Анатолий Корольченко - Атаман Платов
Заговорили о русской армии, партизанах, казаках. Охмелевший майор, услышав имя Платова, пришел в ярость.
— Попался бы он, этот Платов, в руки, я из него вот бы что сделал. — Он схватил лежавшую у камина кочергу и, сжав зубы, перегнул ее. — Вот таким бы стал казачий атаман!
И швырнул кочергу к камину.
Как бы не понимал языка Матвей Иванович, однако ж угрозу майора понял.
— Как же это Платов к нам попадется? — заметил Удальцов. — Скорей мы к нему угодим.
— Это-то так, но я к слову… Знал бы, что такое он нам уготовит, я б над ним еще в Тильзите какую-либо акцию устроил.
— А вы были в Тильзите?
— А как же? В седьмом году.
— И видели Платова?
— Видел и его: длиннющий такой, вроде этого гренадера.
И майор стал рассказывать, как он оказался среди немногих офицеров в небольшом городишке Тильзите, когда два императора подписывали договор.
Бутыль опустошили только наполовину, а самогон свалил всех с ног. Захрипел и майор, уронив голову на стол.
Матвей Иванович незаметно кивнул, и они вышли из комнаты…
Казаки атаковали усадьбу на рассвете, и французы не оказали сопротивления.
Когда пленных выстроили и Удальцов подошел к Платову с докладом, стоявший в строю майор едва не лишился речи.
— Это… же… гренадер.
— Гренадером он был вчера, а сегодня — Платов, — ответил штабс-капитан.
Казаки вышли в поход.
— Запевай! — подал команду есаул, возглавлявший первую сотню, шедшего в голове колонны атаманского полка.
Запевала Митька Гусельников набрал поболее воздуха:
Ай да Платов, наш отец!Совьем Платову венец!
Ехавший рядом с Платовым Удальцов посмотрел на него.
— Про вас поют, ваше превосходительство.
Э-эх! Совьем Платову венец! —
дружно подхватила сотня.
Матвей Иванович улыбнулся, промолчал: этот куплет он уже слышал раньше.
Платов бороду обрил,У французов в гостях был! —
продолжал запевала высоким голосом. Это уже было новое.
Э-эх! Бороду обрил,У французов в гостях был!
— Ах, шельмец! — не удержался Матвей Иванович. — Уже сочинил. Вот я тебя!..
И, пряча улыбку, погрозил Митьке плетью.
Голубая папка
В сумерках ноябрьского вечера громоздкая карета Наполеона в сопровождении колясок и верховой охраны добралась, наконец, до небольшого селения. Половина крестьянских изб сожжена, оставшиеся стояли без крыш. Даже стропила снесены на топливо. Солома пошла на корм и подстилку лошадям.
Разграбленным оказался и единственный в деревне дом помещика, предназначенный для императора и его свиты. В доме не нашлось ни одной достойной комнаты, в которой мог бы разместиться Наполеон.
А между тем мороз усилился, дым из трубы уходил столбом в небо, что предвещало дальнейшее похолодание.
Нашли комнату с сохранившейся печью, однако ни одной рамы в окнах не было. Тогда их забили досками, в щели затолкали пучки соломы, затянули попонами.
Выстуженное помещение долго не нагревалось, и Наполеон молча вышагивал по комнате. Под его грузным телом тоскливо поскрипывали половицы.
— Что с обозом, Бертье? — спросил он вошедшего начальника штаба.
— Наглецы разграбили обоз. К счастью, забрали немного.
— А наши документы? Я имею в виду государственные бумаги, особенно по ведомству Дарю.
Уверенный в том, что в России придется вновь вести переговоры с Александром и заключать новый, более выгодный, чем подписанный пять лет назад в Тильзите, мир, Наполеон приказал государственному секретарю Дарю иметь при себе необходимые документы. И теперь в обозе, в опечатанном сундуке, находилось несколько бумаг исключительной важности, которые могли понадобиться в Москве.
— Об этом лучше спросить самого Дарю, — уклончиво ответил начальник штаба.
— Дело в том, что Дарю проявляет чрезмерное за них беспокойство, — продолжал Наполеон. — Он опасается, как бы они не попали в руки неприятеля. И вот уже какой день настаивает на их уничтожении. Позволительно ли это сделать?
— О, мой император! Этот вопрос лучше решить с самим Дарю. Не ровен час… — Бертье не стал высказывать своего опасения о возможности набега казаков на императорский обоз, следовавший в полумиле от их охраны. Наполеон помолчал, раздумывал. Потом сказал:
— Надо заранее приготовиться на случай, если казаки снова вздумают напасть на нас.
