Нина Молева - Боярские дворы
В 1755 году Н. П. Акинфова не стало. По разделу, производившемуся между вдовой Настасьей Юрьевной, дочерьми «девицами Екатериной и Анной Николаевнами» и сыном Юрием, Олтуфьево досталось последнему. Юрий Николаевич Акинфов, проведший в родовом гнезде детство и юность, стал владельцем села Воздвиженского, Олтуфьева тож. Первый русский офицер, награжденный учрежденным в 1769 году орденом Святого Георгия, Ю. Н. Акинфов состоял при адмирале Спиридове, был героем Чесмы, и его имя запечатлено на мраморных досках, покрывших стены Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца.
Потомство окольничего Никиты Акинфова оказалось на редкость большим. Юрий Николаевич был единственным сыном у отца, зато двоюродных братьев имел множество, тем более двоюродных племянников. Родня не обходила Олтуфьево, а слава Георгиевского кавалера становилась и ее славой. В числе кузенов моряка Олтуфьево нередко навещал Владимир Алексеевич Акинфов, сыновья которого продолжили семейную славу. Николай Владимирович, ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, участвовал в нескольких сражениях Отечественной войны, 14 июля 1812 года был ранен под Какувачином, при местечке Каповиче. Организовав при московской Градской больнице за свой счет несколько «акинфовских» палат для раненых воинов, он взял на себя их содержание.
Но особенно громкой была слава другого брата, Федора Владимировича. На военной службе состоял он с пятнадцати лет, в шестнадцать стал офицером лейб-гвардии Гусарского полка. В 1812 году в Москве отличился тем, что с горсткой удальцов сумел, по приказу командования, задержать вступление в столицу частей Мюрата, что было необходимо для правильного отступления армии и вывоза раненых. Имел за французскую кампанию Георгия с золотой саблей за храбрость, а в двадцать шесть лет командовал Переяславским конно-егерским полком.
Не пример ли братьев Акинфовых и рассказы о герое Чесмы послужили причиной решения А. С. Грибоедова оставить в 1812 году научные занятия, успешно законченный Московский университет и записаться на военную службу? Федор и Владимир Акинфовы приходились писателю двоюродными братьями: они были сыновьями родной тетки драматурга по матери.
Легенды, бесконечные легенды. Сколько их связано с, казалось бы, простой и не слишком богатой событиями жизнью А. С. Грибоедова! Легенда о богатстве семьи, в действительности мелких помещиков Владимирской губернии — в принадлежавших родителям Александра Сергеевича трех деревеньках не было сколько-нибудь удобного помещичьего дома.
Легенда о положении матери драматурга в московском свете, где все перед ней якобы заискивали из-за ее злого языка и богатства: у нее в доме бывала вся Москва. Наконец, легенда о стремлении Настасьи Федоровны Грибоедовой любой ценой сберечь сына от опасностей войны и устроить в тылу, подальше от театра военных действий, — полк, в который записался будущий комедиограф, и в самом деле сначала был отправлен в Казань и принял участие в кампании лишь после того, как русская армия перешла границу и двинулась на запад.
Легенда о том, что «Горе от ума» не имело в своей основе никаких биографических посылок. Легенда о Софье, прототипом которой якобы явилась двоюродная сестра А. С. Грибоедова, носившая такое же имя. Легенда о Фамусове, якобы списанном с родного дядюшки Грибоедова. Список легенд можно было бы продолжить, но с Олтуфьевом в той или иной мере связаны именно эти.
Все здесь походило на правду, и все не было правдой. Алексей Федорович Грибоедов, в прошлом лихой суворовский полковник, вышел в отставку одновременно с А. В. Суворовым, не пожелав служить полусумасшедшему императору. О гражданской службе он не думал никогда, тем более в варианте, который проповедовал Фамусов. Мать драматурга была одной из четырех его сестер — самой нелюбимой и к тому же стесненной в средствах. В своем смоленском поместье Хмелите А. Ф. Грибоедов принимал ее каждое лето вместе с дочерью и сыном, и это при том, что брат достаточно демонстративно проявлял свою нелюбовь к «злой дурнушке». Он заказал и повесил у себя в доме портреты всех сестер — кроме Настасьи Федоровны.
