Антанас Венуолис - Перепутья
— Это верно, mości panie, на сей раз о привилегиях бояр мы ничего не говорили и насчет границ ничего не решили, но мы собрались не в первый и не в последний раз; на другом съезде поговорим о границах обоих государств, а также о правах поляков в Литве и литовцев в Польше. — И вельможа польского государства, обняв жемайтийского «медведя», повел его к заставленному напитками столу.
— Если не будет дел поважнее, поговорим и о привилегиях бояр, — шутил вельможа Витаутаса, которого все старались обласкать.
— Ну и жемайтийский медведь, — буркнул островецкий магнат и подошел к епископу, чтобы посетовать на упрямство варвара.
В то время, когда во дворце, отведенном польскому королю, пировали, спорили и обнимались вельможи Литвы и Польши, а их государи потягивали из кувшинчиков чистую воду, рыцарь Греже никак не мог наговориться со своей возлюбленной Маргаритой Книстаутайте. Все, что до сих пор разделяло их, уже миновало, унеслось, словно вешние воды. В чужой, далекой стране они оба стали еще ближе друг другу, чем были в Жемайтии или Мариенбурге. Эта разлука не только не остудила, но еще сильнее разожгла их чувства.
— Маргарита, дорогая, — говорил Греже, сжимая белые руки возлюбленной и с мольбой глядя в ее светлые глаза, — после всего, что тобой выстрадано, а мною пережито, стоит ли нам медлить: замки твоего отца разорены, поместье — разграблено; братья — воины в княжеских полках, матери нужен покой, который только мы оба можем обеспечить ей, поэтому не лучше ли было бы нам обвенчаться сейчас?.. Хотя бы и в Вильнюсе?
— Нет, мой дорогой рыцарь Юргис, хотя мое сердце преисполнено благодарностью и любовью к тебе, хотя замок моего отца разрушен, поместье разграблено, братья мои — воины, а у нас с матерью нет крыши над головой, все равно пока что я не пойду за тебя… Когда два года назад ты с князем и бывшими твоими друзьями крестоносцами приехал в наш замок, я видела тогда, как задумчив и озабочен был наш государь… Сегодня он выглядит таким же, а может быть, его ждут еще большие дела… И как же, мой милый Юргис, я могу в такое тревожное время отнять у него одного из лучших витязей? Пожениться мы еще успеем. Но теперь ты служи ему, а я вернусь в свой замок, буду управлять им, буду работать, молиться за тебя и за него… Я буду ждать тебя, благословлять твои подвиги. А если…
— Что — если?
— А если нам суждено больше не увидеться, то я клянусь тебе, рыцарь: никому другому я не достанусь!
— Маргарита, я не оставлю тебя ни в замке, ни в другом опасном месте! Если ты теперь не согласишься выйти за меня, в таком случае я отвезу тебя на жемайтийское взморье, в Палангу, куда давно не ступала нога крестоносца и меченосца, где не только мужчины, но и женщины умеют мечом защищать свою свободу. Правда, пока Литва еще накануне великих сражений, но там будет безопаснее. Только оставив тебя там, я спокойно вернусь в княжеские полки…
— Рыцарь, дорогой мой, я тоже хочу быть свидетельницей твоих подвигов в этих походах, а до Паланги даже их отзвуки не донесутся…
Беседу прервал вошедший в горницу слуга, который сообщил, что светлейший польский король требует их в общий зал.
Когда боярин Греже и Маргарита Книстаутайте вошли в зал и, приблизившись к столу, за которым сидели государи со своими женами, поклонились, король вдруг хлопнул в ладоши, встряхнул волосами и обратился к пирующим:
— Mości panowie i panie! Здесь среди нас находится благородный боярин, бывший рыцарь ордена крестоносцев… Но он наших кровей: это потомок древнего рода прусских бояр Греже… Его предки были вырезаны крестоносцами. Хотя он, истинный христианин, и простил их как христианин, но не может простить их как рыцарь и поклялся вечно мстить ордену… Боярин Греже уже давно любит Маргариту, дочь нашего жемайтийского боярина Книстаутаса, христианку, и уже много лет носит на своем шлеме ее перчатку и мечом защищает ее красоту и добродетели. Поэтому сегодня мы и хотим их обоих осчастливить и соединить в супружестве. Маргарита Книстаутайте сирота, поэтому я буду ей отцом, а светлейшая княгиня Анна будет посаженой матерью. Венчание состоится еще сегодня в моей дорожной часовне. Обвенчает их мой каштелян. Я ей даю приданое и дарую в вечное пользование десять поместий в Польше! — закончил король и тряхнул волосами.
— А я прибавлю ей столько же поместий в Жемайтии и Литве! — торжественно заявил и князь Витаутас.
