Юрий Слепухин - Перекресток
Сейчас, увидев идущего по коридору Сергея, она побледнела и вцепилась в края подоконника, словно боясь упасть. Губы ее вздрагивали, во всем ее виде было столько самого неподдельного отчаяния, что Сергей сам с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Не думая уже о том, как нужно себя вести и как сложатся их отношения в будущем, он шагнул к Тане и положил руку на ее пальцы, судорожно стиснутые на доске подоконника.
— Таня… — сказал он негромко, в первый раз произнося вслух ее имя. — Что с тобой — тебе что, нехорошо?
Вместо ответа она часто заморгала и вдруг, выдернув пальцы из-под его руки, закрыла ладонями лицо и затряслась в беззвучных рыданиях.
В этот момент звонок известил о начале последнего урока. На лестницах послышался топот ног. Сергей беспомощно оглянулся, кусая губы. На свою репутацию ему было наплевать, но если Таню увидят в таком состоянии… Схватив за локти, он почти грубо толкнул ее в дверь напротив — в кладовую завхоза, где хранились швабры, тряпки, мел и бутылки с чернилами.
— Обожди здесь, — шепнул он, — я сейчас…
У двери в класс он поймал Володю:
— Слушай, Володька, скажешь Земцевой, я Таню увел, ей нужно уйти, слышишь? Книги мои забери, а она пусть возьмет ее…
Глушко вытаращился на него изумленно, но Сергей уже убежал.
Таня, все еще судорожно всхлипывая, сидела на опрокинутом ящике. При виде Сергея она утерла слезы и несмело улыбнулась.
— Кто-то чуть не вошел… — сказала она вздрагивающим еще голоском. — Я так испугалась…
— Сейчас выйдем, погоди, — озабоченно сказал Сергей, прислушиваясь к шуму в коридоре. — Сейчас все разойдутся…
Когда стало тихо, он вывел ее из убежища. Едва удерживая желание бежать, они прошли вдоль дверей классов, спустились вниз и вышли через черный ход — подальше от окон учительской. Только на боковой тенистой улочке они почувствовали себя в безопасности.
Некоторое время постояв молча, Сергей широко улыбнулся и взглянул на Таню:
— Ну, так как же? Куда теперь?
— Все равно, Сережа… — Она еще раз по-детски всхлипнула, и Сергею показалось, что непросохшие слезы на Таниных ресницах засияли от ее улыбки, словно капли росы на солнце. — Мне ведь совершенно все равно, правда… куда ты хочешь…
12
Они долго ходили по улицам — молча, словно каждый боялся произнести первое слово, — потом очутились в воротах парка. Шумно толпились люди, неистово гремел танцевальной музыкой рупор громкоговорителя, но они были одни — совсем одни вдвоем.
Пройдя по центральной аллее, они молча переглянулись и свернули в одну из боковых, уже наполненную сумерками летнего вечера. Сергей шел рядом с Таней; вспомнив позавчерашнего лейтенанта, он смутился и придержал шаги, пропустив ее чуть вперед — на полшага.
Скамеек было много, но людей — еще больше. Уже совсем стемнело, когда им удалось наконец отыскать свободную скамью в самом глухом и безлюдном уголке парка.
— Хочешь — сядем здесь? — смущенно предложил Сергей.
Таня молча кивнула головой.
Неловко опустившись на скамью, он оказался слишком близко от Тани, коснувшись ее плечом и ногой, и тотчас же подумал, что нужно отодвинуться. Но что-то приковало его к месту. Он остался сидеть, боясь шевельнуться и утратив все внешние ощущения, кроме одного — милого и доверчивого тепла, исходящего от той, что сейчас (вопреки всякой логике и всякому здравому смыслу) сидит рядом с ним и тоже не отодвигается.
Таня не отодвигалась, хотя слева от нее было много свободного места, но она продолжала молчать, и Сергей вдруг испугался этого несвойственного ей молчания. Очевидно, она все же обиделась на него за сегодняшнее…
— Таня… — тихо сказал он, кашлянув от сухости в горле. — Скажи правду — ты очень на меня сердишься? Я действительно сегодня так себя повел… да и вообще — за прошлое… ты меня прости, если можешь… я не знаю, что сейчас дал бы, чтобы этого не было…
— Этого уже нет, Сережа, — еще тише отозвалась Таня. — И я на тебя совсем не сержусь… я ведь тебе уже говорила…
Она искоса посмотрела на него, чуть повернув голову, и едва слышно вздохнула.
Далеко, на главных аллеях, светляками мелькали сквозь заросли огни фонарей, от танцевальной площадки иногда доносило какую-то развеселую музыку, но вокруг них было все так же тихо и безлюдно.
