Ричард Третий и Генрих Восьмой глазами Шекспира - Александра Маринина

– Он вызван? – спрашивает Гардинер.

– Да.

– А кто там ожидает за дверью? – интересуется герцог Норфолк.

– Милорд архиепископ. Он уже полчаса ожидает, когда его вызовут, – сообщает привратник.

Наверное, у зала заседаний Тайного совета есть и тайная дверь для входа участников совещания. Иначе как можно объяснить вопрос Норфолка? Они же только что вошли, проходили через приемную. Получается, вообще не видели, «кто там ожидает»? По сторонам не смотрят, размышляют о проблемах государства, целиком погружены в тяжкие заботы о судьбах страны… Ничем, кроме наличия другого, специального, входа, реплики объяснить нельзя. Но у Шекспира, столь подробного в описании мизансцен, об этом ни слова не говорится.

Портрет Генриха Восьмого (1542)

– Пусть войдет, – командует канцлер, и привратник приглашает Кранмера, который входит и подходит к столу.

Судилище начинает лорд-канцлер.

– Мне очень жаль, милорд архиепископ, видеть вас здесь не в качестве члена совета, как мы все привыкли, а в качестве ответчика. К сожалению, все мы – люди, и человеческие слабости никому не чужды, так что святых среди нас нет. К вам это тоже относится. Вы должны были служить примером для всех, но вы по слабости и скудоумию совершили очень много проступков и перед королем, и перед всей страной. Нам стало известно, что вы и ваши капелланы распространяете новые воззрения, которые являются опасной и пагубной ересью. На нас возложена обязанность этот вред исправить.

– Да, исправить! – с готовностью подхватывает Гардинер. – И притом немедленно, ибо если мы проявим мягкотелость и добродушие по отношению к распространяющейся заразе, то вскоре получим смуту и бунт. Наши немецкие соседи нам недавно очень ярко показали, как это бывает.

О чем речь? О крестьянской войне в Германии 1524–1525 годов, разразившейся под влиянием пропаганды учения Лютера. Мартин Лютер выступал против католической церкви, но необразованные массы крестьян восприняли его пламенные речи как призывы к свержению власти и взялись за оружие. Восстание подавили, но жертв оказалось очень много: победители безжалостно расправлялись с побежденными, усеивая трупами землю районов Верхнего Рейна. У Шекспира в этом моменте мы видим очередной анахронизм, потому что заседание Тайного совета, на котором обвиняли Кранмера, имело место в 1540 году, а не в 1533 году, когда родилась принцесса Елизавета. Ну да нам не привыкать.

Кранмер в ответ на выпады канцлера и Гардинера говорит:

– Мое учение должно вести только к добру, и я очень тщательно за этим следил и в службе, и в частной жизни. Вы не найдете на свете человека, который сильнее меня ненавидел бы «пагубных зачинщиков крамолы» и боролся с ними. И точно так же вы не найдете на свете человека, который был бы больше предан нашему королю, чем я. Я прошу вас, милорды: кто бы ни был мой обвинитель – пусть он придет на суд и на очной ставке открыто предъявит свои обвинения.

– Ну что вы, милорд, это невозможно! – возмущенно восклицает герцог Сеффолк. – Вы же член совета, никто не посмеет вас обвинять!

Вот что это? Язвительное издевательство или искренняя попытка защитить? Пока неясно. Сеф-фолк – человек короля, так было всегда. Но знает ли он, что король обещал Кранмеру поддержку?

Слово опять берет Гардинер. Мы от него ничего неожиданного не ждем, потому что нам уже объяснили: епископ Винчестерский спит и видит, как бы утопить ненавистного Кранмера, архиепископа Кентерберийского.

– Милорд, у нас сегодня много дел, поэтому давайте покороче. Король считает, что для лучшего ведения процесса вас нужно временно поместить в Тауэр. Вы будете считаться частным лицом, и тогда все, кто захочет вас обвинить, смогут свободно это сделать. Думаю, вы даже не предполагаете, какие претензии вам будут предъявлены.

– Благодарю вас, милорд Винчестерский, – смиренно ответствует Кранмер, – вы всегда были мне хорошим другом, теперь будете и судьей, и присяжным по моему делу. Вы очень милосердный человек, поэтому я знаю, что ваша цель – погубить меня. Духовному лицу следует быть любящим и кротким, а не тщеславным. Заблудших овец следует терпеливо наставлять, а не гнать прочь. Я уверен, что смогу оправдаться, в чем бы меня ни обвиняли. Но я уважаю ваши полномочия, поэтому не буду сейчас говорить о вас и ваших грехах.

– Да вы еретик! – взрывается Гардинер. – Вы просто еретик! В этом нет никаких сомнений!

Вмешивается Кромвель, секретарь заседания.

– Милорд епископ Винчестерский, вы слишком резки! Достойных людей мы должны уважать за их прошлые деяния, даже если сейчас они в чем-то виновны. «Ведь павших оскорблять – бесчеловечно!»

– Спасибо, любезнейший лорд-секретарь, – ехидно тянет Гардинер. – Уж кому-кому, а не вам меня учить.

– А почему бы и нет? – с деланой наивностью спрашивает Кромвель.

– Я прекрасно знаю, что вы поощряли эту ересь.

– Кто, я?

– Да, вы. Вы тоже не без греха.

– Да если бы вы были хоть вполовину таким же честным, как я, за вас молились бы, а не боялись, – замечает Кромвель, королевский секретарь.

– Я вам еще припомню эту дерзость, – грозит Гардинер.

– Ага, и свою вспомнить не забудьте, – парирует Кромвель.

Канцлер вынужден вмешаться и остановить перепалку:

– Ну, это уж слишком, лорды, постыдитесь!

– Я закончил, – заявляет Гардинер.

– Я тоже, – откликается секретарь.

– Вернемся к вам, милорд Кранмер, – продолжает канцлер. – Мы остановились на том, что вам следует отправиться в Тауэр и пребывать там, пока король не объявит свою волю. С этим согласны все члены совета?

Все хором отвечают, мол, да, согласны.

Кранмер не может поверить, что с ним обошлись так немилосердно. Или только делает вид, что изумлен? Ведь король предупредил его обо всем, и заключение в Тауэр – часть плана.

– А чего вы ждали? – спрашивает Гардинер. – Все, хватит обсуждать, вы нам надоели. Зовите стражу, пусть его уводят.

– Меня уводят? – все еще сопротивляется Кран-мер. – То есть я должен уйти отсюда как предатель?

Входит стража.

Генрих Восьмой в исполнении актера Джорджа Беннетта (1800–1879)

– Берите его и ведите прямо в Тауэр! – командует Гардинер.

И тут Кранмер вынимает туз из рукава:

– Одну минуту, господа! Вот взгляните-ка на это!

И достает королевский перстень. Присутствующие члены совета рассматривают его.

– Да, это перстень короля, – вынужден признать канцлер.

Граф Серри и герцог Сеффолк подтверждают, что перстень настоящий, «без подделки».

– А как вы хотели, милорды? – заявляет герцог Норфолк. – Вы что, всерьез полагали, что король даст его в обиду?

– Да уж теперь-то понятно, что не даст, – вздыхает лорд-камергер. – Он ценит его гораздо больше, чем всех нас.