Может быть, как раз из-за непривлекательной внешности и тяжелого характера ей не удалось сделать хорошей партии. Бедный родственник-однофамилец не мог принести своей жене ни средств, ни положения в обществе. Однако никакого раздора между супругами не было. Значительную часть времени они проводили в Москве, снимая дома то на Спасо-Песковской площади, то на Остоженке — родовое гнездо родителей Сергея Грибоедова находилось в приходе Николы в Хамовниках. Лето проходило в доме деда на Владимирщине. Другое дело, что вела Настасья Федоровна дела отдельно от мужа. Более того — выдавала ему деньги исключительно под заемные письма, так что, когда Сергея Ивановича не стало, единственным и очень крупным его долгом был долг собственной жене, оформленный необходимыми юридическими документами. В том, что он любил карточную игру, окружающие не видели большого греха. Кто только тогда не играл и не проигрывал зачастую всего состояния! О мотовстве скорее можно было говорить в отношении дядюшки Алексея Федоровича, которого всегда осаждали кредиторы. От кредиторов ему приходилось бежать из собственной Хмелиты и скрываться не в Москве — в Петербурге.
Не располагая средствами сестер и брата, Настасья Федоровна действительно надеялась главным образом на способности сына, никак не экономя на его образовании. Подошла бы и военная служба, но на пути к ней стояло слишком много препятствий и среди них — слабое здоровье сына. А перелом, произошедший в его судьбе в начале Отечественной войны, — сколько с ним связывалось надежд! Впрочем, не было такой семьи, где бы не было воинов и где бы от своих воинов не ждали геройства и подвигов. Настасья Федоровна исключения не составляла.
Однако полк сына направляется в Казань, а первые месяцы Грибоедов вообще проводит вместе с отцом и матерью во Владимире. У него тяжелая форма простуды, от которой он никак не может избавиться, и — что еще хуже — нервное истощение. Он страдает от «нервической лихорадки» и бессонницы. И чрезвычайно показательная деталь. Казалось бы, кому, как не матери, быть озабоченной болезненным состоянием сына, заботиться о нем, но больной Грибоедов предпочитает уехать в деревню знакомых семьи — Лачиновых, где ему предоставляют отдельный маленький домик и где его пользует простая крестьянка-знахарка, главным лекарством которой, по воспоминаниям современников, была сердечная доброта и те бесконечные беседы, которые она вела по ночам с больным. Теплым семейное гнездо Грибоедовых никогда не было.
Оправившийся, Грибоедов следует за своим полком в Казань и затем на протяжении нескольких лет не хочет приезжать в Москву. Его блестящая и холодная храбрость, о которой восторженно писал А. С. Пушкин, не могла себя проявить. А кузены Акинфовы — что ж, они оставались живым укором и матери, и сыну.
Ю. Н. Акинфов, по всей вероятности, даже не успел себя толком почувствовать хозяином Олтуфьева, как решился его продать. В 1759 году село переходит к Ивану Ивановичу Вельяминову, а уже в 1766-м перепродается им графу Матвею Федоровичу Апраксину, почему-то незамедлившему его сторговать графине Наталье Федоровне Брюс, вдове А. Р. Брюса.
Матвей Федорович Апраксин… Собственно, начинать надо было с детства Петра I, когда в конце правления его старшего, сводного брата Федора Алексеевича в царский дом вошла новая царица — юная красавица Марфа Матвеевна Апраксина. Но Федор почти сразу скончался, детей после него не осталось, и царица Марфа весь свой век скоротала никому не нужной вдовой, бледной и безмолвной тенью в кипевшей страстями царской семье. Только Петр относился к ней с непонятным сочувствием, даже симпатией, возил на ассамблеи, пока не тронулась Марфа Матвеевна умом и странности ее не стали бросаться в глаза. Но и недолгого ее пребывания на престоле оказалось достаточно, чтобы вышли в люди царицыны братья, ставшие ближайшими и довереннейшими сподвижниками Петра I — Федор и Петр Матвеевичи, — и разгулялся во всю свою молодецкую силу младший — Андрей.
Служить Андрей не служил, толку от него никогда не было, зато нравам былой боярской вольницы не изменял никогда. За одно Петр журил, за другое грозил, пока Андрей Матвеевич не прибил со своими людьми дворянина Желябужского с сыном. Мало что прибил, но, призванный Петром к ответу, отрекся от дела своих рук. От наказания кнутом спасла царица Марфа, едва не на коленях вымолившая пощаду у Петра. Зато постигла Андрея иная кара — с него был написан портрет с надписью «Андрей Бесящей» и повешен в том покое Преображенского дворца, где собирались царские ассамблеи. «Андрей Бесящей», наполовину шут, наполовину объект для издевок, так и остался в царском собрании в так называемой Преображенской серии.
