Филиппа Грегори - Дочь кардинала

Она качает головой, все еще не в силах избавиться от страха.

– Ты знаешь, что нам не будет покоя. А теперь меня стали мучить сомнения, что именно сейчас происходит во Франции. Я думала, что мой муж готовил армию для того, чтобы поддержать своего брата, короля, в войне на чужбине. Но армия – это тысяча воинов, готовых выполнить любой его приказ, и что будет, если Джордж решит обратиться против короля? Что, если он это все давно придумал? Что, если он убьет Эдуарда во Франции и вернется сюда, чтобы забрать трон у Риверсов?

Мы с Изабеллой в волнении ждем неделю за неделей, боясь известий о том, что английская армия, вместо того чтобы воевать с французами, раскололась и начала войну внутри самой себя. У нас с ней один страх на двоих: неужели Джордж решил исполнить давний план отца – выйти в авангард атаки, а потом неожиданно ударить Эдуарда. Потом мне приходит письмо от Ричарда, в котором он рассказывает мне, что все их планы пошли прахом. Их союзник, герцог Бургундский, отправился куда-то далеко, чтобы устроить засаду, которая никоим образом не помогала их общей кампании. Его герцогиня, Маргарита Йоркская, родная сестра Ричарда, не смогла призвать мужа помочь своим братьям, когда они высадились в Кале, чтобы выступить на Реймс, где они собирались короновать Эдуарда на царствование во Франции. Маргарита, прирожденная и истинная Йорк, пребывает в отчаянии от того, что не смогла заставить мужа поддержать своих братьев. Однако возникают подозрения, что это герцог сумел втянуть их в войну с Францией, преследуя свои собственные цели. Все те, кто ранее казался союзником, выдвигают собственные требования и преследуют собственные интересы. Только муж был готов придерживаться исходного плана, если бы это было возможно. О чем он и пишет мне в полном горечи письме:

«Бургундия преследует свои цели. Родственник королевы, наш знаменитый святой Пол, грешит тем же самым. И именно теперь, прибыв на место и приготовившись сражаться, мы обнаруживаем, что мой брат растерял свой воинственный пыл, и король Людовик предложил ему прекрасные отступные, дабы тот оставил королевство Франции в покое. Золото и рука принцессы Елизаветы, чтобы она стала следующей королевой Франции, – такова цена нашего отступления. Моего брата купили.

Анна, только ты одна можешь понять, как мне горько и стыдно от всего этого. Я хотел вернуть Англии некогда принадлежавшие ей французские земли. Я хотел увидеть, как наши армии одерживают победы на полях Пикардии. Вместо этого мы стали торговцами, стремящимися не прогадать с ценой. Я ничего не могу поделать, чтобы помешать Джорджу и Эдуарду вцепиться в условия этого мирного договора, как в свое время не смог вывести своих людей из города Амьена, где король Людовик накрывал столы с обильными угощениями и вином, зная, что они не смогут остановиться и будут есть и пить до тех пор, пока их не начнет тошнить, как собак. И теперь мне тошно от того, что на них форма с моими цветами. Это мои люди опьянены обжорством, а я пьян от стыда.

Клянусь, я никогда больше не стану доверять Эдуарду. То, что он делает, не подобает королю, это не Артур из Камелота. Такое поведение больше подходит бастарду королевского лучника, и я не могу смотреть ему в глаза, когда он набивает рот едой со стола короля Людовика и прячет по карманам золотые столовые приборы».

К сентябрю они все уже вернулись домой, богаче, чем кто-либо из них мечтал: нагруженные серебряными блюдами, драгоценностями, кронами и обещаниями о больших дарах. У короля в сокровищнице оказалось семьдесят пять тысяч крон в качестве платы за перемирие на семь лет и обещание короля Франции платить по пятьдесят тысяч фунтов в год – за каждый год, в который Эдуард не станет предъявлять права на английские земли во Франции. Джордж, герцог Кларенс, который всегда был на стороне брата во время торгов, жадный до легких денег, получил звание доверенного советника и тут же использовал его для опротестования в совете неприлично малого пансиона и тоже стал купаться в роскоши. Единственным недовольным среди всех них, кто вернулся из похода на Францию, и вернулся несравнимо богаче, чем прежде, оказался мой муж. Только он предупреждал Эдуарда о том, что таким способом невозможно победить французского короля, что простой люд Англии решит, что выплаченные ими налоги были растрачены зря, что граждане и джентри[9] в парламенте обернутся против него и обвинят короля в позорном перемирии. Только он умолял Эдуарда не продавать неотъемлемое право вернуть причитающиеся стране земли. Мне кажется, что Ричард вообще один во всей огромной английской армии протестует против этого мирного соглашения. Все остальные заняты подсчитыванием своих прибылей.

