Шапи Казиев - Крах тирана
Остальное население Дербента было обложено штрафами и тяжелыми податями, которые мало кто в состоянии был платить. И тогда у людей отбирали имущество и детей, которых тут же продавали на базаре. Многие дербентцы бежали из города, ища спасения в горских обществах.
Дербент был разбит на кварталы – магалы, устроенные еще Абу-Муслимом, который принес в Дагестан ислам. Тогда он сделал по магалу для людей каждого племени, пришедшего с ним, в каждом магале была сооружена мечеть. Для палестинцев, к примеру, были Палестинский магал и Палестинская мечеть. Для совершения общих пятничных молитв была возведена большая Соборная мечеть. С тех далеких времен многое стало иначе, Дербент населили совсем другие люди, но облик города почти не изменился. Небольшие двухэтажные дома лепились друг к другу, и редко какие смотрели на улицу решетчатым окошком. Окна, как правило, выходили в маленькие дворы, где был тандыр для выпечки лепешек, росли виноград, гранат, хурма или тутовник, давая тень и прохладу. Лишь некоторые богатые дома на главной улице имели сверху эйваны – крытые террасы с колоннами. С этих эйванов и глазели на заморское животное закутанные в чадры женщины и напуганные дети.
Шумный Дербентский базар тоже не был теперь так богат, как еще совсем недавно, когда Дербент числился за Россией. Тогда торговля процветала, поощряемая властями. Дербентские купцы продавали товары в России беспошлинно, как и русские – в Дагестане. Заводились новые мануфактуры, из Дагестана начали возить много хлопка, шафрана, фруктов и винограда, а горцы могли свободно покупать железо, порох и свинец из России. К тому же дербентцы и весь Дагестан были избавлены от беспрерывных нашествий персов, турок и крымских татар.
Теперь все было иначе. Многие лавки, которые держали мусульмане и армяне, а также иудеи, считавшие себя из колена Вениаминова, были закрыты.
Торговля становилась убыточной, потому что в городе заправляли каджарские сарбазы. Они не любили за что-либо платить, а грабежи считали обязательной принадлежностью воинского ремесла. На всем базаре лишь несколько торговцев ждали покупателей. Один из них продавал тыквы. Увидев слона и то, как большая тыква мгновенно исчезла в его бездонной утробе, заброшенная туда то ли огромным носом, то ли похожей на змею рукой, торговец даже не решился потребовать платы. Если люди не всегда платили, то чего было ждать от этого невиданного животного?
Дербент казался обезлюдевшим, но караван-сараи не пустовали. Издревле караван-сараи были не просто гостиницами, но общественным местом, где гости обменивались новостями, обсуждали происходящее, заключали сделки. В Дербент начинали стекаться купцы, менялы, певцы, музыканты, торговцы рабами и странствующие дервиши. Они, как и местные торговцы, страшились прибытия грозного шаха, но, вместе с тем, надеялись, что при нем наступит некоторый порядок, его неисчислимое войско привезет богатые трофеи из дальних походов и будет само во многом нуждаться. Тогда оживут и торговля, и город.
Стражник и Муса-Гаджи на своем слоне двигались по главной улице, тянувшейся от площади при Джума-мечети до приморской окраины Дербента.
Место, куда стражник привел Мусу-Гаджи и его слона, называлось Греческим городом. Тут и в самом деле когда-то жили греки, но с тех пор место пришло в запустение, от былого поселения остались одни развалины. Здесь же, среди акаций, стояла землянка, в которой, как уверял стражник, жил русский царь Петр, когда был в Дербенте. Сооружение это, в два человеческих роста, в виде купола было сложено из самана, а позже обложено камнем. Дербентцы относились к этому, хотя и временному, жилищу Петра с почтением, и на покосившейся двери землянки висел большой ржавый замок.
Слон нашел здесь множество деревьев и кустов, которые пришлись ему по вкусу, а Муса-Гаджи – бедную чайхану. Она существовала за счет редких посетителей, желавших взглянуть на то, что осталось в Дербенте от недолгого пребывания русского царя.
В тот день в чайхане был всего один посетитель – одетый в лохмотья слепой нищий с густой нечесаной бородой и спадающими на лицо из-под грязного тюрбана космами волос. Он попивал чай, пожертвованный ему добродушным хозяином, и покуривал кальян, окутывая себя дымом с яблочным ароматом.
– Да будет твое прибытие благословенным, – произнес нищий, обернувшись к Мусе-Гаджи невидящими глазами.
– Да возблагодарит тебя Аллах за добрые пожелания, – ответил Муса-Гаджи, присаживаясь рядом с несчастным, голос которого показался ему неожиданно знакомым.
Он заплатил за чай и пару лепешек и одну из них вложил в руку нищему.
