И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд
– Семь, сэр, – отрапортовал парень.
Капитан поковырялся во внутреннем кармане, затем пошарил в кармашке под ремнем, протянул свою руку, похожую на баранью ногу и сжатую в кулак, и сказал:
– Вот, держите! Теперь у вас будет вдвое больше. Десять фунтов и четырнадцать шиллингов! Но с вашей стороны было опрометчиво тратить так много. В следующий раз постарайтесь отложить побольше. Вскоре вы и сами узнаете, что роды дело чертовски дорогое и припрятанной звонкой монеты хватает очень ненадолго!.. – Когда парень уже повернулся, чтобы уйти, он его окликнул: – Вернитесь, ординарец!.. И еще одно… Не надо трепать об этом по всему лагерю… Я не могу ассигновать всех семимесячных детей этого батальона… Если по возвращении из увольнительной вы и дальше будете проявлять себя так же замечательно, как сейчас, я буду ходатайствовать о присвоении вам чина младшего капрала с назначением соответствующего денежного содержания.
Когда ординарец опять собрался уйти, Титженс еще раз его окликнул и спросил, почему бумаги не подписал капитан МакКекни. Тот запнулся и, заикаясь, пробормотал, что капитан МакКекни… Что капитан МакКекни… Словом…
– О Боже!.. – едва слышно прошептал Титженс. – А громче добавил: – Одним словом, с капитаном МакКекни случился очередной нервный припадок…
Ординарец его фразу воспринял с благодарностью. Так оно и было. Нервный припадок. Говорят, что в клубе-столовой он вел себя странно. Что-то связанное то ли с разводом, то ли с дядей капитана. Вот ночка выдалась, хоть в могилу ложись!
– Да-да, – произнес Титженс, привстал со стула и посмотрел на Сильвию.
– Ты никуда не пойдешь! – с болью в голосе сказала она. – Я настаиваю! Ты никуда не пойдешь!
Он опустился обратно на стул и устало пробормотал, что произошедшее его очень беспокоит. Этого офицера вверил его заботам генерал Кэмпион. Поэтому ему, вполне возможно, вообще не стоило покидать лагерь. Однако МакКекни, казалось, стало лучше. Сильвия тотчас утратила существенную часть своего спокойного высокомерия. Она надеялась, что сможет мучить сидевшую напротив глыбу мяса всю ночь, наслаждаясь каждой минутой. Мучить и пленять.
– Тебе прямо здесь и сейчас надо заняться делами, которые впоследствии окажут влияние на всю твою жизнь, – сказала она. – Точнее, на нашу! А ты хочешь все бросить из-за жалкого племянничка твоего дружка… – Она немного промолчала, потом добавила, уже не на французском: – Ты даже теперь не можешь уделить внимание вопросам самым что ни на есть серьезным, потому что играешь в свои детские игры. И даже не желаешь понять, что для меня это невыносимое оскорбление.
Последние слова она произнесла, затаив дыхание.
Титженс спросил ординарца, где сейчас МакКекни. Тот ответил, что капитан куда-то ушел из лагеря. Командовавший частью полковник снарядил на его поиски пару офицеров. Титженс велел ординарцу пойти и найти такси. Он сам поедет в лагерь. Тот возразил, что из-за воздушного налета такси не работают. Может, приказать кому-то из гарнизонной полиции реквизировать одно из них по неотложной военной надобности? В этот момент в саду весело трижды громыхнуло зенитное орудие.
– Да! Да! – согласился Титженс.
Грохот воздушного налета приобрел более грозный характер. Титженсу протянули голубое письмо, написанное кем-то из французских гражданских. В нем герцогиня сообщала, что уголь для ее теплиц попал под запрет французского правительства. И считала излишним говорить, что, полагаясь на его честь, намерена наладить поставки через британскую военную администрацию. При этом требовала немедленно ответить. Когда капитан прочел ее послание, его охватило неподдельное раздражение. Сильвия, от грохота охваченная смятением, воскликнула, что письмо прислала Валентайн Уонноп, поселившаяся в Руане. Неужели эта девица не даст ему какой-то часок, чтобы уладить вопрос всей его жизни? Титженс подошел к стоявшему рядом с ней креслу и протянул послание герцогини.
А потом пустился в тягучие, серьезные, нескончаемые объяснения, сопровождая их такими же тягучими, серьезными, нескончаемыми оправданиями. Ей пришлось взять на себя труд приехать в такую даль, дабы оказать ему честь посоветоваться в деле, которое она имела полное право уладить сама, но из-за чрезвычайно серьезного положения на фронтах он не может уделить ей должного внимания, о чем очень сожалеет. Со своей стороны он предоставляет Гроуби в ее полное распоряжение, со всем его содержимым. Плюс, разумеется, денежные выплаты, достаточные для надлежащего ухода за имением.
Сильвию внезапно охватил приступ безысходного отчаяния.
– Это значит, что сам ты там жить не намерен! – воскликнула она.
На что он ответил, что позже все устроится само по себе. А пока идет война, о возвращении не может быть и речи. Она сказала, что в таком случае он собрался умереть. А потом предупредила, что, если его убьют, она прикажет спилить огромный кедр в юго-западной оконечности Гроуби. Дерево совершенно не пропускало свет в парадную гостиную и расположенные над ней спальни… Титженс вздрогнул, да, после ее слов он действительно вздрогнул и поморщился от боли. Она тут же о них пожалела. Вгонять его в дрожь ей хотелось несколько другими проблемами.
Кристофер сказал, что, хотя не имеет ни малейшего намерения умирать, это от него совершенно не зависит. Ему приходится ехать, куда приказано, и делать, что велено.
– Ты! – воскликнула она. – Ты! Это же позор, что тебе приходится подчиняться чужим приказам и повиноваться всем этим невежам. Уж кому-кому, но точно не тебе!
Он взялся дальше объяснять, что особая опасность ему совсем не грозила, впрочем, не грозила вообще, если, конечно же, его не отправят обратно в батальон. А обратно в батальон его, скорее всего, никто отправлять не станет, разве что он каким-то образом себя скомпрометирует или проявит нерадение на нынешнем посту. Что вряд ли. К тому же для службы в батальоне, который, конечно же, сейчас воевал на передовой, он был слишком слаб здоровьем. И ей следовало понимать, что все, кого она здесь встречала, физически непригодны для фронта.
– Так вот почему очень многие из них такие уроды… Если где-то и искать мужчину презентабельной внешности, то уж точно не здесь. Тут даже Диоген со своим фонарем не поможет.
– Да, на происходящее можно смотреть и так… Большинство твоих… скажем так, друзей, погибли в первые дни войны, а те, кто выжил, до сих пор принимают участие в активных боевых действиях… Это чистая правда.
То, что она называла презентабельной внешностью, в огромной степени зависело от физической формы… Взять, к примеру, лошадь, на которой ему приходилось скакать, это же сущая кляча… Далеко не чистокровная и к тому же германская, что совершенно не мешало ей выдерживать его вес… Мужчины, с которыми она водила дружбу до войны, в той или иной степени были профессиональными военными. И
