Наталья Иртенина - Нестор-летописец
— Если б кто из них был сейчас вместо меня, я бы ему не позавидовал.
— Тогда уйди! — разозлился Мстислав.
— Уйди первым, князь. Возвращайся на Гору.
— Эй, какого беса вы там стоите! — взъярился князь на дружинников. — Достаньте мне его!
Полтора десятка отроков спешились, ощетинились мечами и пошли полукругом на храбра. Одним ударом он отвел их клинки и вторым несильно подрезал сразу трех кметей. Они с криками откатились назад, их место тут же заняли другие.
— У меня ножик длиннее, — на всякий случай предупредил Душило. — Если кто не заметил.
— Зато руки мы тебе подкоротим, — пропыхтел один из отроков, самый отчаянный. — Да и голова у тебя, видать, лишняя для тулова.
— Поменьше разговаривай, целее будешь, — посоветовал ему храбр и отсек наглецу левую кисть. — Ну вот, я же сказал.
Отрок взвыл и выронил меч, схватившись за культю. Его оттерли назад. Несмотря на свою массивность, Душило двигался легко, как пчела на цветке, — уклонялся, приседал, выгибался, внезапно делал выпад и сразу уходил в сторону. Упали еще четверо, один — замертво. Злоба теснила дружинников, они сходились все ближе и все больше мешали сами себе.
Двое догадались обойти коня и убили его. Когда жеребец упал на передние колени, Душило разрубил повод и перепрыгнул через седло. Догадливые кмети не успели воспользоваться своей хитростью, он свалил их одним ударом на двоих.
— Коня-то за что?! — укорил Душило отроков.
Кмети, переводя дух, подались немного назад, рассредоточились. Крайние стали заходить ему в спину. Душило отступил на шаг, сделал ложный выпад вбок и оказался возле тына.
— Утомились? — спросил он, будто заботливый дядька-пестун. — Упражняетесь мало. И кто вас только бою учит?
Едва договорив, он почувствовал резкую боль в левом боку. Душило опустил удивленный взгляд и увидел стрелу.
— Ты откуда же прилетела, стервь такая? — он попытался вытащить ее.
В плечо, под ключицу вонзилась вторая стрела.
— А, так вот это кто! — Душило увидел на другом конце улицы чудина Тукы с его половиной дружины. — И за что меня Изяславовы бояре не любят? — пожаловался он.
Чудин наложил на тетиву третью стрелу и стал целиться. Но с выстрелом опоздал. В голове у храбра полыхнула молния, просыпав искры. Он осоловело оглянулся, пошатнулся и плавно осел наземь. В тын гулко воткнулась стрела.
Один из отроков деловито наматывал ремень кистеня на цевьё. В конец ремня была вплетена свинцовая гиря. Прочие, обступив храбра, тыкали в него остриями мечей. Они были злы, но с полумертвым врагом сражаться все же неинтересно.
— Живой? — подъехал Мстислав.
— Что с ним сдеется, с эдакой тушей?
На лбу у храбра стремительно рос и наливался багрянцем рог.
— Вяжите его и везите на Гору, — распорядился князь. — Там киньте в поруб.
Половины дружины соединились. Чудин Тукы приблизился к Мстиславу.
— Хорошо я сделал, князь? Душило совсем разбуянился. Но я не хотел его убить. Ты не давал мне такого повеления.
— Хорошо, Тукы, хорошо, — похвалил его Мстислав.
— Куда теперь идем — в Гончарный яр? — спросил чудин, уставив на князя блекло-бесцветные преданные глаза.
Мстислав развернул коня. Ему расхотелось ехать на вечевую площадь и смотреть в мертвые лица тех, кого стаскивали туда для позора и зрелища.
— Я устал и доволен свершившимся, — сказал он. — Киевская чернь запомнит этот день. А нас на Горе ждет богатый пир. Вы заслужили доброе угощение, мои храбрые вои!
Кмети одобрительно зашумели, славя князя.
После ухода дружины улицы Подола огласились стенаньями и призывами к богам. Люди требовали у владык неба, земли и подземья отмщения жестокому князю за эту бойню.
Разбирая на вечевой площади и развозя по дворам тела убитых, насчитали их ровно семьдесят. Без счету остались умертвленные, которых не сволакивали к Торгу, и те, у кого забрали глаза.
Киевский люд проклял князя Мстислава и с того дня ожидал исполнения своего проклятия.
17
Поп Тарасий ничего еще не знал об исходе дела и прибежал ко двору Захарьи, запыхавшись. Обдернул на себе рясу для приличия и стал бить кулаком в ворота. Отперли ему не скоро. Может, и не слышали его стуков. Во дворе ржали кони, кто-то кого-то бранил, и, перекрывая всех, орал младенец. Наконец Тарасия с опаской обозрели через щель и спросили, чего надо.
— С вестью я, — бодро ответил он.
Его впустили и быстро закрыли ворота.
— Мир твоему дому, — обратился Тарасий к купцу, опознав в нем хозяина. — Хотя и не мирные вести я принес.
