Артамонов Иванович - КУДЕЯР
Пищальники, прибывшие в Коломну, решили пожаловаться на несправедливость бояр великому князю, в своей челобитной они просили помиловать опальных новгородцев, возвратить им имущество.
Вечером дня Исаакия-змеевника государь во главе шумной свиты возвращался после загородной прогулки в Коломну. Сиреневые сумерки опустились на землю, на душе было хорошо, покойно. Впереди, на берегу Москвы-реки, показались стены коломенского кремля. Мощное оборонительное сооружение производило сильное впечатление и казалось неприступным. И в самом деле — толстые стены кремля протянулись на тысячу сажен, высокие башни грозно ощерились бойницами. Михайловские, Косые, Мельничные, Водяные, Пятницкие и Молаховские ворота готовы были в любое время захлопнуться перед неприятелем. Иван, залюбовавшись коломенским кремлём, с благодарностью помянул своего отца, в годы правления которого и была построена эта неприступная крепость на пути крымских татар к Москве.
Неожиданно тревожный возглас заставил всех насторожиться.
— Уж не татары ли нас поджидают?
Вереди, там, где дорога поворачивала за небольшую рощицу, толпились какие-то вооружённые люди. В сумерках трудно было разобрать, чьи это воины — то ли татары, то ли свои.
— Нашим-то пошто на ночь глядя покидать город? — раздумчиво произнёс кто-то из свиты великого князя-Никак татарский разъезд выметнулся.
Сердце Ивана забилось тревожно, с перебоями.
— Эй, Фёдор Овчина, да ты, Иван Дорогобужский, ступайте проведать, что это за люди.
Не раздумывая, Фёдор с Иваном пришпорили коней и, лихо гикнув, понеслись вперёд. Через несколько минут они возвратились.
— Государь, это новгородские пищальники тебя поджидают, хотят вручить челобитную.
— Какую челобитную? — великий князь всё ещё был взволнован предположением о появлении татар, теперь его охватила злоба на новгородцев, своим присутствием испортивших впечатление от прекрасно проведённого дня.
— Следом за нами идут люди новгородские, они сказывали что челобитье их к самому великому князю, а с нами они разговаривать о челобитье не стали.
И в самом деле с полсотни новгородцев, споро шагая, предстали перед всадниками.
— Великий государь Иван Васильевич! Бьют тебе челом люди новгородские, обиженные твоими боярами. По весне новгородцы должны были дать пищальников для дохода на Казань, а сурожане отказались участвовать в этом деле, поэтому недодали мы сорок человек. И вина за то твоими боярами была положена на нас, посадских людишек. Многие люди новгородские были увезены в Москву, а достояние их было записано на тебя, государя нашего. А ты, Иван Васильевич, явил бы милость к людям своим новгородским, возвратил бы их из Москвы в Новгород.
Голос великого князя прозвучал резко и властно:
— Не бывать по-вашему! Боярская дума поступила с новгородскими смутьянами по правде, и я не желаю говорить с вами о вашем челобитье!
Челобитчики возмущённо загалдели:
— Государь! Неправду поведали тебе бояре, лгут они, обманывают тебя. Не слушайся их! Эти слова ещё пуще распалили Ивана. Разве он дитё несмышлёное? Дело ли черни поучать его, как он должен поступать со своими боярами?
— Эй, дворяне, гоните их в шею!
Дворяне, размахивая саблями, стали теснить конями новгородцев. Те возмутились и стали бросать в них камни и комья грязи. На подмогу своим товарищам с пищалями наперевес и с копьями в руках бросились воины-новгородцы, до того стоявшие возле рощи. Между дворянами и пищальниками разгорелся настоящий бой. Дворяне хоть и были на конях, но, вооружённые саблями и луками, не могли противостоять огневому бою: многие из них попадали, сражённые меткими выстрелами.
Великий князь скрежетал зубами, видя безуспешные попытки дворян оттеснить пищальников с дороги. Не он ли ратовал за то чтобы вооружить своё войско пищалями и пушками? И вот теперь это оружие обернулось против него самого. Он пришпорил коня так, что тот взвился на дыбы, и поскакал стороной, чтобы въехать в город другой дорогой. Следом за ним устремились побитые новгородскими пищальниками дворяне.
Резко остановив коня возле государева двора, Иван взбежал по красному крыльцу в брусяную избу.
— Дьяка Василия Захарова ко мне!
Дьяк незамедлительно явился и неподвижно стоял возле двери, украдкой наблюдая за беснующимся государем.
— Вот что, Василий, — немного успокоившись, обратился к нему Иван, — чует моё сердце: неспроста взбунтовались новгородские пищальники, наверняка кто-то из бояр подстрекал их идти встречу моей воле. Без их наущения не могло такое случиться. Так ты Василий, проведай, кто из бояр замешан в этом деле. Жестоко покараю я своих ворогов!
