Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
– Слово мое не забыл, коли не один пришел.
– Да как можно, великий князь. Волю твою исполнил: привел внука. Пятнадцать ему от роду, – с придыхом ответил Федор Афанасьевич и закашлялся.
– А ну, покажись, молодец, выйди на свет, – приказал Юрий Всеволодович пареньку. Тот шагнул из-за спины Федора Афанасьевича, заслонив его. – Ого, как вытянулся! Хорош! Почто оделся-то так?
– Так зори холодные, государь, потому и кафтан, – дрожащим от волнения голосом ответил Андрей.
Князь улыбнулся и задумчиво произнес:
– А глаза-то материнские: черные, большие, и голосом в мать пошел.
– В остальном на отца похож, – подал из-за спины Андрея голос Федор Афанасьевич.
– Верно, – согласился Юрий Всеволодович, – только отец в его годы помельче был в плечах, послабее…
– Прости, великий князь, что без дозволения говорю, но отец мой в пятнадцать лет уже головы половецкие крушил и ростом на две головы выше меня был, – отчаянно тряхнув головой, скороговоркой произнес Андрей и, повернувшись к Федору Афанасьевичу, призывно протянул руки: – Так ведь, деда?
– Так, сынок. Только князю перечить не след.
– Ничего, – снисходительно улыбнулся Юрий Всеволодович. – Это хорошо, что Андрей за отца стоит. Так оно и должно. А что, матушка твоя жива ли?
– А то как же, жива-здорова, кланяется тебе, великий князь.
– Почто же с собой Дубраву не взяли?
– Матушка на хозяйстве, а деда меня в стольный град привез. Говорит, что службу мне дашь.
– Дам, – рассмеялся князь. – Только, смотрю, уж больно ты прыток. Сам-то какой службы желаешь: ратной, как отец, или по торговому делу, как дед?
– Ратной, государь! – горячо воскликнул Андрей. – Мечом служить тебе хочу, жизни за тебя не пожалею!
– Верю, – посуровел Юрий Всеволодович. – Потому пойдешь ты в сотню гридей моей охраны. Отец твой тоже с гридей начинал, а ноне вон как вознесся – боярин посольского чина.
Андрей опустился на колени и стукнулся лбом об пол.
– Вставай, вставай, нечего одежду марать, – улыбнулся князь, поднимая с колен Андрея. – А скажи-ка мне, сынок, сподобился ли грамоте?
– А то как же, государь! – горделиво повел плечами отрок. – Деда меня обучил разуметь писаный слог, а еще речи ромейской. Когда же батюшка жил зиму с нами, то наставлял меня ратному делу и языку булгарскому.
– Да ты, как я погляжу, книгочей знатный?!
– Нет, государь, учение мне в тягость. Вот бы на коня да в Дикое поле поганых бить – это по мне. А над свитками просиживать, токмо штаны протирать.
– Так не сидел бы, коли в тягость, – рассмеялся Юрий, глядя на простоватое мальчишеское лицо.
– Ага! Тебе легко говорить, ты – князь. А я заикнись токмо, матушка так поленом отходит…
– Неужто бьет? – удивился Юрий Всеволодович.
– Не-е-ет, грозится только.
– А ты с этих угроз вон какой взрос! – подал голос Федор Афанасьевич и, обращаясь к великому князю, добавил: – Бог дал Андрею всего в меру: и здоровья, и ума, и смекалки, и силы. Дубрава с договором нашим смирилась и благословила сына в путь-дороженьку. Мне же наказала, коли ты не супротив, великий князь, быть подле внука, пока в силу не войдет.
– Живи, Федор Афанасьевич, тебе всегда рад. Дубраве же отпиши, что коли надумает жить подле сына, пусть едет.
– Благодарю, великий князь, отпишу непременно, – склонил седую голову Федор Афанасьевич. – Пойдем мы? – неуверенно спросил он, видя, что князь утомлен и черные круги пролегли под глазами. – Тебе, поди, почивать пора?
– Да нет, – улыбнулся князь в бороду. – Я еще посижу над книгой, а вы ступайте. Утром сведу со своим старшим сыном Всеволодом. С ним и науку ратную одолевать тебе, Андрей, рядом, и в сражения ходить. Такова твоя служба будет. Идите! – махнул рукой великий князь.
Глядя вслед выходившим из горницы, подумал: «Родная кровь, а все-таки чужой. Даже не дрогнуло ничего в груди при виде его. Может, Дубрава мне такой же глянется?»
2
Андрейка быстро освоился в княжеском тереме и сдружился с княжичами: Всеволодом, Мстиславом, младшим – Владимиром. Особенно крепко к нему привязался младшенький из Юрьевичей. Владимир ходил за Андреем следом, во всем подражая ему. Андрей тоже полюбил смышленого, забавного малыша, любознательного и непоседливого. Частенько, забравшись с ним в сенник княжеской конюшни, Андрей рассказывал Владимиру о городах, которые повидал, о диковинных зверях и дальних странах, о которых прочитал в книгах, о нашествии татар и погибели русских князей на Калке.
