Юзеф Крашевский - Сиротская доля
Граф Бюллер только что приехал в город и остановился в одной гостинице с Драминскими. Старинные товарищи сошлись в столовой. Граф Бюллер первый напомнил о себе мужу Адольфины. Так возобновилось их знакомство.
Войдя в свою комнату, Адольфина опустилась в кресло и задумалась; она слышала, как муж уходил, и не двигалась с места, пока он не возвратился через час. Пан Драминский завтракал с графом и выпил немножко больше обыкновенного.
В такие минуты — и Адольфина это очень хорошо знала — он ходил вокруг нее на цыпочках, целовал ей ноги, прислуживал на коленках. Адольфина узнала это настроение с первого же взгляда. Пан Драминский отворил немного дверь, жмуря глаза.
— Можно, ангельчик?
— Сделай одолжение, войди. Вы завтракали? — прибавила она, взглянув на мужа.
— Да, с Бюллером. Никак не мог отказаться. Мы с ним наговорились и насмеялись.
И он поцеловал жену в колено.
— Ты не будешь, ангел мой, сердиться? — спросил он.
— За что же? Садись только, пожалуйста, подальше: от тебя пахнет вином.
— Я могу и уйти.
— Зачем же? Садись, я хочу что-то сказать тебе.
— О, я готов тебя слушать годы, века!
И пан Драминский снова поцеловал жену в колено.
— Представь себе, как меня приняла Серафима…
— Как? Дурно?
— С ужасными упреками за то, что я осмелилась назвать ее мужа доктором! Она сделалась такая странная, обидчивая, злая…
— Так и оставить ее в покое! — воскликнул пан Драминский сердито. — Глупая, с позволения сказать, баба… Но мне уже и Бюллер говорил, что она всегда была такая.
Адольфина приподнялась.
— А Бюллер откуда знает?
Пан Драминский закусил губу и, сделав мину, как человек, пойманный на месте преступления, махнул рукой.
— Эх, черт возьми! Вот сболтнул…
— Садись и говори, Бога ради, говори!
— Это старая история, старая история… Конечно, он не просил меня хранить тайну… однако ради самого Мечислава не следовало бы разглашать этого.
— Что же там было? Ведь мне же ты можешь рассказать.
Пан Драминский поклонился, воспользовался этим и поцеловал жену в ухо, что последней не очень понравилось, потом начал:
— Старая история еще из времен покойного первого мужа… Вы еще тогда не были знакомы друг с другом. Бюллер страшно влюбился в нее, и ему ответили взаимностью. Серафима обещала ему выйти за него по смерти мужа, они обменялись какими-то кольцами, Бюллер до сих пор носит такое… Потом вдруг все изменилось: муж умер, вдовушке понравился кто-то другой… у них что-то вышло… одним словом, все расстроилось. Бюллер пылает гневом. Любит ли он ее, или не любит, но он нищий, и ему, кажется, хочется завладеть ее состоянием.
Адольфина слушала с большим вниманием.
— И ты уверен, что он не лжет?
— Надеюсь, — отвечал пан Драминский. — После свадьбы он следил за ними шаг за шагом и нигде не давал им покоя…
Адольфина задумалась.
— Несчастный Мечислав! — воскликнула она. — Нужно же ему было, без любви к этой женщине, а из какой-то особой благодарности уготовить себе подобную участь? Но кто же из нас знает эту женщину! Она была совсем другая, милая и добрая, когда! охотилась за этим мужем… Бедный Мечислав!
— Мне его тоже очень жаль… Но, сняв голову, по волосам не плачут: заварил кашу, пусть сам и расхлебывает.
— Милый мой, — прервала Адольфина, — оставим это!
И, задумавшись, она дала знак мужу рукой, что хочет отдохнуть. Пан Драминский поцеловал ей руку и на цыпочках вышел, осторожно запирая двери за собой. Отправившись к себе в комнату с намерением покурить, он заснул сном праведным до самого обеда.
Прошло несколько дней. Пани Серафима, после известного нам утра, очевидно, была недовольна собой. Она сделалась сговорчивее. В тот же день она посылала просить Адольфину на чай, но последняя сослалась на нездоровье.
На другой день пани Серафима сама к ней поехала. Разговор был холодный, неискренний и как-то не клеился…
Пан Драминский, обрадовавшись встрече со старым товарищем постоянно проводил с ним время.
Бедный Мартиньян приходил к Адольфине с целью узнать от нее что-нибудь, но узнавал очень немного и с грустью возвращался. Встретился он и с Мечиславом, который холодно его приветствовал.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он его.
— Я? Живу здесь, и больше ничего.
— Мне кажется, что тебе было бы лучше в деревне.
Мартиньян обиделся.