Нелёгкое дело поручил Иван Васильевич дьяку Захарову: бояр-то вон сколько! И ни у кого на лбу не написано, наущал он новгородских пищальников к непослушанию или нет. Не отыщешь тех бояр — жди беды на свою голову: государь прогневается, прогонит его, Василия, с очей дале. Потому надо во что бы то ни стало отыскать бояр, подстрекавших новгородцев.
Размышляя таким образом, Василий Захаров спустился с красного крыльца и остановился в нерешительности.
— О чём задумался, Василий Ондреич? — услышал он сочувственный голос Михаила Глинского. — Али какая кручина озаботила твою головушку?
— Государь трудное дело поручил мне, вот я и задумался.
Глаза Михаила Васильевича выражали сочувствие.
— Что и говорить, служба у государя нелёгкая. Да ты не горюй! Как в сказках бают, это ещё не служба, а службишка, служба впереди будет. Всем сердцем хотел бы я помочь тебе, Василий Ондреич. Пойдём-ка в мою палату, там и покалякаем.
В палате Михаила Глинского чисто, уютно. В иных боярских или дворянских коломенских хоромах пустынно, пыльно, вином пахнет: дело-то холостяцкое, служилое. А у Михаила Васильевича в горнице ковры, по коврам оружие дорогое развешано, перед богатым иконостасом лампада теплится, на столе кубки стоят и еды всякой премного.
— Рад угостить умного человека, к великому князю приближённого, — Михаил Васильевич до краёв наполнил вином кубки. — Выпьем, Василий Ондреич, за здоровье государя нашего, Ивана Васильевича. Да дарует ему Господь Бог всякие милости!
От такой здравицы не откажешься, выпили до дна, закусили балыком осетровым.
— Здешние места Господь рыбкой не обидел, стерлядочки вот отведай, или белорыбицы, или икорочки.
У дьяка от обилия еды глаза разбежались: и того хочется попробовать и этого.
— Какое же дело доверил тебе, Василий Ондреич, наш государь? — вновь наполняя кубки, елейным голосом спросил Глинский.
Язык у дьяка развязался: уж так ему приятно ласковое обхождение знатного вельможи!
— Не верит государь, что новгородские пищальники по своей воле против него пошли, мнится ему, — Василий понизил голос, — будто их бояре к тому подстрекнули, а кто те бояре — не ведомо.
— Дивлюсь я мудрости государя! Мыслимое ли дело, чтобы новгородские пищальники своим умом до такого зверства дошли: эвон скольких дворян перебили! Тут без лихого боярского наущения никак не обошлось.
— И я так же мыслю, — поспешил согласиться Василий Захаров, — неспроста новгородские пищальникн воспротивились воле великого князя. Только вот кто из бояр в этом деле замешан?
— Говорил я тебе: это не служба, а службишка, так оно и есть. Разумом тебя Господь Бог не обидел, а потому глубоко верю я — с честью справишься ты с возложенным на тебя делом. Пораскинь-ка умом: у кого из наших бояр родственники в Новгороде наместниками служили?
Василий задумался.
— Михаил Семёнович Воронцов был там наместником…
— Во-во… Тут и ищи. Братец Михаила Семёновича Фёдор давно ли был в опале? Нынче он опять высоко вознёсся — вторым воеводой передового полка служит, Да только кто ведает, какие думы зреют в его голове. Не озлобился ли он за опалу на государя? Не умыслил ли причинить ему вред с помощью новгородцев? А ведомо ли тебе, Василий, как озлобился против тебя Фёдор Воронцов, когда ты о брате его, побитом гороховецкими мужиками, докладывал государю. О… о… Как лютый зверь готов растерзать он тебя в любой миг! И растерзал бы, да я государю глаза на правду открыл и тем спас тебя от погибели.
Это было похоже на правду: Василий и сам чувствовал недоброжелательное отношение к себе со стороны боярина Воронцова. Ну что ж, он готов постоять за себя.
— Да вознаградит тебя Бог, Михаил Васильевич, за поддержку, которую ты мне оказал. И я мыслю, что без Фёдора Воронцова новгородские пищальники не пошли бы против дворян. Государь же наш очень дотошный — наверняка спросит меня, не было ли кого в единомыслии с Фёдором Воронцовым?
— Верно молвил, Василий Ондреич, не в одиночку действовал он, а в единомыслии с дружками своими Шуйскими-те всегда с новгородцами связь держали, будоражили их против великого князя. Ныне вторым воеводой большого полка служит ярый их сторонник Иван Кубенский. А вторым воеводой полка левой руки кто у нас?
