Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)
Когда ехавшие приблизились, тогда можно было разглядеть веселое лицо Мешка и всегда улыбавшуюся Дубравку в своем девичьем венке на голове, которого она и на этот раз не сняла. Княгиня все время посматривала счастливыми глазами на своего мужа и на все окружавшее их. Увидев стоявшего у ворот Власта, Мешко приветливо кивнул ему головой и подъехал к воротам.
— Вот как странно, — воскликнул он, — всегда у вас вижу веселье! И у отца вашего был полон дом гостей, а теперь и сын устраивает у себя пиры.
Князь посмотрел на стоявших во дворе, которые ему низко кланялись. Дубравка, оглядываясь по сторонам, заметила через открытое окно алтарь и смиренно перекрестилась.
— Что это здесь у вас сегодня — свадьба или крестины? — спросил князь.
— Праздник, — ответил отец Иордан, — в память тех, кто страдал за веру и много сделал для ее укрепления, а завтра будем праздновать день всех усопших…
Князь кивнул головою, как будто желая избегнуть разговора о религии и ее обрядах, так как в этих делах он не много понимал и часто задавал Иордану странные вопросы и еще более странное высказывал обо всем мнение, отчего у них нередко происходили споры. Поэтому князь предпочел не затрагивать этой темы, чтобы не дать повода неутомимому священнику подчеркивать в присутствии посторонних его незнание.
Власт покорно предложил князю и княгине сойти с лошадей и отдохнуть.
— Нет у меня времени, — ответил князь. — С собаками и соколами едем в Гнезно; вместо того чтобы мне здесь остаться, я еще от вас одного гостя захвачу с собою… Отец Иордан с нами поедет, он мне нужен; но от меда у вас не откажусь, если предложите — выпью.
Сидя на лошади, Мешко с любопытством поглядывал по сторонам, и когда ему поднесли меду, он выпил его с удовольствием; для княгини тоже принесли кубок, от которого она не отказалась. Смеясь, она к нему прильнула своими красными губами.
Между тем из конюшни уже вывели коня для отца Иордана, и весь кортеж, не спеша, отъехал от усадьбы тихим шагом, направляясь в сторону леса. Оставшиеся долго смотрели вслед.
Отец Иордан ехал молча, бормоча молитвы и стараясь разгадать, зачем он понадобился князю в Гнезне; утешал себя только тем, что у него всегда и везде было много работы и что он приносил пользу. Несколько раз собаки бросались преследовать дичь, и раза два или три взлетал сокол, но охота как-то не удавалась, и отец Иордан приписал эту неудачу праздничному дню, когда охота не разрешалась, но к новообращенным во многих случаях приходилось быть снисходительным.
Весь день прошел в странствовании через поля и леса, и уже смеркалось, когда издали показалось селение на берегу озера, а дальше и само Гнезно, расположенное на Мховой горе. Большое пространство на берегу занимал город, состоявший исключительно из деревянных домов, но очень опрятный и казавшийся не бедным.
Издали уже блестели дома своими раскрашенными стенами и резными столбами. Ремесленников здесь было столько же, сколько и в Познани, точно так же и войско, которое было размещено частью в замке и частью по хатам, расположенным вокруг него. На горе стоял княжеский замок, защищенный с одной стороны валом, а с другой водой. Он был, как и все в то время не только славянские, но и большая часть построек у немцев, деревянный. Недалеко от дома на высоких столбах стояла старая языческая кумирня с красной крышей. На самой ее верхушке возносился вырезанный из дерева какой-то бог-урод.
Вблизи капища стояли разные замковые пристройки, точно такие же, как на Цыбине и так же украшенные, только еще древнее. Тут давно выцвели яркие краски и светлые оттенки, а столбы и стены слились в один серый цвет и производили угрюмое впечатление.
Сыдбор вышел пешком к воротам встречать брата, искренно радуясь его посещению. По всей вероятности, он уже раньше знал о намерении князя приехать в Гнезно, так как и столы были приготовлены к приему, и громада знатнейших земледельцев стояла во дворе с непокрытыми головами, приветствуя князя. Между замком и кумирней были свалены большие кучи камня и другого строительного материала. За спинами старшин стояли какие-то незнакомые люди, которые, по-видимому, ожидали там Мешка и с любопытством к нему присматривались.
Глубокими поклонами до земли приветствовали и князя, и княгиню, которые вместо того чтобы войти в замок, пошли с отцом Иорданом по направлению к капищу, обошли его кругом, причем князь осмотрел замковые пристройки и, ничего не сказав, вернулся в замок и вошел в большую приемную горницу.