– Вот вырасту таким большим, как батюшка, – горячился Владимир, сжимая кулачки, – и отмщу убивцам! Я им задам!
Андрей, будучи, по сути, княжеским слугой, быстро сошелся с челядью и гридями охраны, и только Агафья не приняла черноглазого паренька. Она всякий раз при встречах внимательно разглядывала Андрея, находя в его чертах общее со своими детьми: брови – такие же, как у Всеволода; овал лица, нос – как у Владимира; походка схожа с поступью Юрия. Как-то зимой, на Крещение, после долгих поисков Владимира, ушедшего с Андреем с княжеского двора на торг, Агафья, разразившись рыданиями, потребовала удалить со двора своевольного слугу. Великий князь долго молчал, слушая причитания жены, а затем, решившись, сказал:
– Ты Андрюшку не замай! Сын он мне. Никто об этом не знает, и ты забудь. Но, несмотря ни на что, жить он будет здесь. А потому смирись! Такова моя воля!
Агафья, охнув, обмякла и села на пол.
– Да как же это, Господи?! Грех-то какой…
– Грех тот давно замолил, да и не ведал я, что сын у меня растет. И Андрею то неведомо. Ты же, Агафья, относись к нему как хочешь: лежит сердце – люби, нет – терпи, не неволю. Но вида не показывай! – сказал строго князь. – Он – кровь моя и дорог мне, как и твои сыновья. Станет зрелым мужем – пошлю воеводой в Городец, Устину Микуличу на смену. А до того будет жить в тереме.
– Как скажешь, государь, – тихо произнесла Агафья и залилась слезами.
Прошел год, за ним другой. Андрей подрос, раздался в плечах. Не одно девичье сердечко трепетно стучало, когда он проходил мимо, сверкая своими черными глазами, задевая их шутками или дерзким словом. Из-за этого-то и произошел разлад между ним и Всеволодом. Приглянулась и тому, и другому ясноглазая дочь боярина Никифора Зыкова. Девка была гордая, с норовом, предпочла она Андрея, а Всеволоду досадно, что не его. Как же?! Сын великого князя, наследник, а тут какой-то безродный слуга княжеский! Косые взгляды переросли в неприязнь, а от оскорблений словами дело чуть не дошло до кулаков. Чтобы и дальше не обострять отношений между сыновьями, Юрий Всеволодович, призвав старшего, распорядился:
– Я вижу, Андрей, у тебя кулаки чешутся, в драку просятся. Будет тебе драка! Князь Ярослав переяславский любит молодцов вроде тебя. Сам, несмотря на возраст, задирист и нетерпелив, потому и воев в свою дружину подбирает по себе. В прошлом году он литовцев усмирял, а ноне на финнов собрался. Поедешь к нему, письмо тебе дам. Пора ратному делу не по рассказам и книгам учиться, а мечом познавать науку полководческую. Про Александра из Македонии читал?
– Читал, государь.
– Вот тебе и учитель, и пример, и наставник. Молод был македонянин, а велик. Отправляйся в Новгород завтра же. С тобой поедет десяток гридей с подарками для княгини Ростиславы. Их тоже оставлю брату моему. Поживешь у Ярослава, когда нужда приспеет, призову. А теперь иди, – махнул рукой князь, отпуская.
Так Андрей оказался в Новгороде. Князь Ярослав встретил молодого владимирца настороженно, не поверил, что сам великий князь принял такое участие в судьбе простого гридя. Позже через своих людей во Владимире дознался правды, а приглядевшись к юноше, приблизил его. В походе на финнов Андрей водил за собой сотню конных дружинников, таких же, как и он, молодых, горячих, безрассудной храбрости. Именно его сотня дерзким налетом разгромила большое селение финнов, выставивших ополчение в пять сотен. Обойдя засеку, молодые дружинники неожиданно обрушились на обороняющихся, свистом и улюлюканьем нагоняя страх и внося сумятицу в их ряды. Финны дрогнули и, бросая оружие, побежали. Золота и серебра в селении не оказалось, но пленных взяли столь много, что удержать всех было не под силу дружинникам, и часть из них Андрей отпустил вольно.
Ярослав был доволен молодым владимирцем и по окончании похода одарил его щедро. Андрей купил себе дом в Славянском конце Новгорода и слугу заимел – быстрого на ноги и вороватого на руку. Но этот грех по доброте своей Андрей прощал ему.
На следующий год Ярослав опять водил новгородскую дружину на финнов, чтобы отомстить им за учиненное разорение Олонецкой земли. Но ладожский посадник разбил двухтысячное войско финнов, а его остатки, укрывшись в лесах, добили ижорцы и корелы. Ярослав же, простояв праздно на Неве, ушел в Новгород.
