Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле
Шесть лет, набрав в свой отряд с полсотни таких же отчаянных парней, как и он сам, Питер Огден по поручению компании разведывал территорию, лежавшую к югу от Колумбии, по ее притокам, так называемую Страну снейков[37] — индейского племени, которое с целью устрашить врагов украшало свои охотничьи принадлежности изображениями змей.
Поиски богатых бобрами угодий завели Огдена так далеко на юг, как не удалялся никто прежде из агентов Компании Гудзонова залива, и там, в глуби континента, он открыл обширную котловину с лежавшими в ней крупными солеными озерами и текущую меж солончаков реку, которая с тех пор получила название реки Огдена.
И кому в руководстве компании было дело до того, что в своих странствиях предприимчивый торговый агент не раз углублялся на территорию Мексики, рискуя нарваться на пограничный конфликт. Были бы результаты! А вот с этим у Огдена все обстояло в полном порядке. Лишь один из нескольких походов в Страну снейков одарил его отряд и, разумеется, компанию, четырьмя тысячами бобровых шкурок стоимостью не менее двух тысяч фунтов стерлингов. И кому какое дело было до убитых отрядом Огдена индейцев-снейков и индейцев-блэкфит (Черные Ступни), когда они выражали враждебность по отношению к вторгшимся на их земли белым пришельцам. Сами дураки! — так поминали убитых индейцев «свободные охотники» Огдена. Стоило ли ссориться по такому пустяку с их известным своим неукротимым нравом начальником?
Руководство же компании экспедицию своего главного торговца в Страну снейков оценило по заслугам и после внезапной кончины лейтенанта Эмилиуса Симпсона именно ему поручило другое отнюдь не простое дело исследовать реку Стикин и присмотреть подходящее место в ее верховьях, на британской территории, для строительства там торгового поста.
Следуя прорезавшему горы каньону, отряд Огдена поднялся по реке более чем на пятьдесят миль, а каменному тоннелю все не было конца. Так же гордо вздымаются впереди вершины гор, поросшие от середины елью и кедром, и орел, распластав крылья, парит над рекой в поисках добычи. Однажды увидели переплывавшего поток оленя и догадались, что он стремится в русло другой реки, впадающей в Стикин.
Днем заметно пригревало, и Питер Огден, раздевшись до пояса, подставлял волосатый торс живительным лучам солнца. Иногда он брал в руки подзорную трубу и внимательно изучал реку: не видны ли впереди пороги и иные неприятные сюрпризы, не пора ли сворачивать к тому берегу, где течение потише? Хотя опрошенные в низовьях индейцы уверяли, что река вполне проходима для гребных лодок и даже крупных судов, но кто же слепо доверяет диким?!
В монотонный плеск весел по воде неожиданно вторгся иной звук — эхом отозвавшийся в скалах ружейный выстрел откуда-то с вершины, метрах в ста впереди. Один из гребцов, охнув, схватился за левую руку: под ладонью медленно расплывалось пятно крови.
— Эй, Патрик, — изумленно уставился на него Огден, — да ты, никак, ранен! Вот же сволочи! — не удержался он и закончил фразу еще более смачным проклятием.
Из пробитого в днище отверстия в лодку начала поступать вода, и Огден скомандовал грести к правому берегу, где у подножия скал виднелась небольшая галечная отмель. Пока одни матросы оказывали помощь раненому, другие взялись на привале за ремонт шлюпки.
А Питер Огден размышлял: кто же отважился бросить ему этот дерзкий вызов? Русские? Но, насколько он знал, еще из беседы с покойным лейтенантом Симпсоном, русские в эту реку не заходили. Какое-либо американское судно в низовьях тоже не наблюдалось. Значит, это могли сделать лишь местные индейцы-тлинкиты, вероятно, те самые, кому в устье реки он продал в обмен на меха несколько ружей и с десяток бутылок спиртного. Хорошо же они отблагодарили его!
После того как пробоина в днище была заделана, Огден отдал приказ поворачивать назад. Не такой он был человек, чтобы отказаться при первом проявлении враждебных действий от планов подняться вверх по реке и выполнить порученное задание. Но это можно сделать и позже, осенью, когда вода спадет и течение будет не таким быстрым. И с местными индейцами он тоже сосчитается!
Ночевать Врангель опять ушел в брезентовую палатку, поставленную в защищенной от ветров лощине недалеко от берега реки Нушагак.
После полудня отправился в обратный путь, на Уналашку, бот «Алеут», а с ним и отец Иоанн Вениаминов. Вот и довелось им опять встретиться, как и договаривались, в Александровском редуте. Вместе с Врангелем священника провожал и управляющий редутом Федор Лаврентьевич Колмаков. Он вновь был немного навеселе и, протягивая руку Вениаминову, умиленно бормотал:
— Благодарствуем за приезд ваш, батюшка! Вот уж праздник доставили и нам, грешным, и всем новообращенным здесь христианам! Не гневайтесь на нас, отец Иоанн, и не сумлевайтесь: все будем делать согласно вашим поучениям и веру в Господа нашего Спасителя далее, в дикие места, понесем. А часовню, как Фердинанд Петрович распорядился, завтра же и строить начнем. Благословите, батюшка, на добрые дела!
Вениаминов осенил его крестным знамением и кротко сказал:
— Ну ступай, бывай здоров, Федор, а нам с Фердинандом Петровичем еще кое о чем обмолвиться надо.