Княгиня Анна обняла Книстаутайте и, поздравив, поцеловала в белое личико. Поцеловала Маргариту и королева Ядвига.
Бесконечно счастливый боярин Греже и сияющая боярышня благодарили светлейших государей и государынь за милость и подарки, а когда магнаты и бояре поздравляли их, желали им счастья и согласия в жизни, они только кланялись, смущались и весело улыбались.
Вечером каштелян, в присутствии короля Ягайлы и княгини Анны, литовских и польских бояр, магнатов и огромной толпы любопытных торжественно соединил их узами брака.
После бракосочетания снова был пир, и длился он всю ночь. Но на другой день все поднялись рано, так как оба государя должны были уезжать в Вильнюс. Однако всем пришлось ждать, пока встанет король. Проснувшись, он долго потягивался, зевал в постели, потом долго одевался, долго слушал две заутрени, долго молился, а когда позавтракал и собрался в путь, солнышко было уже высоко.
Из Островца обоих государей проводили толпы народа, звонили церковные колокола, и толпы конных и пеших сопровождали кавалькаду далеко за город.
Некоторые польские бояре вернулись в Краков, остальные провожали своего короля и королеву в Вильнюс. В Вильнюсе они должны были передать Витаутасу обширное княжество Литовское, посадить его на трон великих князей литовских и договориться об отношениях со Скиргайлой, Швитригайлой и другими братьями.
Оба государя ехали рядом и беседовали, хотя разговор то и дело прерывался.
Королева и княгиня ехали каждая в своей коляске вместе с боярынями.
Князь Витаутас был невесел, неразговорчив, хотя лицо его казалось спокойным. Он обращал мало внимания на происходящее вокруг, а все щурился, всматривался в даль и думал.
Король Ягайла был подвижен, разговорчив и очень озабочен собой. По-королевски он держался лишь до тех пор, пока кавалькада въехала в пущу. В лесу король снова почувствовал себя в своей стихии. Он снял с себя сверкающие доспехи, отдал своему боярину дорогую мантию, расшитую шапочку, а вместо нее надел мягкую кунью шапку, стянул белый кафтан ремешком и взял в руки лук. В лесу он забыл и про Витаутаса, и про свою дорогую королеву, и про княгиню, не задавал больше вопросов и своим боярам, а только смотрел, вглядывался в пущу и ждал, не выскочит ли какой зверь. Мелькал в кустах барсук, заяц или серая куница — король вздрагивал и хватался за лук. Проезжая через чащу, он уже знал, в каких местах, в каком чернолесье держатся лоси, серны, где живут туры, медведи, где собираются осенью стада кабанов… Его внимание привлекали изредка перелетающие через дорогу сойки, глухари, серые рябчики. Он не мог не остановиться и не послушать, как в глубине пущи стонут филины, дерутся соколы… И уж не упускал возможности поохотиться за каким-нибудь крупным или мелким зверем.
Они уже подъезжали к Слониму, когда из чащи выскочил большой лось и, остановившись посреди дороги, стал принюхиваться к приближающейся кавалькаде. Король не выдержал: он приказал доезжачим отпустить гончих и трубить в рог. Началась охота на лося. В пущу въехали все бояре и сам Витаутас, но князь держался среди своих спутников, он не погнался за зверем. Лось ушел, но настроение короля Ягайлы не испортилось. Он был весел и доволен, что закончил спор с Витаутасом, что избавился от многих докучливых забот и что теперь-то уж ни королева, ни вельможные паны не будут мешать ему охотиться. Он не торопился из леса к ожидающей его на дороге кавалькаде, а все медлил, оглядывался, прислушивался к таинственным голосам пущи и тихо насвистывал литовскую песенку.
Вдруг все спутники услышали совсем рядом в чаще громкую, звонкую песень соловья.
Бояре Витаутаса удивились и переглянулись; удивились, ибо стояла поздняя осень, когда не только соловьи, но и другие птахи не поют; некоторые даже подумали, что это издевается над ними лесной дух. Сначала не понял в чем тут дело и князь Витаутас, но когда соловей умолк, сразу громко рассмеялись спутники и спутницы короля и королевы. Тут же из чащи появился сам король. Бояре и боярыни встретили его словами похвалы, все улыбались, все хотели сказать ему что-то ласковое, приятное, и всем стало весело и хорошо. Даже королевские ловчие и доезжачие — и те смело улыбались и радовались хорошему настроению своего государя.
Король еще раза два прищелкнул языком, свистнул соловьем, а потом, веселый и довольный, выехал на дорогу.
В такие минуты прекрасного настроения король бывал очень добрым, очень щедрым и снисходительным. В такие минуты он одаривал своих подданных поместьями, титулами, списывал долги, прощал провинности и проступки. Но на сей раз, в присутствии князя Витаутаса, никто не посмел обратиться к нему с просьбой.
