Ушаков - Сергей Анатольевич Шаповалов
* * *
Хочу сказать об одной очень неприятной болезни, которая меня начала мучать в последние дни после осады Корфу. На ногах стали выступать не заживаемые язвы. Фельдшер осмотрел меня и вынес диагноз:
– Не морской вы человек, Добров. На сушу вам надо. Я вынужден доложить Адмиралу.
– Прошу вас, не надо! – взмолился я.
– Но вы же сгниёте. Вам всего лишь семнадцать. Вы растёте. Вам необходимо нормальное питание. А что вы едите? Тухлую солонину? Сухари с червями? На берег! – решительно закончил доктор.
– Ну, что, Семён? – участливо спросил Ушаков. В каюте был он и фельдшер. До того стало обидно, что слезы выступили на глазах? – Ничего не поделать.
– Списываете? – спросил я.
– Оставьте нас, – попросил Ушаков фельдшера. Тот покорно вышел. – Я бы тебя с удовольствием оставил при себе. Но, сам понимаешь, не подходишь ты для моря. Ты уж не обижайся. Как к офицеру, как к артиллеристу – к тебе никаких претензий. Но ты же не хочешь зачахнуть в расцвете сил от какой-то глупой болячки? Извини, о тебе же беспокоюсь. Я тебя направлю с капитаном Сорокиным освобождать южную Италию. Представь: виноградные лозы, кипарисы, ясноглазые красотки… Сразу поправишься.
– Угу, – буркнул я.
– Так точно, – поправил он.
– Так точно, – вздохнул я. А на душе: Так гадко!
– Да, и вот ещё, – вспомнил адмирал. – Все твои недоразумения в Петербурге закончились. Елена Павловна обручена с наследным принцем Фридрихом Людвигом Мельбург-Шверинским. Вот, письмо от Аракчеева. – Он показал серый лист штабной бумаги. – Тебе разрешено вернуться в Петербург. Хочешь, с первым же авизо отправляйся в Севастополь.
– Разрешите с Сорокиным, в южную Италию, – попросил я.
– Разрешаю.
Италия
В конце апреля, поймав ветер, четыре фрегата с десантом мчались к южному побережью Италии. Первым рассекал волны «Святой Михаил». Экспедицию возглавлял капвторанг Александр Андреевич Сорокин.
В первые сутки я не мог заснуть, так горестно было прощание с Егором Метаксой, с офицерами, с родным «Святым Павлом». Фёдор Фёдорович пожал мне руку:
– Эх, Семён! Авось свидимся. Если что было обидное – не поминай лихом.
Я был ему очень благодарен. Никогда не встречал такого благородного и умного человека. Его любили все матросы, все офицеры. Если даже были у него разногласии с Сенявиным, но я никогда не слышал от капитана дурного слова об адмирале. Никогда еще, ни при каких командующих не был так могуществен русский флот. Никогда до этого недруги так не боялись Андреевского флага.
Корабельные плотники мне сделали небольшую копию «Святого Павла». Я ее хранил в отдельном рундучке. Матрос Иван Дубовцев последовал со мной, как ординарец. Но как только я направлюсь в Петербург, он вновь должен был вернуться на флот.
* * *
Рано утром, двадцать второго апреля на горизонте показался итальянский берег. Вскоре отчётливо были видны форты города Бриндизи. Крепкий попутный ветер гнул мачты. Впереди стоял на якоре со спущенными парусами французский фрегат. Сорокин готов был отдать приказ обстрелять неприятеля. Но на французском судне никто не поднимал тревогу.
– Никак эти дурни спят? – удивился Сорокин, когда, поравнявшись бортами, мы увидели пустую палубу и одинокого вахтенного матроса, дремавшего у штурвала.
Призовая команда на шлюпках взяла фрегат быстро и тихо, а «Святой Михаил» и другие корабли уже подходили к фортам, открывая пушечные порты. Десант был спущен немедленно. Следом раздалась канонада. В крепости никто не ожидал нападения. Французы не успели произвести ни единого выстрела, как передние батареи были захвачены. Гарнизон бежал в панике. Комендант с такой поспешностью удирал, что даже не успел пообедать.
Когда мы ворвались в покои коменданта, на столе стояли приборы и горячая супница.
– Господа, пообедаем? – предложил один из офицеров.
– А это что такое? – удивился я, увидев кованый сундук у входа. Его явно только что тащили и бросили. Мы сбили замки, открыли крышку. Сундук был полон денег. Французы даже бросили казну.
Два каперских судна на всех парусах удирали в море. Сорокин не стал их преследовать. Потери русской эскадры при взятии Бриндизи – ни одного убитого, двое с лёгкими ранениями.
Эскадра быстро двинулась вдоль побережья. Следующий город, из которого бежал гарнизон, завидя русский флаг, был Манфердония. Но хотя бы на этот раз французы удирали организованно, даже пытались захватить с собой пушки, но все же бросили и их по дороге.
– Сеньор Мишеру, – сказал Сорокин неаполитанскому министру, когда офицеры обедали в доме губернатора Манферодонии. – Прошу вас быть провожатым. Капитан Белли возглавит экспедицию в Неаполь.
– Разве мы не морем будем добираться? – испуганно спросил Мишеру. – Неаполь находится на западном побережье, а мы на восточном.
– У нас займёт много времени огибать все южное побережье. А десант быстро дойдёт посуху. Думаю, месяца вам хватит.
– Хорошо, – согласился Мишеру. – Только надо учесть, что в этой части Италии страна бедная, да еще разорена французами. Сложно будет прокормить две тысячи солдат.
–Какие, две тысячи? – удивился капитан Белли. – Корпус – всего шестьсот человек.
– Как, шестьсот? – у неаполитанского министра чуть вилка не выпала из рук. – Вы шутите?
– Нисколько. Больше я не могу дать, – уверил его Сорокин.
– Господа, господа, – заныл Мишеру. – Неаполитанская армия состояла из тридцати тысяч и была полностью разгромлена. А вы хотите с горсткой людей взять Неаполь?
– А вы кушайте, – посоветовал Сорокин, указывая министру на тарелку с салатом. – Сами говорили, край, по которому пойдём, бедный. Кушайте.
– Вы издеваетесь, сеньор Сорокин! – воскликнул Мишеру. – Мы не сможем столь малым отрядом взять Неаполь. Против нас стоят большие силы.
– Могу вас успокоить, – сказал Сорокин. – Макдональд срочно оттягивает войска в Ломбардию. Суворов французам задал такого жару, что директория вообще боится потерять Италию.
– И все же! – чуть не плакал министр. – Хотя бы еще человек пятьсот.
В это время дежурный капрал доложил о прибытии важной персоны. Капрал не говорил по-итальянски и плохо понимал французский. Сказал, что персона – явно из высшего духовенства, но охрана состоит из каких-то бандитов с большой дороги.
– Персону пустите, бандитов оставьте на улице, – приказал Сорокин.
В зал без всякого доклада ворвался высокий человек в тёмном дорожном камзоле. На вид ему было за пятьдесят. Лицо благородное с тяжёлым, чисто выбритым подбородком и большим итальянским носом. Мясистые губы изгибались в брезгливую полуулыбку.
– Где мои русские братья? – громко сказа он, оглядывая нас. – Я хочу их
