженность в обширном лагере под Ладлоу ощутимо возросла. Спешно городился новый палисад; многие благословляли реку, что огибала замок с запада и юга, отгораживая тем самым врага и оставляя ему для подхода только восток.
Назавтра подошел обоз Солсбери, и у людей появилась возможность установить палатки и частично рассчитаться за то, что было взято взаймы. Прошел еще один день, и начали подтягиваться раненые из тех, что могли самостоятельно передвигаться. При виде множества палаток вокруг цитадели Йорка они облегченно падали без чувств: добрались до своих. Из списков можно было смело вычеркивать восемь сотен, но и это еще не всё – помимо них, многие представляли собой сплошные отверстые раны, куда лишь утекали силы лекарей, а заодно и их корпия.
