Кайли Фицпатрик - Девятый камень

— Я слышала, что вы покинули Бенарес много лет назад. Вы путешествовали с тех пор, как оставили службу во дворце, мистер Говинда?

— Мне нравится путешествовать. — Лицо Говинды оставалось непроницаемым.

Наконец Сара набралась мужества, чтобы задать самый болезненный вопрос:

— Вы были рядом с Лили, когда она умирала?

В наступившей тишине не было ожидания. И Сара не чувствовала необходимости ее нарушать. Очевидно, Говинда испытывал похожие чувства, поскольку заговорил только после долгой паузы:

— Я был рядом с мем-сахиб Лили, и она спокойно умерла в своей постели. Ее кремировали в Марникарнике, как она и просила. В самом конце она не страдала. Бенарес — это врата в иной мир, и она с нетерпением ожидала воссоединения со своим любимым. Я рад, что вы приехали сюда, мем-сахиб очень этого хотела.

Увидев слезы, текущие по щекам Сары, Говинда тут же сменил тему разговора:

— Махараджа беседовал со мной относительно возможной поездки рани Сарасвати в Лондон. Насколько я понял, вы этого хотели, но я должен вас разочаровать.

Сара вытерла слезы платочком и глубоко вздохнула:

— Это было ее желание, а не мое.

Она была скорее обрадована, чем разочарована тем, что Сарасвати не поедет в Лондон, и ее удивило, что принц подумывал изменить свое решение.

— В самом деле?

Саре показалось, что она впервые видит выражение неудовольствия на непроницаемом лице Говинды, однако оно почти мгновенно исчезло.

Сара вдруг поняла, что ее беспокоит его голос, показавшийся ей странно знакомым. В этот момент вернулась служанка с большим лакированным подносом, на котором стоял маленький серебряный сосуд. Говинда поклонился Саре и молча вышел из домика. И тут в наступившей тишине Сара сообразила, почему она узнала его голос: именно Говинда о чем-то спорил с Сарасвати перед рассветом.

Когда служанка собралась уходить, Сара ее позвала:

— У меня есть для тебя вопрос. Ты знаешь, что означают слова mera varga?

— Да, мисс Сара. Это означает «мой бриллиант».

Глава 34

Ты течешь так тихо, река,Ты так тихо течешь под луной!Лилия не уронит лепестка,Зачарованно слушая голос твой.Но пришел он — и громче всегоЛишь его голос звучит вокруг.Скорее к мосту! Около негоНичто не заглушит реки звук!Река течет в вечность.

По мере приближения душного сезона дождей Сара стала просыпаться еще раньше, теперь она наблюдала за восходом солнца со своего высокого балкона, украшенного слоновой костью. Отсюда она видела, как темные воды Ганга становятся янтарными и бронзовыми, когда солнце поднимается над крышами домов. С первыми лучами солнца рыбаки затаскивали на берег свои баркасы, заканчивая ночную ловлю, а индуисты входили в священные воды Ганга, чтобы искупаться и разбросать лепестки цветов своим богам.

Следующий час после восхода Сара проводила за столом из черного дерева. Ее взгляд скользил по шкатулке с письмами Лили, только одно из них оставалось непрочитанным. Сара не могла заставить себя взять в руки ее последние записи, поскольку ей казалось, что она разорвет связь с Лили, возникавшую, когда она смотрела на написанные ее рукой слова. Вместо этого Сара внимательно перечитывала свои заметки, исправляя, зачеркивая и добавляя по несколько строчек. Она начала думать, что искусство сочинительства, в противовес репортерской работе, требует гораздо больше разнообразных усилий. Поначалу все происходило примерно так, как при попытке ответить на письмо Лили из «Белого оленя». Тогда, как и сейчас, слова с укором смотрели на нее со страницы. Чтобы писать нечто необычное, требовалось полностью сосредоточиться на своей работе. Словно она должна наложить на себя чары, и далее все зависело от того, насколько эти заклинания окажутся могущественными, и тогда она ощущала либо новый прилив сил, либо такую усталость, что боялась потерять дар речи.

И все же теперь, когда ей удалось начать, Сарой овладело ощущение, что в те мгновения, когда она писала, подчиняясь полету своего воображения, у нее возникала возможность сбежать от мира, который тревожил ее и приводил в недоумение. И хотя ее все еще увлекала непредсказуемость и сенсационность репортерской работы и она по-прежнему проявляла интерес к проблемам равенства полов, которые обсуждала за чаем с инспектором Джерардом, она всегда была мечтательницей. Именно благодаря этому качеству ей удалось выжить после смерти матери и справиться с одиночеством, потеряв Лили. Она с ранних лет умела отрешиться от болезненной и непонятной реальности.

