Регина Дефорж - Под небом Новгорода
В своем прибежище Верней-ле-Танга Анна делала последние приготовления к путешествию. С помощью Аделаиды де ля Ферте и Бланш де Шовиньи она приводила в порядок свои дела, раздаривала платья и украшения. Сыну Филиппу она подарила Новгородскую Деву, которой очень дорожила.
— Можно подумать, что вы собираетесь умереть, — сказала Аделаида.
Королева-мать отвернулась; проницательность подруги пугала ее. Усталая, больная, теряя мало-помалу зрение, Анна знала, что скоро умрет. Она хотела, чтобы это произошло на русской земле. Она знала, что больна серьезнее, чем говорили лекари, и скрывала это от всех, чтобы ее не задерживали. Аделаиде было трудно лгать, она хорошо знала Анну, но Анне удалось обмануть и ее.
С согласия Филиппа Анна подписала грамоту в пользу церкви Святого Викентия Санлиского. В грамоте говорилось:
«Я, Анна, понимая сердцем и разумом красоту и славу церкви и помня, что написано: „Счастливы те, кто был приглашен на свадьбу Агнца Божьего“, и то, что Христос сказал: „Те, кто выделяет меня, получат вечную жизнь“, — я спросила себя, каким образом смогу я однажды участвовать в этом счастье, в этой вечной жизни? Мое сердце приняло решение построить церковь Христа, чтобы теснее слиться с Христом и его верой. И я приказала построить и посвятить Христу церковь в честь святой Троицы, Девы Марии, Богородицы и святого Викентия, мученика. Я принесла в дар часть своего имущества и часть того, что король Генрих, мой супруг, дал мне при бракосочетании.
Это имущество, милостью моего сына, ставшего королем, с согласия всех знатных людей королевства я отдаю церкви, чтобы здесь могли жить спокойные, миролюбивые и набожные мужи, служащие Богу, отрекшиеся от мира, принявшие церковную жизнь по правилам, записанным святыми апостолами и святым Августином.
Пусть они денно и нощно замаливают грехи короля Генриха, моих детей и моих друзей, а также мои. И пусть, благодаря их молитве, я предстану перед Господом по возможности чистой.
Землю рядом с церковью, с пекарней и обычными доходами от этой земли; девять жилищ со всеми общинными угодьями и доходами, принадлежавшими мне в этом месте; право бесплатного ввоза продуктов в город, в пригороде которого церковь была построена, — я уступаю церкви. И из того, что принадлежит городу, а именно: мельницу в поселении Губьё, ферму Блан-Мениль, владение в поселении под названием Креспи.
Я уступаю все в пользование церкви Святого Викентия и его каноникам».
Отдав столько, сколько позволяло ей ее положение, королева попрощалась с теми, кто так верно служил ей долгие годы. Окружение королевы Берты с радостью отнеслось к отъезду королевы-матери. Это впечатление несколько смягчилось поведением короля. Филипп настоял на том, чтобы проводить мать до корабля.
Они прибыли в Руан жарким июньским вечером. Гийом принял их с обычным своим великодушием. После трех дней праздников, пиршеств, турниров и крестных ходов настало время отъезда.
Рассвет предвещал яркий день.
«Мора», заново приведенная в порядок, чуть покачивалась на волнах Сены. Шумная и яркая толпа ожидала прибытия кортежа, сопровождавшего королеву-мать.
Наконец зазвучали трубы.
Рыцари герцогской охраны в ярких красочных одеяниях, на богато убранных боевых конях проехали, не глядя на толпу. За ними ехали вельможи, графы и бароны, принцы и епископы — все в расшитых золотом и серебром одеждах. Затем следовали король Франции и король Англии. Трудно сказать, кто из них был более богато одет. Потом появились носилки дам: Матильды, несшей цвета Нормандии и Англии, и Анны, несшей цвета Франции. На королеве-матери было платье, присланное из Византии, белое, с тяжелым золотым шитьем. Как все было красиво вокруг нее в этот день! Но Анна смотрела только на «Мору» и неясные очертания человека, стоявшего на носу корабля.
Со слезами на глазах Анна попрощалась с сыновьями и благословила их. Филипп уже сожалел о том, что разрешил это путешествие. Он смотрел на мать, и в памяти беспорядочно толпились воспоминания детства. Он вспоминал, как в один летний день, с распущенными волосами и венком на голове, она называла его «мой весенний малыш» и соревновалась с ним на лошади; вспоминал, как она была красива, взволнованна и горда в день его коронования, как для нее он выучивал наизусть ритуальные слова…
— Мама!.. — выдохнул он, преклоняя колено.
— Сын мой, да хранит вас Бог. Где бы я ни была, я буду каждый день молиться за вас и за прекрасную Францию.