Колмаков взмахнул рукой и пошел к холму, на котором за прочным тыном выглядывали добротные, из круглого елового леса, строения редута. Для устрашения диких на сторожевых будках были установлены несколько орудий.
— Что-то начальник-то местный загулял, — смущенно, будто оправдываясь за своего подчиненного, пробормотал Врангель. — А по прибытии нашем выглядел молодец молодцом, в добром здравии. Неужто на моем судне горячительное зелье кто-то контрабандой ему доставил?
— Не серчайте вы на него, Фердинанд Петрович, — примиряюще ответил Вениаминов. — Ему ж здесь, в глуши лесной, тоже свой праздник хоть изредка хочется иметь. Скажу вам по совести: прошлый раз, когда впервые прибыл я сюда, и мне в роли невольного контрабандиста пришлось послужить. От человека, коему отказать я никак не мог, в силу глубокого к нему уважения, была передана мне посылка для Колмакова, со штофом, как оказалось, то ли коньяка, то ли рома. Вот и на вашем корабле такой же, должно быть, добросердечный связник очередную посылочку доставил. Они же, старовояжные, как Колмаков, люди особые, давней, еще с барановских времен, дружбой связаны. К таким особый подход нужен, чтоб чересчур не задевать их самолюбие. Может, не стоит, право, так уж обижаться на Колмакова. Догадываюсь: из-за излишне веселого его настроя вы и в редуте ночевать отказались.
— Да как можно, отец Иоанн, — с симпатией глядя на Вениаминова, усмехнулся Врангель, — диким туземцам против проповедей ваших устоять, когда вы и меня, вполне цивилизованного человека, легко в свою веру обращаете. Не беспокойтесь, таким, как Колмаков, цену я знаю и суровых кар обрушивать на него не собираюсь. Попутного ветра вам, отец Иоанн, и крепкого здоровья и вам лично, и вашим домочадцам!
...Темнело. Но в морской дали, над гладью Бристольского залива, куда ушел «Алеут», светилась, не собираясь гаснуть и до утра, полоска алого цвета. Слышался шум работающей на реке небольшой мельницы, построенной при редуте: торопились поскорее намолоть зерно привезенное из Ново-Архангельска на «Чилькате».
Недалеко от палатки, где ночевал Врангель, горел костер и неторопливо прохаживался с ружьем за спиной часовой из русских промышленников. Неяркое пламя костра виднелось и выше по реке, где располагалось селение туземцев-аглегмютов. К прибытию их пастыря с Уналашки в редут подъехали крещенные Вениаминовым ранее, чтобы и детей своих, и родственников приобщить к новой вере, и этот их энтузиазм чрезвычайно порадовал священника. По уверениям же Колмакова, с тех пор, как местные племена были обращены в веру Христову, они с большей охотой стали возить свои промыслы на продажу в редут, видя в русских как бы духовных братьев своих. «И вот получается, отец Иоанн, — прокомментировал Врангель сообщенное Колмаковым, — что распространение христианства и коммерции содействует». — «Так и должно быть между добрыми соседями», — степенно, с глубоким убеждением ответил на его реплику Вениаминов. Не потому ли, в самом деле, Александровский редут стал за последние годы одним из основных поставщиков для компании бобровых шкур, доставляемых туземцами из внутренних районов материка? Пора проникать от морского побережья и дальше, на Кускоквим, и ставить там одиночку. Об этом и следует заговорить завтра с Колмаковым.
Климат здесь все же намного прохладнее, чем в Ново-Архангельске, думал Врангель, забираясь в подбитый утиным пухом спальный мешок. Но ему ли сетовать на холод после полярных странствий и ночевок на снегу?
Пока еще не спалось, и мысли его обратились к событиям, предшествовавшим отъезду на Нушагак. В Ново-Архангельске вновь объявилось судно Компании Гудзонова залива, уже другое, «Дриад», и с другим начальником, неким Питером Огденом. На вопрос, как поживает бывавший здесь год назад лейтенант Симпсон, Огден, грузный, неприветливого вида мужчина с повадками завзятого бретера, хмуро сообщил, что лейтенант Симпсон скоропостижно скончался от сердечного приступа, но начатое им дело Компания Гудзонова залива намерена довести до конца и построить торговый пост в верховьях реки Стикин. Он, Огден, уже успел побывать там на гребных судах, но далеко пройти не сумел, встретив недружественный прием со стороны туземцев. В чем-то была и его, Огдена, промашка: в стремлении накрепко отвадить американцев от торговли с индейцами на этой реке он имел неосторожность продать туземцам близ устья Стикина оружие и спиртное. И так нежданно накликал беду на собственную голову: не из этих ли ружей был открыт огонь по его отряду, когда они поднимались вверх по реке? В этом месте своего повествования Огден вдруг не сдержался и рассыпался столь яростной бранью, что и Врангелю, при его неплохом знании английского языка, не все в страшном проклятии осталось ясным. Ясен был лишь общий смысл: мол, эти подлые твари еще не знают, с кем имеют дело, и если бы знали, никогда бы на это не отважились. Из взрыва неконтролируемых эмоций нетрудно было заключить, что всяким там дипломатическим штучкам, переговорам с целью установить взаимопонимание и согласие Огден явно предпочитает позицию крепкого кулака.