– Он знал, что я был против этого, знал, что я настаивал на войне, и все равно французский король дал мне полдюжины охотничьих собак и целое состояние на серебряном блюде! – восклицает Ричард, когда мы находимся в наших личных комнатах, за крепко закрытой дверью, ограждающей нас от любопытных ушей. Слава Богу, что его мать по-прежнему находилась в Фоттерингей и не могла присоединить свой голос к его претензиям к королю.

– Ты принял его дар?

– Конечно. Все остальные приняли, и немало. Уильям Гастингс согласился на две тысячи крон в год. И это еще не все! Эдуард согласился отпустить Маргариту Анжуйскую!

– Освободить королеву?

– Ее больше нельзя называть королевой. Она должна будет отречься от титула и своих притязаний на корону Англии. Да, ее отпустят.

– Но она же не переселится к нам? – Меня охватывает приступ ужаса. – Ричард, я правда не вынесу, если она поселится в одном из наших домов.

И он громко смеется, впервые за все время с возвращения домой.

– Господи, нет, конечно! Она вернется во Францию. Пусть Людовик сам заботится о ней, если она так ему нужна. Они отлично подходят друг другу: оба не ведающие чести, оба жадные, лживые и недостойные занимать свой трон. Если бы я был Эдуардом, я бы без промедлений казнил ее и завоевал его земли. – Он ненадолго задумывается. – Если бы не Эдуард, я бы никогда не согласился на это унизительное перемирие.

– Ты исполнил свой долг, – говорю я, положив руку ему на плечо. – Ты собрал людей, ты вывел их на поле боя.

– У меня такое чувство, будто я брат Каина. Да нет, двух Каинов, которые продали свои права, принадлежащие им по праву рождения, за миску похлебки. Я оказался единственным, кто еще помнит о чести. Они смеялись надо мной, называли глупцом за то, что я говорил о достоинстве. Они говорили, что я живу в мечтах о мире, которого не существует, в то время как они не упускают своего шанса у кормушки. – Он поворачивает голову и целует мое запястье. – Анна, – тихо произносит он.

Я наклоняюсь и целую его шею, за волосами, а когда он сажает меня к себе на колени, то покрываю поцелуями его закрытые глаза, нахмуренные брови и губы. А когда он кладет меня на постель и берет меня, я отдаюсь ему с молитвой о том, чтобы сейчас я зачала еще одного мальчика.

Моему сыну, Эдуарду, исполнилось три года, и его выпустили из детской и перестали наряжать в длинные рубахи, решив, что он уже может носить взрослую одежду. Я распоряжаюсь, чтобы портной Ричарда сшил миниатюрные копии его темных красивых костюмов, и сама каждое утро помогаю ему одеваться, продевая ленты сквозь отверстия в рукавах, натягивая высокие сапоги для верховой езды и прося топнуть ножкой. Вскоре его волосы можно будет стричь, но пока каждое утро этого лета я причесываю медового цвета мягкие локоны, укладывая их на белый, обрамляющий лицо воротник, накручиваю их на палец.

Каждый месяц я молюсь о еще одном ребенке, о брате моему сыну или даже о девочке, если на то будет воля Всевышнего. Но проходит месяц за месяцем, кровь за кровью, а я так и не чувствую утреннего недомогания, прекрасного головокружения, говорящего мне о том, что я понесла.

Я ходила к травнику, вызвала лекаря, и травник дает мне отвратительный взвар и мешочек с травами, который я должна носить вокруг шеи, а лекарь велел есть мясо, даже по пятницам, и сказал, что я суха и холодна там, где должна быть горяча и влажна. Мои дамы по секрету поведали мне, что знают одну мудрую женщину, обладающая силами не от мира сего, которая может сделать так, что у меня родится ребенок или чтобы был выкидыш, может вызвать бурю, высвистать ветер, наверное, мне бы рассказали еще много чего, но я остановила их рассказ.

– Я в это не верю, – твердо говорила я. – Я не верю в то, что подобные вещи существуют. А даже если они и существуют, то они противны воле Господа и лежат за пределами путей человеческих. Значит, я не хочу иметь с ними ничего общего.

Ричард ни разу не выражал недовольства тем, что у нас так долго нет второго ребенка, хотя он знал, что способен иметь детей. Я знаю о двоих его детях, которые появились еще до нашего венчания, и их может быть больше. У короля, его брата, множество бастардов по всему королевству, не считая признанных им семерых детей с его королевой. Но у нас с Ричардом есть только один драгоценный Эдуард, и мне остается только догадываться о том, как королеве удается рожать стольких детей от одного брата, в то время как мне был дан только один ребенок. Может быть, она действительно знает что-то противное воле Господа и за пределами путей человеческих?