Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин
— Что ж вы, мужики, делаете? — укоризненно улыбнулся Андрей, подходя ближе.
Жданов заправил пустой рукав шинели под ремень, закрутил головой:
— Очумели, мать вашу!
— Не было же уговору полесовщиков громить! — возмущенно сказал Балахонов.
Вихров хмуро глянул на Жданова:
— Собачиться приехали?
— Нет, на вас дураков посмотреть, — отрезал тот.
Не давая разгореться конфликту, Кунгуров удивленно протянул:
— Сидор, и ты здесь?
Мышков склонил голову вбок. Андрей хлопнул по плечу Фатеева:
— И ты, Гошка, здесь? Поди, осадой командуешь?
— Ен у нас за фельдмаршала, — со смешком ответил Аверкий.
— То-то и вижу, — посерьезнел Андрей. — Воюете… Пораскинули бы лучше мозгами, стоит ли кровушкой хорошее дело поливать? Ярцев-то че вам сдался? Его дело холуйское. Сами хотите, чтоб по справедливости было, а варначите. Стыдно мне за вас, особливо за маньчжурцев.
Фатеев и другие мужики, вернувшиеся с войны, под его взглядом потупились, закряхтели.
— Неужто не навоевались? — продолжал Андрей. — Не на того кидаетесь. По углам шепчетесь, будто семьи ваши староста обжулил, пособия зажал, а разобраться с ним побаиваетесь. А вот Ярцева бить — за ради бога — только свистни!.. И кумпания подобралась варначеская, один Степка Зыков че стоит! Он, что ли, у вас заправлял?
— Скажешь тоже, — обиженно бросил Вихров.
— А где Степка-т? — не увидев Зыкова, удивился Аверкий.
Жданов едко заметил:
— Он не такой дурак, как вы! Пошумел — и ноги в руки. Поди, уже лес валит для умножения своего капиталу.
— Вот те фрухт! — задумчиво потрогал вислый нос Гошка Фатеев. — А орал, почитай, больше всех.
— По дороге он нам встретился, — пояснил Кунгуров.
Отец Фока, поняв, что кровопролитие отменяется, понуро прошел за спинами мужиков, сел на лошадь и, не оглядываясь, потрусил в село. Андрей посмотрел на согбенную спину священника, грустно улыбнулся:
— Попа чуть не пришибли…
Аверкий довольно осклабился:
— А че? Запросто могли! Мы такие! Нам ежели вожжа под хвост попадет, пиши пропало.
Жданов с прищуром обошел вокруг Бодунова. Аверкий подозрительно покосился на него:
— Че энто ты круголя тут даешь? Чего меня рассматривать?
С серьезным видом Жданов ответил:
— Дык ищу, где у тебя хвост помещается.
Мужики разразились хохотом.
Ярцев, который до этого осторожно выглядывал из-за заплота, высунулся по грудь. Заметив его, Андрей дождался, когда стих смех, сказал:
— Флегонтыч, никто тебя тюкать не будет, только ты в лес не суйся.
Ярцев обиженно огрызнулся:
— Служба у меня такая.
— А ты забудь про нее, — посоветовал Кунгуров. — И другим объездчикам накажи, чтобы на рожон не лезли. Свои головы, чай, дороже, чем государев лес.
— Оно понятно, — отозвался Ярцев. — Только ты бы лучше об этом Шванку сказал.
— Пока ты ему доложи, — сердито бросил Жданов. — А мы опосля растолкуем, ежели не уразумеет. В других-то волостях кабинетские усадьбы давно на дрова разобрали. Энто мы тут маненько замешкались.
Мужики побрели к саням, а Андрей задержался у кордона.
— Флегонтыч, ты мне вот что скажи… Степан чего на тебя озлился?
— Зыков, что ли? — устало навалился грудью на верхнее бревно Ярцев.
— Ну да. Никогда он с нашими мужиками не якшался. А тут на тебе?..
Объездчик задумчиво потеребил ус, не зная отвечать или нет. Потом решился:
— Шибко я его в смерти Татаркина подозреваю. Некому боле. Да и рожа у него была, когда мы встретились…
— Говорил кому-нибудь о своих подозрениях?
Ярцев вздохнул:
— Кому я скажу? Только становому.
Кунгуров покачал головой, помолчал. Уже направившись к кошевке, где его ждали Балахонов и Жданов, обернулся:
— А мешать нам, Флегонтыч, остерегись…
Глава третья
ПЛАМЯ
1
Не снимая шинели, пристав сел на предложенный Симантовским ветхий стул, глянул в растерянные глаза учителя и произнес язвительно:
— Что, народовольческие инстинкты проснулись?
Симантовский нервно хрустнул пальцами:
— Не понимаю вас.
— Неужели? — с не меньшей язвительностью спросил пристав.
Симантовский спрятал за спицу дрожащие руки и повторил неожиданно резко:
— Не понимаю вас!
Збитнев удивился. Не словам, а тону, каким они были сказаны.
— Вы вот что, любезный Николай Николаевич… Я к вам не в гости зашел, а по службе. Провожу некое дознание. И соблаговолите по такому случаю обращаться ко мне соответственно занимаемой мною должности.
Злясь на самого себя, на свою вечную бесхарактерность, Симантовский попытался улыбнуться:
— Неужто меня в убийстве объездчика заподозрили?
Пристав презрительно подкрутил ус:
— Не смешите, любезный. Какой из вас душегуб? Вы излишне о себе мните.
Симантовский наконец сел на диван. Закинул ногу на ногу, отвалился на спинку. Судорожно искал ответ поязвительнее. Это не укрылось от глаз пристава:
— Хотите возразить?
Симантовский вспылил:
— Не смейте так со мной разговаривать! Я вам не мальчик для битья!
— Что я слышу, любезный? — пристав заинтересованно уставился на учителя. — Не волнуйтесь так, кондрашка может хватить. Эк вас затрясло! Пьете, должно быть, многовато.
— Прошу прекратить! — взвизгнул учитель, вскакивая.
— Садитесь, садитесь, — замахал руками пристав. — Так у нас разговор не пойдет.
— Что вас интересует? — затравленно выкрикнул Симантовский.
— Ну вот, это лучше, — резюмировал пристав. — Перейдем к делу. По всему стану мужики валят кабинетский лес. Хорошо ли это?.. — Он задумчиво подкрутил ус и сам ответил: — Безусловно, нет. На что направлены устремления мужиков? Только ли на обзаведение строительным материалом и дровами? — Он опять подкрутил ус: — Вы вот молчите, а я и на этот раз отвечу — нет! Своими деяниями мужики покушаются на собственность Его императорского величества.
— При чем тут я?
— Не перебивайте, — осадил учителя пристав. — И до вас доберемся… Итак, мужики рубят лее. Рубят целыми толпами, а лесная стража не может им воспрепятствовать. Лесная стража вынуждена прятаться от порубщиков…
Збитнев выдержал паузу и опять поднял глаза на Симантовского:
— А по всему Сотниково циркулируют слухи о том, что на беззаконие мужичков подбил не кто иной, как учитель местной школы…
— Слухи — это всего лишь слухи, — вызывающе заметил учитель.
— Ничего, найдутся и свидетели, — спокойно пообещал пристав. — Не стройте на этот счет никаких иллюзий.
Холодея от внутренней дрожи, от ярости и мерзкого страха, пронизывающего все его существо, Симантовский воскликнул:
— Господин становой пристав, вы, наверное, ослепли! В России революция. Пока вы обзаведетесь свидетелями, вас самого может снести волна народного гнева!
— Красиво говорите, — пристав побагровел. — Но я бы советовал
