Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой
— Спишь, Марыся?! — весело гаркнул Скоропадский. — Вставай и встречай гостя! — Он шагнул в горницу, оглянулся на джур, скомандовал: — Корзины — на пол к перине, узел — рядом с ними. Запомните, ни для кого, кроме князя Меншикова, меня нет дома. А теперь — геть с моих глаз, покуда не покличу!
Марыся, из головы которой не выветрился хмель и которой лень было подниматься на ноги, на четвереньках приблизилась к корзинам, зазвенела перебираемыми бутылками.
— Французское шампанское и итальянское кьянти... португальский портвейн и испанская мадера... мадьярский токай и белое рейнское... красное бургундское и розовое родосское. Вдобавок коньяк и шартрез. Умница, Иванку, угадал мое желание — я недавно собиралась послать джуру за чем-либо похожим из твоих походных запасов.
Покончив с содержимым корзин, Марыся развязала концы скатерти, отбросила их в стороны, в изумлении всплеснула руками.
— Не верю глазам! Утки на вертеле, жареные куропатки, тушеные в сметане гусиные лапки... Заливная осетрина, устрицы, крабы, печеная форель... Апельсины, ананасы, финики... Копченые угри и даже цыплята в шоколаде, которыми последний раз я лакомилась на балу у княгини Потоцкой. Иванку, откуда у тебя такое богатство? Я чувствую себя не в украинской глуши, а словно в Варшаве или Кракове на королевском приеме.
— Не догадываешься? — рассмеялся Скоропадский, швыряя в угол у печки мокрый жупан и вешая на гвоздь шапку. — Из подвалов гетманского дворца. Любил Иван Степанович добре выпить и вкусно закусить, знал, чем и как встретить любовниц. Привычки остались с поры, когда вертелся при варшавском королевском дворе да бражничал с фаворитом царицы Софьи князем Голицыным. Не вижу причин, почему бы и нам не отведать даров из гетманских подвалов. А ты, Марыся?
Разговаривая, Скоропадский снял и поставил рядом с жупаном грязные доверху сапоги, сев на лавку, начал стаскивать с себя сорочку. Услышав его слабый стон, Марыся отвлеклась от апельсина, отправляемого долька за долькой в рот, бросила взгляд на полковника и только сейчас заметила, что его брошенная у лавки сорочка в крови, а надетая под ней тонкая кольчуга пробита на плече. Скривив лицо и закусив от боли губу, запрокинув голову, Скоропадский пытался снять ее вслед за сорочкой.
Отбросив недоеденный апельсин, Марыся мигом оказалась возле полковника, присела на корточки, участливо заглянула в глаза.
— Иванку, ты ранен? Чего не сказал сразу? Тебе нужен лекарь, и самый лучший.
— Верно, и этот лекарь — ты, — Скоропадский с трудом улыбнулся. — Лечением займемся чуть позже, а вначале помоги снять кольчугу. Наверное, присохла с кровью к телу, и чтобы не рвать ее по живому, засохшую кровь нужно размочить. Сунь сорочку в ведро с водой и подай мне. После поможешь тащить кольчугу через голову.
Вдвоем они осторожно сняли кольчугу, за ней нательную сорочку, и Марыся увидела на плече Скоропадского неглубокую, но довольно длинную рану с ровными краями.
— Иванку, как тебя угораздило под саблю попасть? А ежели не бережешься в бою, имей надежную, достойную полковника кольчугу.
— Как угораздило? А так, что не мог я в стороне стоять, когда мои казаченьки схватились грудь в грудь с сердюками Чечеля. А на кольчугу не греши — она меня не раз от сабли и даже пули спасала. Только напоролся в сегодняшней схватке на особый кинжал — кольчугобой именуется! — и порвал он ее, будто обычную сорочку. Такие кинжалы редкость, больших денег стоят, а славятся ими умельцы-оружейники из кавказского аула Кубачи, что в краю дагов и лазгов. Хорошо, что удар был скользящим, иначе пробил бы этот кольчугобой мое плечо насквозь.
— Но рана даже сейчас кровоточит! Тебе обязательно нужен лекарь. Ты, взрослый человек, неужели этого не понимаешь?
— А ты понимаешь, что у меня и у русских сотни тяжелораненых, которым необходима срочная помощь! Срочная! А меня с этой царапиной казаки поднимут на смех. И разве я не сказал, что лучшим для меня лекарем будешь ты? Только из-за такого лекаря я покинул застолье у князя Меншикова и не стал праздновать победу со своими старшинами, что делал всегда. Не веришь? Сейчас докажу...
Скоропадский подхватил Марысю на руки, посадил себе на колени. Принялся целовать вначале в губы, затем все ниже, пока не добрался до грудей. Но когда его рука скользнула Марысе под подол платья, она соскочила на пол, опасливо покосилась на дверь.
— В доме полно джур, а двери такие, что из-за них каждый шорох слышен. К тому же ты ранен и потерял много крови.