Захарья самолично впрягал коня в телегу. Выруганный холоп укреплял колесную ось. На другом возке лежало завернутое в толстое одеяло дите и надрывалось от рева. У возка стояла кроха лет пяти, одетая по-дорожному, и тоже горько плакала.
— Но я вижу, моя помощь уже не понадобится, — оглядевшись, добавил поп Тарасий и пояснил: — Меня прислал Душило. Он беспокоится.
— Что бестолку беспокоиться, — неприветливо бросил Захарья. — Сам-то где?
— Пытается поговорить по душам с князем Мстиславом.
— От тебя, отче, какая помощь может быть? — прямо спросил Захарья. — В бега подаюсь, видишь. Старшого с собой возьму, женку с малыми к шурьевой вдове отправляю, там схоронятся.
Из дома показалась хозяйка в распахнутой вотоле, со сбившимся убрусом. Увидав незнакомого, охнула, стала торопливо наводить порядок в одежде. За ней холоп нес туго связанные узлы. Сгрузив их в телегу, он опять пошел в дом. Мавра взяла младенца и принялась укачивать, отчего дите пуще зашлось ревом.
— А сам куда думаешь ноги направить? — спросил Тарасий.
— В Чернигов. Там у знакомца постой попрошу.
— Как звать-то знакомца? Может, Душило тебя искать надумает?
— Нечего ему нас искать, — отрубил Захарья. — Лучше б мне его вовсе не знать.
— Напрасны твои слова, купец. Душило к тебе со всей душой… Ну вот, — поп усмехнулся, — прибаутка получилась. Душа-то у него большая.
— Вот-вот. Была б поменьше у него душа, не пропало бы без следа мое серебро… Да уйми же дите! — раздраженно крикнул он Мавре и направился в дом. На крыльце оглянулся. — Ступай себе, отче, не мозоль глаза. Не до тебя, ей-богу. Душилу передай: благодарствую за заботу, а мне от него ничего не нужно.
Поп Тарасий поправил на голове скуфью, показал козу плачущей Баске и пошел к воротам.
— Не нужно, так не нужно, — сказал он себе. — И то хорошо.
— Отче Тарасий!
К нему кинулся выбежавший из дома Несда.
— Не уходи, отче! — отрок схватил руку Тарасия и припал к ней щекой. — Пойдем с нами в Чернигов. Ты же хотел по Руси походить, города повидать. Я о тебе заботиться стану, как холоп твой. Рясу тебе и онучи стирать буду, калиги твои чистить…
— Что ты, Божья душа, — ласково говорил поп, гладя отрока по взъерошенной голове, — для чего мне холоп. Я сам себе холоп. И постираю, и почищу. Силы Господь пока дает. Вижу, вижу, стосковался ты. Дела душа твоя просит, а дела ей нет. Ну да ничего, еще найдешь свое дело. Твой труд во спасение от тебя не уйдет.
Он перекрестил Несду, мягко отстранил от себя и ушел со двора.
Захарья окликнул сына.
— Чего столбом стоишь. Иди обуй сапоги. Едем уже.
Вслед за детьми пустилась в рев Мавра. Она кинулась на грудь мужу и криком кричала, чтобы взял ее и чад с собой.
— Пропадем без тебя, Захарьюшка! Да как же я детей без тебя растить буду? Сгибнем все. Не меня, так сына, кровинку, пожалей! Возьми с собой в Чернигов…
— Дура! — злился Захарья, стоя с опущенными руками и глядя в сторону. — Куда вы там мне. Сам не знаю, как устроюсь… Да не реви, глупая баба! Не сгибнете. Даньшина Любава вас приветит. Ей одной в дому скушно небось.
— То-то скушно! — снова взвыла Мавра. — А как полюбовник у ней объявится, нам куды тогда? А ежели уже объявился, нас, может, и на двор не впустят.
— Что говоришь-то?! — Захарья отодрал от себя жену. — Любава блядничать не станет. А коли выйдет снова замуж… так и вы ей не чужие. Да и то когда это будет. Вернусь я. Пройдет у князя зуд, и вернусь. Не навек ухожу… Ну все. Поревела и будет. Дай хоть с детями попрощаюсь.
Он подхватил Баску, сгреб в охапку Добромира. Несда обнялся с мачехой. В сердце ему стукнулось смутное предчувствие, что больше никогда не увидит ни ее, ни сестрицу, ни братца.
— Матушка! — слезы полились из его глаз.
— Будет, будет, — прошептала она. — Не малой уже. Отца сбереги мне. Слышишь? Сбереги! Не то прокляну. Знаешь ведь, что такое муж для жены.
— Знаю, матушка. Оттого и не оженюсь никогда.
Мавра взяла его за плечи, посмотрела изумленно, попутно отметила, как он вырос за зиму, стал почти одного с ней роста.
— Мал еще рассуждать о том. Придет срок, оженишься. Бобылей боги не любят. Да и какой от них толк на земле.
