Лиса Си - Снежный Цветок и заветный веер
«Благодарю вас, — сказала она, — но я приехала в Тункоу навестить свою родную семью».
«Родные любят, когда замужние дочери приезжают к ним на праздники, — ответила я с привычной вежливостью. — Я уверена, что они будут очень рады видеть вас».
«А я — их, — сказала она, запуская руку в корзинку с лунными пирожками, висевшую у нее на руке. — Наша подруга попросила меня передать вам одну вещь». Она вытащила длинный тонкий предмет, завернутый в кусок бледно-зеленого шелка, который я подарила Снежному Цветку. Лотос отдала мне сверток, пожелала счастья, засеменила по улице и повернула за угол.
По форме предмета я поняла, что держала в руках, но не могла догадаться, почему Снежный Цветок не приехала, а лишь прислала мне наш веер. Я отнесла сверток наверх и дождалась, когда мои невестки отправятся раздавать лунные пирожки нашим друзьям в деревне.
Я отправила свою дочь вместе с ними, сказав, что ей следует насладиться этими последними днями на свободе. Когда все ушли, я села на стул около зарешеченного окна. Сквозь резную решетку проникал слабый свет, так что тени от веток и листьев сложились на моем рабочем столике в красивый узор. Я долго смотрела на сверток. Откуда я знала, что надо бояться открывать его? Наконец, я откинула один край шелковой ткани, потом другой, пока не развернула ее целиком. Я взяла веер в руки. Затем я начала медленно раскрывать его, складку за складкой. На складке рядом с той, где были иероглифы, написанные чернилами из углей накануне того дня, когда мы спустились с гор, я увидела новую колонку иероглифов.
«У меня чересчур много бед», — писала Снежный Цветок. Ее иероглифы всегда были изящнее моих, ее линии были такими тонкими, что на концах становились почти невидимыми. — «Я не могу быть такой, какой ты хочешь. Ты больше не услышишь моих жалоб. Три названые сестры пообещали любить меня такой, какая я есть. Напиши мне, не для того, чтобы утешить меня, как ты всегда меня утешаешь, но просто для того, чтобы вспомнить наше девичье время». И больше ничего.
Будто меч вонзился в мое тело. Сердце мое подпрыгнуло, а потом превратилось в тяжелый комок. Любить! Она на самом деле писала о любви к трем названым сестрам на нашем заветном веере? Озадаченная и сбитая с толку, я заново перечитала эти строки. «Три названые сестры пообещали любить меня». Но ведь мы со Снежным Цветком были лаотун, а это означало, что наш союз был достаточно крепким для того, чтобы преодолеть большие расстояния и долгую разлуку. Предполагалось, что наш союз является более важным, чем замужество. Мы дали слово быть верными и преданными друг другу, пока смерть не разлучит нас. То, что при этом она предлагала нам оставаться подругами, буквально лишало меня возможности дышать. По мне то, что она написала, было в десять тысяч раз хуже, чем если бы вошел мой муж и сказал, что он взял себе первую наложницу. И это не означало, что я не могла взять себе названых сестер. Моя свекровь много раз настаивала на этом, но я изворачивалась, как могла, чтобы сохранить нашу дружбу со Снежным Цветком на всю жизнь. А теперь она отодвинула меня в сторону? Казалось, что Снежный Цветок — женщина, к которой я питала глубокую любовь, которую ценила и которой посвятила себя, — не относилась ко мне так же.
Как только я подумала, что достигла предела отчаяния, я вдруг поняла, что зри названые сестры, о которых она писала — это, должно быть, те три женщины из ее деревни, с которыми мы познакомились в горах. Мысленно я перебрала события прошедшей зимы. Может быть, они задумали отнять ее у меня еще в ту первую ночь в горах своим пением? Не увлеклась ли она ими, как муж новой наложницей, которая моложе, красивее и милее верной жены? Может быть постели этих женщин были теплее, их тела — крепче, а истории — интереснее? Может быть, глядя на их лица, она не видела на них ни чаяний, ни упований?
Боль, которую я испытывала, не могла сравниться ни с чем из того, что мне приходилось переживать раньше. Она была глубокой, жгучей, мучительной, намного хуже, чем при родах. Потом во мне что-то изменилось. Я начала реагировать не как маленькая девочка, которая была влюблена в Снежный Цветок, а как Госпожа Лу, женщина, которая считала, что соблюдение правил и условностей обеспечивает душевный покой. Мне было проще обвинить Снежный Цветок во всех ее проступках, чем вынести ту бурю чувств, которая поднялась во мне.