— Их нападение возможно каждую минуту…
— Пусть Дарю поступает так, как находит нужным. — Уткнув лицо в мех воротника, Наполеон замолк. Потом, после паузы, продолжал: — Я буду лучше до конца кампании есть руками, чем оставлю русским хоть одну вилку с моей монограммой. И еще, Бертье, нужно удостовериться, в хорошем ли состоянии наше оружие. Возможно, придется пустить его в дело.
Когда Дарю явился, Наполеон спросил о документах канцелярии. Тот ответил:
— Казаки их разбросали. Однако же, к счастью, почти все цело. Чемодан с картами исчез да еще кое-что.
— И это все?
— Кажется… Я опять осмелюсь просить вашего разрешения сжечь документы.
— Хорошо, Дарю, можете предать огню бумаги канцелярии. И делайте это скорей.
Наполеон лежал с открытыми глазами. Он с чувством страха и смятения вспомнил, как сегодня чуть не попал в руки казаков. И еще вспомнил, как у Городни — небольшом местечке по пути из Боровска к Малоярославцу — их атаковали из лесу казаки. Поднялся невообразимый переполох. А он, Наполеон, улыбался иронической улыбкой, приняв происходящее за неуместную суету, вызванную трусами и паникерами. Когда же один из нападавших всадников на полном ходу проскочил мимо и, словно бы невзначай, ткнул пикой лошадь генерала свиты и тот рухнул вместе с конем, только тогда Наполеон понял, какой подвергается опасности.
«Что за страна! — думал он. — Скорей бежать! Бежать!» Эта мысль все более и более овладевала им. Да, конечно, нужно сделать так. Покинуть тайком армию и уехать подальше от опасности.
Утром он встал с твердой решимостью поступить так, как надумал ночью. И чем скорее он это сделает, тем будет лучше.
Казака Степкова, когда он достиг французского обоза на дороге, привлек обитый железом ящик. Среди прочей поклажи, что находилась в фуре, ящик выделялся и размерами и видом. Крыша закрыта на два замка, на шелковом шнуре — сургучная печать.
«Не иначе как в нем что-то секретное» — подумал казак и сбросил с фуры ящик. Ударом пики он в два приема сбил замок, рванул шнур с печатью.
Ровными рядами лежали переплетенные в кожу книги. Вывалил их. Внимание привлекла голубая папка. На ней золотое тиснение, в замысловатом сплетении линий выделяются две буквы: «N» и «А». В папке пергаментные листы, чернильной вязью выведены строчки. Перелистал казак пергамент, ничего не понял. В конце висели на ленточках две сургучные печати.
Степков не знал, как поступить с находкой. Но тут подскочил есаул, его сотенный.
— Нашел время любоваться! Вместо того чтобы на возу шарить, помог бы с пушками разделаться!
Казак сунул находку в переметную суму и бросился к артиллеристам. На следующий день он ту папку заложил в мешок, где хранил трофеи.
Так и лежала голубая папка в мешке, пока казака не подстрелили в одной из перепалок. Разбирая вещи убитого, на нее наткнулись товарищи.
Прослышав о папке, командир полка приказал немедленно показать ее, а посмотрев, тут же поскакал к Платову.
Матвей Иванович прочитал текст, увидел в конце подписи Наполеона и императора России Александра, обомлел. Эту папку он видел летом 1807 года в Тильзите, когда Наполеон и Александр заключили Тильзитский мир.
Держа в руках голубую папку, генерал Платов понял, что коль договор у него в руках, то можно считать его недействительным! Документ, который не имеет цены! Немедленно к императору Александру! Благо он при армии.
Никогда Матвей Иванович не торопил так возницу кареты. Он готов был даже мчаться верхом.
— Незамедлительно доложите обо мне императору, — потребовал он у генерал-адъютанта. — Дело весьма срочное, государственной важности.
Его допустили к императору тут же.
— Ваше величество, вот Тильзитский договор. Тот самый, что хранился у Наполеона. Прошу его принять. — Он с торжественным видом держал на вытянутых руках папку. — Отныне никаких обязательств по оному договору Россия не несет.
Александр с недоумением смотрел на атамана. Потом взял папку, перелистал, усмехнулся:
— Гм! В самом деле договор. И его доставили казаки?
— Так точно, они самые.
— Опоздал, генерал, — Александр захлопнул папку. — Договор потерял силу с того дня, когда разбойные войска Наполеона перешли русскую границу. Однако ж, — он сделал многозначительную паузу, — в знак воинской доблести Войска Донского передаю этот договор вам. Пусть отныне ваш род станет его хранителем.