– Зря ты кормишь этого бездельника, – ворчал стражник, наливая себе чая. – Они только и умеют, что морочить людям головы.
– Зачем ты, стражник, мешаешь людям совершать богоугодные дела? – спросил нищий.
– Откуда ты знаешь, что я стражник? – удивился каджар. – Разве ты не слепой?
– Для этого не нужно видеть, – ответил слепец. – Достаточно слышать.
– Лучше бы тебе отрезали голову, чем выкололи глаза, – гневно выкрикнул стражник и отправился обратно.
– О Аллах! Где же человеческое великодушие? – воскликнул нищий вслед стражнику.
Тем временем слон успел насытиться и двинулся к плескавшемуся неподалеку морю. Он вошел в море по брюхо и принялся шумно окатывать себя водой, набираемой в хобот. Чайханщик был так этим удивлен, что поспешил за слоном насладиться необычайным зрелищем во всей его первозданной красоте.
Оставшись наедине с Мусой-Гаджи, нищий вдруг спросил:
– Значит, ты еще не нашел ее?
Ошеломленный этим вопросом, Муса-Гаджи вгляделся в нищего, откинул прядь волос с его лица и увидел перед собой улыбающегося туркмена Ширали. И теперь он вовсе не был похож на слепого, глаза его горели живым огнем.
– Это ты? – воскликнул обрадованный Муса-Гаджи.
– Я знал, что ты сюда явишься, – ответил Ширали, обнимая старого знакомого. – Но не знал, что приедешь на слоне. В последний раз, когда мы с тобой виделись, я продал тебе дюжину отличных коней.
– Так уж вышло, что пришлось сменить скакуна, – ответил Муса-Гаджи. –
Но на нового я тоже не жалуюсь.
– Значит, ждешь, пока явится шах со своим гаремом?
– Я его сюда не звал, – ответил Муса-Гаджи. – Но раз уж он сам пожалует, то хочу убедиться, не попала ли моя Фируза к нему в невольницы.
– Посмотрим, – кивнул Ширали.
– А ты как здесь оказался? – задал Муса-Гаджи вопрос, который давно вертелся у него на языке.
– Судьба, – вздохнул Ширали. – Кто-то донес, что это мы продали вам коней в Тебризе, когда вы спасали из тюрьмы своих людей. Моего хозяина лишили зрения, и, пока очередь не дошла до меня, пришлось самому превратиться в слепого факира. А ослепленных в Персии стало так много, что этим уже никого не удивишь.
– Так ты теперь факир? – не переставал удивляться Муса-Гаджи.
– По крайней мере, люди думают, что так оно и есть, – усмехнулся Ширали. – Это в Индии факирами называют бродячих фокусников, а здесь это скитальцы, нищие, увечные, живущие подаянием и молитвами. Они почти как дервиши, только сами по себе и не проповедуют учения своих братств.
– Почему же ты не отправился на родину, к семье? – спросил Муса-Гаджи.
Ширали погрустнел. Он опустил на глаза свои нечесаные пряди, будто не хотел, чтобы Муса-Гаджи увидел, как ему больно говорить.
– Моей семьи уже нет на этом свете, – глухо произнес Ширали. – Подручные Надир-шаха вырезали все село, когда не смогли получить подати, которые шах объявил отмененными.
– Да примет Аллах их души в лучшем из миров, – сказал Муса-Гаджи, соболезнуя другу. – Но лучше бы оставил эту землю сам Надир-шах, которого заждались в самом пекле ада.
– Это едва не случилось, – сказал Ширали. – На него покушались.
– И что? – воспрянул духом Муса-Гаджи.
– Не удалось, – махнул рукой Ширали. – Пуля его только ранила.
– Кто в него стрелял?
– Неизвестно, – ответил Ширали. – Но будь я на его месте, Надир бы так легко не отделался.
– Значит, ты шаха здесь поджидаешь? – догадался Муса-Гаджи. – Хочешь отомстить?
– Как Аллаху будет угодно, – вздохнул Ширали. – Моя жизнь мне теперь не дорога.
– Но у тебя как будто нет оружия, – сказал Муса-Гаджи.
– Все думают, что у меня нет глаз, – ответил Ширали, – и что у меня только вот этот посох странника. Но он может оказаться страшнее пули или кинжала.
Ширали оглянулся, чтобы убедиться, что чайханщик все еще занят слоном, затем поднял свой посох и резко его встряхнул. Послышалось грозное шипение, и из посоха выползла небольшая змея.
– Теперь она – мое оружие, – сказал Ширали.
– Змея? – удивился Муса-Гаджи, разглядывая песочно-серую пятнистую змейку со светлыми полосками по бокам. Голову ее украшал рисунок, похожий на летящую птицу.