Наступила очередь попрощаться Нормандским государям. Матильду пришлось буквально отрывать от подруги: глубоко потрясенную королеву Англии приближенные дамы вынуждены были увести.
Герцог-король подошел, взял руку Анны и помог ей взойти на трап, ведший на палубу корабля. Поднявшись туда, он соединил холодную руку королевы и руку человека, чье лицо было закрыто серебряной маской.
— Векша! — тихо воскликнула Анна.
Слишком взволнованный, чтобы говорить, Филипп преклонил колено и опустил голову перед своей вновь обретенной любовью.
— Векша, встань и посмотри на меня… Мы теперь свободны от всех обязательств. Бог не может нас покарать за то, что мы встретились на закате жизни, — сказала она по-русски.
— Господь в доброте своей допустил вашу встречу, — сказал Гийом. — Воспользуйтесь данным вам временем, чтобы отблагодарить его. Рыцарь, я доверяю тебе госпожу, которой я поклялся в чистой любви. Я остался верен этой клятве. Защити же Анну от всех и привези ее, с Божьей помощью, обратно к нам.
— Для меня — великая честь принять госпожу из ваших рук. Будьте уверены, что, пока я жив, с ней ничего не случится. Клянусь Морой! — сказал Филипп, положив руку на рукоять меча.
Герцог Нормандский прижал к себе человека без имени и лица, бывшего ему другом.
— Мне будет недоставать вас.
Гийом в последний раз встал на колени перед Анной.
— Благословите меня, госпожа моя, благословите меня, Мора…
Это было слишком для королевы. Она упала на руки Бланш де Шовиньи, поднявшейся с двумя служанками за ней на корабль.
Гийом сошел с корабля, трап убрали и подняли паруса.
На берегу толпа молилась. Монахи пели, тогда как архиепископ Руанский в окружении священнослужителей благословлял «Мору» и ее пассажиров.
Поддерживаемая камеристкой, Анна перешла на корму и стояла там неподвижно до тех пор, пока изгиб Сены не скрыл от нее тех, кого ей больше никогда не суждено было увидеть. Несмотря на слезы, ее душу заполнила юношеская радость. Она улыбалась.
— Пойдите и отдохните, — сказала Бланш.
Королева покорно дала себя увести и легла на подушки, положенные под навесом, где была приготовлена еда.
— Попросите Рыцаря в маске присоединиться ко мне.
Филипп подошел.
— Садись, раздели со мной трапезу.
Некоторое время они молча ели и пили пряное вино.
— Ты счастлив, что вновь увидишь нашу страну?
— Да, потому что я с тобой. Но боюсь, что ты не найдешь ничего прежнего. Твоих отца и матери больше нет, из твоих братьев в живых только Великий князь Всеволод. Друзья умерли или разбросаны по свету…
— Я знаю все это. У моего брата Всеволода есть дочь, Янка. Она основала женский монастырь под Киевом. После посещения Новгорода, если Бог позволит, я уйду в этот монастырь, к племяннице.
— Если таково твое желание, я провожу тебя в Киев и сдам тебя на руки Великому князю.
Ветер быстро нес корабль. Анна видела, как мимо проплывают верхушки деревьев; она вдыхала благоуханный воздух этого прекрасного летнего утра. Все ее тело вновь начинало жить. Уже давно она не чувствовала себя так хорошо, в согласии с природой. Видно, сам Бог одобрял это путешествие.
Она встала с необыкновенной легкостью и пошла на нос. «Мора» величественно рассекала спокойные воды. Филипп подошел и встал возле Анны.
— Не жаль покидать эту прекрасную страну? — спросил он.
Королева поколебалась.
— Да, конечно… Франция прекрасная страна, но мне всегда здесь было тесно… Как тебе сказать? Ей, этой стране, не хватает неба… Вот именно, небо недостаточно велико, горизонт слишком ограничен… Леса такие высокие и густые! А замки маленькие и мрачные, женщинам там слишком тесно! Первые годы во Франции были для меня очень трудными: я не только потеряла себя, но я и о тебе ничего не знала и очень мало знала о своей семье. Казалось, все меня забыли, что я больше не существую. Немного счастья мне принесли дети и милый Оливье, которого я до сих пор оплакиваю… Прости меня, я вижу, что это воспоминание все еще ранит тебя…
— Да, я страдаю, вспоминая о трубадуре.
— Умирая, он произнес твое имя, а не имя моего сына. Он хотел сказать мне, что это ты, Филипп, мой старинный друг. Почему я тогда не поняла?
— Еще не настало время нам встретиться вновь. Было слишком большое расстояние между французской королевой и бедным рыцарем без имени и лица…
