Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья
Карпо разрешил Тимоше Хмельницкому, который теперь был старшим в осиротевшей семье, уехать на хутор к Филону Джеджалию. Он пытался отговорить его:
— Война, Тимоша, не для таких мальцов, как ты. Думаешь, как удался ростом, так уже и казак… Да и нельзя оставлять сестер и Юрася. Кому, как не тебе, быть их опорой…
Тимоша смущался, ему не хотелось перечить Карпу, которого он боготворил за его военную смекалку и во всем старался подражать ему. Кроме того, Карпо считался побратимом отца. Но у подростка ломался характер, в нем уже бурлила юношеская удаль. И все же, хотя в душе и не соглашался с Карпом, не выражал своего протеста. Он только исподлобья смотрел на Карпа, буркнув, что не станет ожидать еще одного нападения подстаросты. Карпо решил не удерживать его, только предупредил:
— Смотри, никому не говори, куда путь держишь. Не каждый нищий признается, на какое богомолье собирается. Может быть, ты поехал бы в Киев, к святым отцам на учение. Почему бы и нет, разве не поверят сыну полковника, который сам получил духовное образование?.. Словом, смотри, Тимоша, поступай сам как знаешь, ты уже не ребенок. А Филону передай, что Карпо, мол, собирает надежных людей. Пускай и он попытается поговорить с лубенцами в своем полку. В случае чего пойдем к запорожцам, а то и на Дон. Я и среди донских казаков чувствую себя как дома. Вот только бы отца твоего дождаться. Передай Филону, что казаки теперь не будут сдерживать крымских татар, если они нападут. Пускай попотрошат шляхту. Вон сам хорунжий, сынок коронного гетмана Конецпольского, и паны шляхтичи едут сюда испробовать свои силы. Пусть испробуют, хотя бы и с турками. Хватит, навоевались, защищая шляхтичей от голомозых. Пускай теперь сами воюют. По мне, я натравил бы татарскую орду на этих спесивых, высокомерных и ненасытных шляхтичей.
Тимоша молча кивал головой, только в конце разговора спросил:
— А если нападут, отбиваться?
Карло деловито, как старшина, промолвил:
— Всего не предусмотришь… Я в твои годы отбивался…
— В таком случае я тоже буду отбиваться!
Тимошу проводили через яр за монастырские владения два отчаянных казака. Больше всего они остерегались разъездов подстаросты Чаплинского.
А чигиринский подстароста помышлял лишь о том, чтобы закрепить за собой захваченный Субботов. Этот хутор он получил за то, что первым оказал помощь коронному гетману в усмирении взбунтовавшихся хлопов в пограничных районах Речи Посполитой. Если не успеешь закрепить за собой, подоспеют другие, набросятся, как вороны на падаль. Победа должна быть завершена полным разгромом, чтобы и духу Хмельницкого да этого банитованного Кривоноса тут не было.
Правда, посланные подстаростой в Холодноярский лес разведчики не принесли ничего утешительного.
— Нет казаков в этом лесу, — докладывал чигиринский казак Лигор. — Они прослышали, что сам сынок Конецпольского идет навстречу крымчакам. Теперь поднепрянам не до бунтов. А в монастырь нас не пустили.
— С кем вы там говорили?
— С кем же? С Карпом Полторалиха, который охраняет детей Хмельницкого, спрятанных в монастыре. Сказал, что только через его труп войдет туда реестровый казак, если бы даже и захотел помолиться у монастырских матушек.
— Не помолились — ну и дьявол с ними. Значит, неправда, будто бы Полторалиха помогает Кривоносу?
— Так оно или нет, не знаю, — пожал плечами реестровый казак. — Сам Пешта направил его для помощи подстаросте. Карпо — родственник Мелашки, считается побратимом Хмельницкого. Очевидно, как родственник и оберегает сирот.
— Разве нет других, кроме Карпа? Что это вы все — Карпо да Карпо…
— Что же, по-вашему, мы должны разбить стены единственной нашей святыни, которая отстаивает православие от унии? Только разбивать их придется жолнерам. А пан Пешта приказал нам монастыря не трогать…
Подстароста задумался. Такое соседство с Субботовом будет портить ему не только настроение. Посполитые, которых он хотел заставить обрабатывать ему землю, не позволят глумиться над монастырем святой Матрены. Не лучше ли и мне прикинуться таким же богобоязненным?
— Монастыря не трогать! — решительно приказал. — Этот Полторалиха действительно опасный казак. Но если уж ему приходится стеречь детей Хмельницкого, пускай стережет.
— Старший сын полковника, Тимоша, которого пан подстароста уму-разуму учил в Чигирине, подался уже в Киев, собирается учиться в Могилянской бурсе, — сообщил второй разведчик из чигиринских казаков.
