Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов
Он встал на пороге, расставив ноги. Он закрыл собою вход в дом и заслонил широкими плечами жену. Не об аренде сейчас должна была пойти речь. Нет, не об аренде.
Клерк остановился. Колоду пересекла длинная косая тень. Это был тот самый клерк, к которому год назад привел Турчанинова Патрик, чтобы оформить по всем статьям закона передачу ему, Ивану Васильевичу, арендуемой земли, владельцем которой являлся мистер Бюэлл. Самого Бюэлла — таинственного, могущественного и грозного мистера Бюэлла — так и не пришлось увидеть.
— Добрый день, — сказал клерк.
— Добрый день, — сказал Турчанинов.
Клерк запустил руку за спину, вытянул из заднего кармана сюртука большой платок, встряхнул его, снял круглую шляпу и вытер желтую, дынную лысину. Иван Васильевич уловил опасливый взгляд, брошенный на топор, который он держал в опущенной руке.
— Сегодня жаркий день, — сообщил гость, вновь надевая шляпу и пряча платок за спину. — Жаркое стоит лето, не правда ли? Дождик бы не помешал.
— Вы только для того и приехали? Болтать о погоде? — сурово осведомился Турчанинов. — Может быть, лучше будет, если вы сразу выложите все начистоту?
— Я тоже так думаю, — осклабился клерк. — Вы, я вижу, человек дела, а с такими всегда приятнее разговаривать... Итак, мистер Турчин, — кажется, я назвал фамилию правильно? — к величайшему сожалению, мистер Бюэлл, которого я представляю, вынужден, начиная с этого дня, отказаться от сдачи своей земли арендаторам. Соответствующую бумагу я привез с собой... Другими словами, вам придется отсюда уехать. И как можно скорее.
— А этот дом? — глухо спросил Иван Васильевич, шлепнув ладонью по теплой, нагретой солнцем деревянной притолоке.
— Будет снесен.
Значит, бросить свой урожай, свое жилье, свое занятие, здешние места, к которым уже привык, и ехать неизвестно куда, неизвестно на что? Искать какой-то новой работы?.. Оставить эту политую твоим потом землю накануне того, когда она сторицей должна вернуть все затраченные на нее труды, — вот что более всего жгло сердце злой обидой. А сколько было трудов! Сколько рухнувших сейчас надежд!
— Жан, спокойнее, умоляю тебя, — тихо говорила сзади Надин, — не оглядываясь, он чувствовал, как она вся трепещет.
— А чем вызвано такое решение, можно узнать? — спросил Турчанинов, откашлявшись.
— О, пожалуйста! — любезно сказал клерк. — Видите ли, мистеру Бюэллу в данное время выгоднее продать свои земли, нежели сдавать в аренду. Покупателей на ваши участки сколько хотите.
— Мистеру Бюэллу выгоднее — и поэтому он выгоняет на все четыре стороны десятки людей? Целые семьи с детьми? Вы это хотите сказать?
Трепещущий голос за спиной — по-русски:
— Жан, успокойся.
Клерк со скучающим видом пожал хилыми плечами.
— Мистер Бюэлл не филантроп, а деловой человек.
— А, деловой человек! — Иван Васильевич задохнулся, побагровел.
— А вам, мистер Турчин, я советую ехать на Запад, — продолжал клерк. — Там сколько угодно свободных земель. Вот где нужны здоровые руки.
— Вы с вашим мистером Бюэллом всех посылаете на Дикий Запад. Поезжайте сами туда, если вам так нравится, а я предпочитаю остаться здесь! — выкрикнул Турчанинов.
— Здесь?
— Да, здесь.
Клерк вновь полез в задний карман за платком, вновь снял шляпу и осушил сырую лысину. Сказал почти ласково:
— Я надеюсь, мистер Турчин, вы далеки от мысли сопротивляться закону?.. Между прочим, вы американский подданный?
Турчанинов запнулся, хмуро отвел взгляд.
— Пока еще нет.
— Значит, вы иностранец. — Клерк надел шляпу. — Иностранец, который ест наш хлеб, пользуется гостеприимством нашей великой свободной страны и вместо благодарности за это не признает законов Соединенных Штатов... Имейте в виду, сэр, что к иностранцам у нашего суда особый подход.
Несколько секунд Турчанинов не сводил с него пылающих ненавистью глаз. Плюгавый человечек, поганая крысиная мордочка с узенькими бачками... Но за этим мизерным городским человечишком в поношенном черном сюртучке, которого, кажется, плевком перешибешь, стоял мистер Бюэлл, а за мистером Бюэллом — сама Америка.
— Не пугайте, я не ребенок! — сказал Турчанинов с хрипотцой в голосе. — Ладно, я уеду... А теперь убирайтесь ко всем чертям. Живо!
Шагнул в сторону, мимо отпрянувшего клерка, и, уже не сдерживаясь, давая выход бессильному бешенству, с размаху всадил топор в толстую иссеченную колоду, на которой рубил ветки.
ТАКОГО И В РОССИИ НЕ УВИДИШЬ
Так начались скитания Турчаниновых по Америке в поисках лучшей доли.
Немало в биографии моего героя белых пятен, которые автору-исследователю приходится заполнять писательским домыслом. Скажем, совершенно неизвестно, каким образом попал Иван Васильевич в тот маленький городок на территории штата Кентукки, где и начнут развертываться дальнейшие события. Неизвестно также, что побудило Надин поехать в тихую квакерскую Филадельфию, расставшись на некоторое время с мужем, и поступить там на курсы женщин-врачей. Можно только предположить, что молодая женщина не находила для себя удовлетворения в мелкотравчатых кухонных хлопотах и заботах, стремилась к чему-то большему, к личной независимости, мечтала быть полезным членом общества. И в то же время, вероятно, хотела помочь мужу в нелегкой борьбе за кусок хлеба.
Итак, пропустим еще один год американского житья-бытья Турчаниновых. Продолжим повествованье с того момента, когда вновь смог Иван Васильевич обнять жену, поездом приехавшую из Филадельфии, где закончила медицинское свое обучение.
— Удивительное дело, как беспомощны мужчины, когда остаются одни, без женщин, — говорила она, высвободившись наконец из его объятий и неодобрительно оглядывая невзрачную, запущенную комнату, где он жил. — Какой беспорядок! За вами нужен присмотр, как за малыми детьми... Где у тебя умывальник?
Она умылась с дороги, тщательно вытерев полотенцем лицо и руки, раскрыла чемодан, принялась развешивать привезенные платья в шкафу. Легко и проворно двигаясь по комнате, рассказывала, как училась.
— Знаешь, Жан, эти училища удивительное явление. Их два: одно — в Филадельфии, другое — в Бостоне. Они лишены средств, подвергаются гоненьям и все-таки держатся и выпускают женщин-врачей. Они сильны своей верой и самоотверженностью — точно первые христиане