Скоропадский рассмеялся.
— Думаешь, джуры не знают, чем мы с тобой наедине занимаемся? Уверяю, никто из них не считает, что мы друг дружке псалтырь читаем. Потом, джурам сейчас не до нас: по дороге сюда от князя Меншикова они отловили в лесу четырех удравших от русских девок и притащили с собой. Девки молодые, статные, хороши собой, так что хлопцы будут тешиться с ними, покуда не надоест. А рана... Какая это рана, если я на ногах и уже позабыл о ней. Смотри...
Марыся не успела что-либо сказать, как очутилась на перине, ее платье полетело на пол, а Скоропадский, стоя рядом на коленях, гладил ладонями ее обнаженные бедра.
— Иванку, может, займемся этим чуть позже... на... на... на десерт? — робко предложила Марыся, понимая, что говорит глупость, поскольку последние слова фразы произнесла, уже занимаясь тем, что хотела перенести «на десерт».
Рана действительно не сказалась на здоровье Скоропадского, по крайней мере, на его темпераменте. Марыся, истосковавшаяся за последнее время по мужской ласке, отдалась полковнику со страстью и упоением, и они надолго забыли обо всем остальном. Разжать объятия и поднять головы их заставил чудовищной силы взрыв, от которого зазвенели в окне стекла, и в горнице стало светло, словно днем.
— Русские рвут в крепости пороховые склады и жгут провиантские склады, — сказал Скоропадский, садясь на перине и приглаживая растрепанный оселедец.
— Иванку, а ведь мы с тобой даже не выпили за победу! — воскликнула Марыся, пристраиваясь рядом с ним и укладывая головку на казачье плечо. — Как же так? Полагаю, мы тоже имеем к ней некоторое отношение? — с лукавинкой спросила она.
В голове Марыси еще бродил хмель от выпитого в одиночестве вина, полковник полностью удовлетворил ее женские потребности, и она чувствовала себя превосходно. Особенно когда бросала взгляды на корзины с торчавшими из них бутылочными горлышками и на содержимое узла из бархатной скатерти.
— Тоже полагаю, что да, — ответил Скоропадский, вытаскивая из ближайшей корзины две бутылки шампанского и ставя их рядышком в шаге от перины.
Протянув руку, он взял с лавки свою саблю, обнажил ее. Свист клинка — и с обеих бутылок слетели горлышки, а в потолок с шипением ударили пенные струи.
Марыся восторженно захлопала в ладоши.
— Виват, Иванку! Какой мастерский удар! Такой в Варшаве удавался только ротмистру князю Янушу Радзивиллу, чем он несказанно кичился!
— Значит, мерзавец, научился у кого-то из нашего брата-казака, — сказал Скоропадский, шаря рукой в узле со снедью.
Вытащив из него два кубка, он наполнил их оставшимся на дне бутылок шампанским, протянул один Марысе.
— За взятие Батурина! За пленение Чечеля! Слава!
— Виват! — откликнулась Марыся.
Выпив и не выпуская из рук кубка, она сказала:
— Иванку, а за то ли мы подняли тост? Что нам от того, что русские захватили Батурин, а их царь получит живого Чечеля? Предлагаю выпить за цель, ради достижения которой мы отдали Батурин Меншикову, а Чечеля Петру — за нашу с тобой победу! За победу, которая позволит тебе сменить полковничий пернач на гетманскую булаву! За нашу с тобой победу!
Повторный взмах казачьей руки с саблей, и еще две бутылки шампанского расстались с горлышками. Однако на сей раз вино не ударило в потолок — тут же подхватив бутылки, Марыся направила обе струи в кубки.
— За гетмана Ивана Скоропадского! Виват!
— За очаровательную пани, которая берет крепости и расчищает путь к гетманским булавам! Слава!
Едва они выпили, раздался новый взрыв, от которого не только задребезжали стекла, но ходуном заходила под ногами земля, а на стенах заплясали отблески далекого пожара, не уступавшие по яркости языкам пламени в печи.
— Фейерверк в нашу честь! — воскликнула Марыся. — Гетманщина прощается с Мазепой и приветствует Ивана Скоропадского! Почему в таком случае пусты наши кубки?
Еще два бутылочных горлышка покатились по полу, а Марыся с наполненным кубком ухватила Скоропадского за руку, увлекла к окну, раздвинула в стороны занавески:
— Смотри, на улице светло, будто днем! А как красиво плывут тучи дыма над пожарищем! Черные облака на багряном небе! Прямо как в сказке из детства! — восторгалась она. — А как приятно дрожит земля — будто я стою в прогулочной лодке! А взрывы, взрывы, ты только прислушайся к ним — у каждого свой голос и отголоски, как у церковных колоколов! Я никогда не могла представить, что на войне столько романтики и поэзии! За встречу Гетманщины с новым гетманом Иваном Скоропадским!