Положение семьи Хмельницкого, находившейся в Матренином монастыре, было ясным для подстаросты. Он не был наделен особой сообразительностью, а казаков ему посылал полковник Пешта, и у него не было оснований не верить им. Чаплинский посмотрел на тучи, плывшие по небу, как молотильщик на току: не застигнет ли его в этом лесу ненастье?
— Но если Полторалиха появится в Чигирине, немедленно схватить его и доставить ко мне! Пускай тогда молится, лайдак!..
Казак, которого посылали на разведку, едва сдержался, чтобы не засмеяться. На самом деле с ним разговаривал сам Карпо Полторалиха, возвратившийся от Кривоноса.
— Спасибо тебе, Лигор, если правду говоришь, — искренне молвил Карпо, выслушав рассказ казака. — Конечно, в монастырь мы его не пустим, а если ворвется туда, живым оттуда не выйдет! Людям так и передай: сожгли ляхи хутор Хмельницкого и вот так будут жечь добро каждого нашего хлебопашца, не говоря уже о казаках. Они хотят отнять у нас землю, разграбить наше добро, а нас превратить в быдло! Мы для них только быдло и больше ничего, будь они трижды прокляты! Так и говорите людям. Да вместо вил и граблей лучше бы запаслись ружьями да порохом, пряча их в закромах под зерном. Так и передай…
11
После битвы у Кумейковских озер именем Потоцкого казачки пугали своих детей:
— Замолчи и спи! Слышишь за окном: ж-ж, гр-грр!.. Это кровопивец Потоцкий пришел за тобой. Спи, ж-ж…
Вдруг по Украине разнесся слух, что и сын коронного гетмана Потоцкого, Стефан, правая рука Александра Конецпольского, с королевскими жолнерами движутся уже вдоль Днепра. Они идут на Низ крадучись, как гончие псы, желая скрыть от поселян готовящееся нападение на крымских татар.
— Не знаю, как и понимать пана хорунжего, — удивлялся Адам Кисель, разговаривая с коронным гетманом Николаем Потоцким. — С одной стороны, сенаторы Речи Посполитой запрещают королю затевать войну с ордой, а с другой — разрешили коронному хорунжему отправиться в поход против басурман!
— Пусть это не тревожит пана сенатора, — хладнокровно ответил коронный гетман.
А сын покойного канцлера Конецпольского тем временем почувствовал себя главнокомандующим в этом первом для него самостоятельном походе. Он с горячностью начал поднимать полки реестровых казаков. Они в это время были в староствах не в полном составе, почти половину из них Хмельницкий повел во Францию. И до сих пор еще там находились самые отборные полки реестровых казаков. Коронных войск же под командованием Стефана Потоцкого была всего лишь горсть. Поэтому Конецпольский настойчиво старался привлечь на свою сторону как можно больше казаков. Называли их реестровыми казаками, а принимали всех желающих, не спрашивая, состоят ли они в реестре. Самый большой полк черкасских казаков хорунжий поставил во главе своей армии. Он засылал гонцов в Корсунь, Чигирин, призывая казаков присоединиться к нему вместе с их полковниками и сотниками. А генеральных есаулов Барабаша и Илляша поставил во главе казацкого войска. Князь Вишневецкий, узнав о тяжелом положении с войском у Конецпольского, послал ему около двухсот лубенских казаков.
— Для стычек с крымчаками и мои пригодятся пану хорунжему! — как всегда, чванливо сообщал Вишневецкий. Во главе своего отряда поставил ротмистра Самойловича, отличавшегося казацкой удалью.
С некоторых пор в Лубенском полку было заведено, что веремеевские реестровые казаки числились в сотне Мартына Пушкаренко. Целый полк их ходил с ним воевать во Франции. Теперь Филону вместе с двадцатью хуторянами пришлось присоединиться к ротмистру Самойловичу. Пришлось расставаться со своей молодой женой, с маленьким сыном Семеном.
— Не тужи, Евдокия, так уж нам на роду написано, — утешал он жену, засовывая пистоль за кумачовый пояс. — Ходили в походы деды наши, воевал отец, приходится и нам воевать, женушка моя милая! Может быть, Семенушке нашему не придется воевать, а будет пахать, если не прогонят нас с нашей земли проклятые шляхтичи.
— Когда вернешься, Филонко? Пусть хранит тебя пречистая матерь божья, родной наш. Береги себя, не рвись вперед других!..
Джеджалий весело засмеялся, нежно обняв свою расцветшую после родов молодую жену.
— Буду осторожным, Евдокиюшка моя милая, а как же. Других буду посылать, а сам… Да, может быть, и воевать не придется, а только пройдутся хорунжие, распустив знамена, как индюки хвосты. Так ты и не собирай меня в дорогу, не годится молодухе снаряжать мужа на войну, как говорит наша мудрая матушка Мелашка. А может, на самом деле мне не идти на войну?..