— Сережа, — продолжала Таня окрепшим вдруг голосом, почти строго. — Я тебе уже все сказала, но я думаю, что я еще должна сказать… я думаю, это так принято говорить — иначе это не настоящее объяснение. Сережа, я тебя люблю, и я думаю, что ты тоже меня любишь, иначе ты вел бы себя совсем по-другому… Ведь правда, ты меня любишь?
— А ты разве не видишь сама? — шепнул Сергей. — Я ведь тебя так люблю, что…
Он беспомощно замолчал, не находя нужных слов. Да и какими словами можно было передать то, что он сейчас чувствовал?
Нерешительно, словно ребенок, оробевший при виде неожиданно подаренной долгожданной игрушки, он обнял Таню за плечи и привлек к себе, и она прижалась к нему с доверчивой и нежной покорностью. И он опять сидел, боясь пошевелиться, отказываясь верить тому, что с ним происходит. Любимая, только что признавшаяся ему в своей любви, была с ним, и его ладони ощущали тепло ее тела, и ее теплое дыхание он чувствовал сквозь рубашку на своем плече. Прошло какое-то время, прежде чем он наконец понял, что все это не во сне, что все это происходит наяву, в действительности; и только тогда — смывая все преграды — в сердце его хлынул вышедший из берегов поток счастья.
Испытывая легкое головокружение и странное чувство невесомости и одновременно сжатой до предела энергии во всем теле, он нагнулся к Тане, зная, что уже следующее мгновение переломит его жизнь навсегда — навечно…
Их первый поцелуй получился неловким и торопливым, но они не заметили этого, оба одинаково перепуганные. Боясь открыть глаза и взглянуть на Сергея, Таня уткнулась лицом ему в грудь; он сидел растерянный и оглушенный мимолетным прикосновением любимых губ, вздрагивающей рукой робко приглаживая ее волосы.
— Сережа… — еле слышным шепотом позвала Таня.
— Что, Танюша?
— Ничего… я просто хотела услышать твой голос…
Помолчав еще, она опять спросила:
— Сережа… ты, наверное, очень добрый, правда?
— Добрый? Да нет… я думаю — не очень… А что?
— Неправда, ты добрый… Я это сразу поняла по тому, как ты меня сейчас назвал… Знаешь, меня никто так не называет — только Люся… и теперь — ты…
Приподняв голову и немного отстранившись, она несколько секунд смотрела на Сергея без улыбки, с серьезным и почти строгим выражением — потом легко вздохнула и, опуская ресницы, обняла его за шею…
— …я очень испугалась в первый раз, — медленным шепотом говорила она через минуту, лежа головой на его плече и широко открытыми глазами глядя на звезды в просветах между темными кронами тополей. — Я иногда думала раньше… старалась представить себе, что чувствуешь, когда тебя целуют… Я почувствовала страх и еще большое-большое доверие… к тебе… правда — как странно, что это можно чувствовать вместе, страх и доверие… Сережа, по-твоему, что такое любовь? По-моему, это — доверие, правда?
Сергей долго молчал, осторожно перебирая Танины пальцы.
— Не знаю… — покачал он наконец головой. — Я, правду сказать, никогда об этом не думал…
Он поднес ее руку к лицу и стал медленно гладить себя по щеке отполированными ноготками.
— …Как-то не приходило в голову… ну, искать определение, что ли… любовь — это и есть просто любовь, я так думаю. Когда любишь, когда хочешь все сделать так, чтобы тому, кого любишь, было хорошо… когда защитить хочешь — от всего, что может случиться. Вот это, пожалуй, и есть любовь, кто ее знает…
Таня прижалась к нему еще теснее и, счастливо улыбаясь, закрыла глаза.
— Сережа, я хочу спросить у тебя одну вещь… Скажи, когда ты заметил в первый раз, что ты меня полюбил?
Сергей подумал.
— А я и сам не знаю… я и сам вот недавно как-то думал: когда это все вдруг началось? Пожалуй, что еще в тот раз — в энергетической… только я сначала не понял, а полюбил, пожалуй, сразу… Но только и злился же я тогда на тебя!
— И я тоже думаю, что полюбила тебя с самого начала… ты мне тогда страшно понравился, — чуть меня не поколотил, помнишь?
Она засмеялась тихим счастливым смехом и потерлась щекой о его щеку. Их губы опять встретились и на этот раз задержались дольше, и Сергей вдруг почувствовал, как ее тело на мгновение обессилело в его руках, и тотчас же она, словно испугавшись чего-то, уперлась ладонями в его грудь.
— Танюша… ты меня боишься?
— Тебя — нет… Понимаешь, Сережа, иногда вдруг почувствуешь такое, что… чего никогда до сих пор не чувствовала… такое, о чем пишется в книгах… и тогда становится очень страшно, но сейчас — нет, потому что это с тобой, и я тебя люблю. Ничего нельзя бояться, когда ты с человеком, которого любишь…