Это была горница с низкими потолками, закоптевшая, очень примитивно устроенная, без украшений, словом, здесь все осталось в неприкосновенности со времен Пяста… Кругом стояли скамьи, столы на деревянных козлах, простой пол, посыпанный зелененьким тростником. Сквозь открытые двери виден был ряд точно таких же горниц.
Мешко оглядывался с благоговением. У главного стола были уже приготовлены два сиденья для князя и княгини, на столе стояла серебряная посуда и миски, но князь не сел за стол, а обращаясь к жене, сказал:
— Надо нам поклониться раньше душе хозяина этого дома, первому из нашего рода, долго жившему здесь, в этом доме.
И пошел вперед, ведя с собою жену, а Сыдбор, как будто догадываясь в чем дело, пошел вперед через целый ряд изб и горниц. Так они обошли одно крыло замка, пока не остановились перед запертой дверью. Сыдбор се открыл…
Изба была небольшая, очень похожая на светлицу, какие встречаются в убогих хатах. Все убранство ее состояло из скамьи и стола… Но напротив входа на стене висело что-то, покрытое пышной опоною, точно королевская одежда.
Мешко, видно, очень взволнованный, снял с головы шлем, и Сыдбор тотчас подошел к стене и медленно и осторожно приподнял занавес.
Княгиня, может быть, думала увидеть несметные богатства или что-нибудь чрезвычайное… На стене висела простая серая сермяга, липовые лапти и кузов, а на полу стоял пустой улей…
— Милостивая госпожа, — произнес Мешко, — это одежда моего прадеда, земледельца Пяста, в которой его и посадили на трон… Эту одежду он оставил нам, внукам, чтобы мы помнили наше начало и наше происхождение.
Говоря это, князь взял край этой одежды и поцеловал, Сыдбор сделал то же; Дубравка стояла вдали.
— Не сохранили вы на Градчине соху Пржемысла, но она наравне с сермягой и умом Пяста остантеся в памяти его внуков.
Сыдбор опустил опону. Мешко грустный вышел из избы. Воспоминание прошлого было для него как бы укором в этот момент, когда ему казалось, будто он отрекается от него и изменяет ему. Минуту он поколебался, чувствуя приближение решающего момента.
Дубравка, казалось, угадывала его внутреннюю борьбу и, когда они входили в горницу, где их уже ожидали старшины, разговаривавшие между собою вполголоса, сказала князю:
— Жаль, что вы не захватили с собою туда, в ту избу, отца Иордана; пусть бы он покропил сермягу святой водой, и вам бы легче стало на сердце…
Входили в избу опять приветствуемые низкими поклонами… А так как сумерки совсем уже было опустились, то слуги внесли лучины, и начался пир.
Дубравка была со всеми любезна и мила, и казалось, что ей большое удовольствие доставляет, когда кругом нее все были в хорошем настроении и веселились. Тогда у нее самой все лицо смеялось, и горели глаза, с губ не сходила улыбка; она тогда чувствовала себя хорошо и старалась еще более подзадоривать окружавших. Никто не видел ее с хмурым лицом или грустную, поэтому и все присутствующие чувствовали себя свободно и оживлялись все более и более.
Она заставляла всех, кто умел, петь, а когда ее просили, она тоже не отказывалась и охотно напевала старые чешские песенки, в которых поляне находили что-то свое, давно забытое.
Им казалось, что они слыхали еще в детстве эти песни, или, может быть, где-то в другой жизни… и теперь только вспомнили их. Песенки перекочевывали из-под Велтавы на Вислу и Варгу. Из одного края их гнали тяжелые времена, а из другой страны ее выгоняла война или другие несчастья…
В большой горнице было необыкновенно весело… только Мешко сидел задумчивый… может быть, у него перед глазами стояла серая сермяга Пяста или он вспомнил смерть Вигмана, или думал о том, что даст ему будущее…
Через открытые окна, доносился какой-то странный треск, на который никто не обращал внимания, кроме одного Мешко. Как только раздавался удар, Мешко весь вздрагивал, хватался за кубок с медом и смотрел перед собою испуганными глазами.
В то время как в горнице весело болтали, во дворе творилось что-то такое, на что люди, стоявшие на валах, смотрели с ужасом.
Группа каких-то никому не известных людей, которых князь выписал из Чехии, принялись за уничтожение старой кумирни. На пороге ее стояли два деда, уперевшись на палки. Один из старших рабочих подошел к ним.