Этим утром Саре пришлось отказаться от желания взяться за перо, махарани наконец снова призвала ее к себе; на сей раз она предложила девушке разделить с ней завтрак в ее покоях. После встречи в летнем домике Сара ни разу не видела Говинду и не представляла себе, где его искать. Не раз задавалась она вопросом, знал ли он о том, когда именно она посетит Бенарес, он же дал ей понять, что ему известно о предсмертной просьбе Лили. У Сары возникали и другие вопросы. Почему махараджа советовался с Говиндой относительно возможного визита Сарасвати в Лондон? Простил ли он Говинде потерю наваратны? И почему Сарасвати повторяла те самые два слова «мой бриллиант», когда танцевала перед Кали и во время спора с Говиндой?

Сара ощущала разочарование — всего через неделю ей предстояло завершить свой визит и вернуться в Лондон, но до сих пор не удалось найти ответы на многие вопросы. Она рассчитывала узнать что-нибудь о бриллиантах, но пока ей стало известно лишь о том, что Сарасвати нашла красный камень. С некоторой тревогой Сара вспомнила, что, по легенде, такой же камень искала и сама Кали.

Она приняла ванну и надела белое муслиновое платье, а потом долго сидела на постели, дожидаясь, когда за ней пришлют. Сара осматривала комнату, которую так скоро покинет. Ее взгляд остановился на «Венере Ватерлоо», наверное, в сотый раз после того, как картину повесили в ее спальне. Было бы очень непрактично перевозить картину в таком виде, и Сара уже решила, что вынет полотно из роскошной золотой рамы, выбранной махараджей. Изучив крепление холста к раме, она обнаружила, что сзади прибита тонкая планка, и решила снять ее чуть позже, чтобы не оставлять на последний момент — вдруг у нее не получится?

Когда ее наконец привели в покои махарани, Сара обнаружила, что первая жена махараджи лежит в той же позе на горе подушек, словно и не вставала после ее предыдущего визита. Сегодня на махарани были одежды лазурного цвета, отделанные серебром, она угощалась турецкими сластями в сиропе из изящной стеклянной чаши. Махарани поманила Сару, похлопав по подушкам рядом с собой, а потом взяла из рук служанки серебряный кальян.

Махарани явно не собиралась заводить светский разговор, возможно, ей не терпелось продолжить рассказ о Сарасвати. За то время, которое прошло после их последней встречи с этой таинственной женщиной, Сара много размышляла о самой махарани. Онане знала, можно ли задавать личные вопросы супруге махараджи, поэтому приготовилась к выговору.

— Вы замечательная рассказчица, ваше высочество. Сарасвати говорила мне, что вы хотели бы стать писательницей.

— Я писательница, дитя! — Махарани с подозрением прищурилась — или то была зависть к сопернице? — А что еще она тебе говорила обо мне? — Женщина нахмурилась. — Какое неуважение, ведь я так заботилась о ней и любила ее, когда она чувствовала себя одинокой и отвергнутой другими наложницами.

Она попыталась принять более удобную позу, двигаясь медленно и неуверенно. Потом выражение ее глаз смягчилось и стало отстраненным. Казалось, она забыла о завтраке, если таковым не являлись сласти в чаше, зажатой в ее пухлой руке. Махарани сделала глубокую затяжку и закинула голову, чтобы выдохнуть дым, который стал завитками подниматься вверх. Потом она возобновила свой рассказ.

Сарасвати решила, что ей легче всего будет подобраться к принцу, используя свой полученный от богов талант. Она легко нашла школу танцовщиц, которую окружала высокая стена с красивыми вратами. Перед воротами находился двор, и здесь Сарасвати сидела весь день в тени олеандра и розовых деревьев, дожидаясь, когда на нее обратят внимание. Перед наступлением сумерек за ней послала глава школы Сайна Биби.

Все танцовщицы были хорошенькими. Некоторых, как Сарасвати, природа наградила изысканной красотой. А еще они были очень разными — у одних кожа цвета черного дерева, у других светло-оливковых тонов. Большинство девушек попадали в школу, будучи проданными собственными родителями. Если какая-то танцовщица привлекала интерес богатого поклонника, который мог позволить себе ее купить, то девушку вновь продавали. Прибыль получали ее семья и школа.