— Я тоже нахожу, что тебе было бы лучше в Ровине, однако не говорю этого.
— Но ведь ты понимаешь смысл моих слов?
— Догадываюсь, — отвечал кузен, — но я не подал ни малейшего повода. Я имею точно такое же право, как и ты, жить где мне угодно.
После этого краткого разговора братья расстались холодно.
Пани Серафима еще раза два навещала прежнюю приятельницу, желая сгладить впечатление первой встречи, но это было трудно, потому что обе сердились друг на друга. Взаимная холодность их увеличивалась. Пан Драминский не следил близко за этими отношениями, но привыкший считать законом всякое желание жены, решился, со своей стороны, уговорить Мечислава, чтоб тот взялся за ее лечение.
— Знаю, — сказал он Мечиславу, — что пани Серафима не любит, чтоб вы занимались лечением; но для нас можете сделать исключение, да и не нужно, чтоб она знала об этом. Жена моя имеет к вам доверие… Вы укажите доктора и сами посоветуйте.
Мечислав отговаривался, как мог, но ему трудно было отказаться, и он обещал приехать с другим доктором. Серафима, действительно, ничего не знала об этом. Мечислав не пробыл и лишней минуты у Драминских и поспешил уйти, уклоняясь и от разговора, и от всего, что могло бы напомнить прошедшее.
Пани Серафима постоянно приглашала к себе Адольфину, так что последняя после консилиума, однажды рано утром приехала к приятельнице. Пани Орденская хотела по-прежнему быть веселой и любезной. Начали говорить о городской жизни, о надоедливых гостях. Адольфина сказала как бы нехотя.
— Больше всего мне докучает этот несносный Бюллер.
— Какой Бюллер? — спросила, покраснев, пани Серафима.
— Кто ж его знает! Он учился вместе с моим мужем в Митавской гимназии; человек еще не старый, приличный, очень хорошо образован, только невыносимо нахален. По целым дням болтал с Драминским… Но он говорил, что отлично тебя знает, что был вместе с вами теперь в Италии… что это старинное знакомство, еще при твоем первом муже… Он что-то шептал на ухо моему Драминскому, и они смеялись.
Пани Серафима стояла бледная от гнева и волнения. Она пожала плечами.
— Нелепый хвастун, — воскликнула она. — Советую тебе не принимать его. В какой только дом ни вступит, он старается потом отомстить за гостеприимство.
— Стало быть, ты действительно знаешь его? — спросила Адольфина. — Мне он тоже не нравится.
Тем разговор и кончился. Адольфина убедилась, что Бюллер не солгал, а ей этого только и было нужно.
"Бедный Мечислав! — подумала она. — И мы первые познакомили их на несчастье. Это останется у нас с мачехой на совести".
Был еще и второй консилиум, которого пожелала Адольфина. Мечислав приехал с другим доктором, пробыл недолго, ограничился медициной и ушел как только мог скорее.
Пан Драминский, гостеприимнейший из смертных, зная, чтя нельзя платить Мечиславу за визиты деньгами, желал хоть чем-нибудь отблагодарить его. Он долго ломал голову и наконец при третьем посещении Мечислава взял с него слово поужинать с ним вдвоем. Он так просил, что не было возможности отказать. Для бедного Мечислава вечерние выезды из дому, без ведома жены были невозможны; она не любила отпускать его, и о каждом часе он должен был отдавать отчет. И на этот раз, по обыкновению, он сказал правду: что обещал Драминскому быть вечером и что должен сдержать слово. Во многих отношениях это не нравилось жене, она не любила, чтоб он виделся с Адольфиною, боялась, быть может, также и встречи с Бюллером. Она покраснела и воскликнула, едва удерживаясь:
— Ничего не может быть мне неприятнее.
— Почему?
— Я не люблю, когда ты бываешь с Адольфиною.
— Могу поручиться, что ее не будет. Знаю, что доктор предписал ей ложиться спать пораньше, а мы с Драминским не будем даже и у них в квартире.
— А где же?
— Поужинаем в ресторане, — отвечал с улыбкой Мечислав. — Но, помилуй же, Серафима: неужели, как школьник, я должен отдавать отчет в каждом шаге и во всем испрашивать разрешения!
— Я ведь этого, кажется, не требовала, но имею право на недовольство.
— Оттого, что мы поужинаем с Драминским?
— Дурное общество, дурное общество! — говорила Серафима. — Впрочем, делай как знаешь.
Мечислав уже не говорил больше об этом, и в назначенный час встретился в отдельной комнате ресторана с Драминским. Последний умел принимать и потому все устроил самым изысканным образом. В минуту, когда именно он обдумывал ужин, подвернулся как бы случайно граф Бюллер.