Из любви к Снежному Цветку я всегда делала ей поблажки в наших отношениях. Но когда я сосредоточила свое внимание на всех ее слабостях, передо мной начал вырисовываться образ, полный обмана, лжи и предательства. Я думала обо всех случаях, когда Снежный Цветок лгала мне, — о ее семье, ее замужней жизни, даже о ее избиениях. Она не только не была верной лаотун, она даже не была хорошим другом. Друг должен быть честным и откровенным. Мало того, на меня нахлынули воспоминания о недавних днях. Снежный Цветок пользовалась моими деньгами и преимуществами моего положения для того, чтобы получить одежду и еду получше, чтобы улучшить положение своей дочери, но при этом не обращала внимание на мои советы и предложения. Я чувствовала себя обманутой и чрезвычайно глупой.
А потом произошла странная вещь. Мне на ум пришло воспоминание о моей матери. В детстве мне хотелось, чтобы она любила меня. Мне казалось, если я во время моего бинтования выполню все ее требования, то заслужу ее любовь. И я верила в то, что завоевала ее, но она вовсе не любила меня. Как и Снежный Цветок, она преследовала только свои эгоистические цели. Моей первой реакцией на ложь моей матери и недостаток внимания ко мне был гнев. Я так и не простила ее, только постепенно все больше отдалялась, пока у нее не осталось никакой эмоциональной власти надо мной. Для того чтобы не дать своему сердцу разорваться, мне нужно было проделать то же самое и со Снежным Цветком. Я не могла позволить кому-то узнать, что умираю оттого, что она больше не любит меня. Я должна скрывать свой гнев и свое горе, потому что в этом случае эти чувства были неприличны для порядочной женщины.
Я свернула веер и отложила его в сторону. Снежный Цветок просила меня ответить ей. Я не стала отвечать. Прошла неделя. Я не начала бинтовать ноги своей дочери в тот день, о котором мы договаривались. Прошла еще одна неделя. Лотос снова пришла и передала письмо, которое Юнган принесла мне наверх. Я развернула лист бумаги и посмотрела на иероглифы. Всю жизнь вид линий, сделанных ее рукой, ласкал мне взор. Теперь они показались мне кинжалами.
Почему ты не пишешь? Ты забыла, или удача снова постучалась в твою дверь? Я начала бинтовать ноги своей дочери в двадцать четвертый день, когда бинтовали ноги нам. Начала ли ты бинтовать в тот же день? Я смотрю из своего зарешеченного окна на твое. Мое сердце летит к тебе и поет о счастье наших дочерей.
Я прочитала письмо, потом сунула его уголок в огонь масляной лампы. Я наблюдала за тем, как края листа сворачивались, а иероглифы превращались в дым. В последующие дни стало холоднее, и я приступила к бинтованию ног своей дочери. Пришло еще несколько писем. Я также сожгла их.
Мне было тридцать три года. Если повезет, я могла бы прожить еще семь лет, а если повезет больше, то семнадцать. Но такую боль в сердце я не могла вынести ни одной минуты, не говоря уже о целом годе или о нескольких годах. Моя мука была велика, но я призвала на помощь ту самую дисциплину которая помогала мне держаться во время бинтования моих ног, эпидемии и зимы в горах. Я приступила к тому, что назвала Изгнанием Болезни из Моего Сердца.
Как только какое-либо воспоминание приходило мне в голову, я мысленно замазывала его черными чернилами. Если я видела что-то, тревожившее мою память, я закрывала глаза или отворачивалась. Если воспоминания приходили в виде запаха, я прятала нос в лепестках цветка, кидала больше чеснока в кастрюлю или вызывала в памяти запах голода в горах. Если воспоминание было вызвано прикосновением — если дочь касалась моей руки, если дыхание мужа щекотало мне ухо по ночам, если легкий ветерок пробегал по моей груди, когда я мылась, — я терла и терла это место или била по нему, чтобы уничтожить это воспоминание.
Я была безжалостна, как крестьянин, который после сбора урожая выдергивает последние колоски. Я старалась выдернуть их все, оставить голую землю, так как это был единственный способ защитить мое раненое сердце.
Воспоминания о Снежном Цветке продолжали терзать меня, поэтому я соорудила цветочную башню, похожую на ту, которую мы построили, чтобы успокоить дух Прекрасной Луны. Мне нужно было изгнать этот призрак, помешать ей снова терзать мою душу или мучить меня разбитыми обещаниями сердечной любви. Я освободила мои корзины, сундуки, комоды, полки от подарков Снежного Цветка, которые она делала мне на протяжении многих лет. Я отыскала все ее письма. Мне было очень тяжело найти все. Я не могла найти наш веер. Я не могла найти… скажу только, что я не могла найти многих вещей. Но все, что я нашла, я положила в башню или приклеила к ней. Затем я написала письмо:
