Сергей Жоголь - Сыны Перуна
В самом углу сарая копошились какие-то люди. Их было двое, мужчина и женщина. Приглядевшись, Радмир признал своего воина, варяга Боримира, который одной рукой рвал платье на беззащитной женщине, а другой пытался зажать ей рот. Хоть воины и получили приказ не насильничать и не грабить, для многих это означало лишь то, что жителей нельзя резать, жечь и разрушать их дома. Женщины, пища – все это законная добыча победителя. Громкий детский плач раздался откуда-то из-за наваленного и разбросанного по всему помещению сена. Ребенок кричал громко и пронзительно, но насильник продолжал свое дело, не обращая внимания на истошные вопли младенца.
– Оставь ее, или ты забыл мой приказ? – Радмир сказал это негромко, но голос его был твердым, как сталь его меча.
Только сейчас Боримир, увлеченный своей сладостной забавой, заметил в сарае постороннего. Он отшвырнул от себя женщину и вскочил на ноги. Оказавшись напротив Радмира, он хищно взглянул на него. Даже самые отважные воины не решались вступать в конфликт без видимой причины с этим невысоким, но до ужаса сильным и вспыльчивым русом.
– Убирайся отсюда, она – моя, или я быстро переломаю тебе все кости.
Боримир не выхватил засапожник, он не нуждался в оружии, так как был уверен в себе, а точнее, в своей медвежьей силе. Свет луны осветил лицо Радмира и только сейчас охотник до женских ласк признал в незваном посетителе сарая своего командира.
– Кому это ты тут собрался ломать кости? – голос сотника был по-прежнему тверд. – Я ведь приказал не трогать жителей.
Боримир зарычал от негодования и отчаяния. Окажись на месте Радмира любой другой воин, стычки было бы не избежать, но сейчас…
– Князь же приказал не жалеть мятежников, так почему же ты… – здоровяк умолк, не договорив.
В его голосе звучало отчаяние, он дышал тяжело, но это была не усталость. Возмущение и злость, злость на самого себя буквально душила Боримира, но он сдерживался, как мог.
– Я принес роту князю, я клялся и тебе, что ты – мой вождь, мой сотник, еще накануне этого ты был моим десятником, и я был верен тебе, – на мгновение Боримир умолк, чтобы собраться с мыслями. – Я не изменю своему слову, хоть я считаю, что сегодня ты не прав, нельзя лишать воина его законной добычи. Я ухожу, можешь забрать девку себе.
Подобрав лежащий поблизости меч, который он накануне бросил на землю, Боримир вышел из сарая и направился восвояси.
В эти минуты Радмир снова вспомнил Дубравное, его родное селение, сожженное хазарами, вспомнил старика Мураша, который спасся и рассказал, как погибли его родичи, вспомнил их обгорелые тела.
Шорох в углу сарая заставил его взглянуть на спасенные им жертвы. Буквально сразу после того как ей удалось высвободиться из рук своего обидчика, женщина бросилась к ребенку, схватила его и крепко прижала к груди. Сейчас она с ужасом взирала на своего спасителя и слегка всхлипывала. Согретый теплом женщины, ребенок умолк. Только сейчас Радмир заметил, как она красива. Несмотря на растрепанные волосы и разодранное платье, которое она прижимала к груди одной рукой, потому что во второй она держала свое дитя, Радмир был поражен тем поразительно невинным, но, в то же время внушающим уважение видом молодой женщины.
«А ведь ей не больше семнадцати», – подумал воин, а вслух произнес:
– Воины не всегда отличаются добротой и благородством, воины – орудия насилия и служат насилию. Поэтому ты не должна держать зло на моих людей, постарайся их понять. Но теперь тебе ничего больше не грозит, забирай свое дитя и ступай в свой дом. Мое имя Радмир, если кто-то попытается тебя тронуть, просто назови мое имя и скажи, что я запретил тебя трогать и ты под моей защитой. Произнеся эти слова, Радмир повернулся к молодой женщине спиной и побрел прочь.
– Постой, воин, – голос, раздавшийся за спиной, заставил мужчину вздрогнуть. – Я знаю, что вам нужно, зачем вы пришли сюда.
Радмир повернулся и с интересом снова взглянул на свою собеседницу.
– Я знаю, где прячется княжич Раду и его люди, и могу помочь тебе их найти.
Вот он, путь, который подсказала ему судьба, он чувствовал это своим нутром, и вот он, способ достижения цели.
– Ты поможешь нам найти Раду? – в голосе киевского сотника было больше утверждения, чем удивления. – Но почему?
– Ты спас меня, а люди Раду… – на этих словах девушка запнулась. – Одним словом, я помогу тебе. И еще, этот ребенок – не мое дитя.
5
Воины снова шли по лесам, продираясь сквозь густые чащи. Но на этот раз цель их поиска была где-то рядом, Радмир чувствовал это всем своим существом. Впереди, переодетая в мужские одежды, шла Милослава, девушка, которую Радмир защитил от грозного варяга Боримира. После первого их знакомства, в ходе которого девушка была немногословна, Радмиру все же удалось выслушать ее историю, и что многое объяснило.
Поначалу, пока Кареслав руководил отрядами тиверцев, все шло хорошо, и местное население поддерживало своих, воюющих с русами соплеменников, но после нескольких поражений все как-то изменилось. К окончанию войны, когда Кареслав покорился киевскому князю, войну продолжали всего несколько небольших отрядов и молодой княжич Раду, который хоть и был храбрецом, но оказался совсем никудышным предводителем. Его воины, охваченные отчаянием, приходя в селения своих соплеменников, зачастую вели себя не лучше, а временами и даже хуже своих противников-русов. Дисциплина в войске Олега всегда была на высоте, чего нельзя было сказать о воинах Раду. Мародерство среди них процветало.
То, что собирался сделать с Милославой Боримир, не так давно сделали с ее сестрой, Снежаной, воины Раду. Молодая женщина была изнасилована, и чтобы остальные жители селения остались в неведении, сестру Милославы просто задушили и бросили в реку. В поселке никто не узнал, куда подевалась женщина, но Милослава видела всё, что произошло, хотя не решилась рассказать старейшинам. Среди насильников был Честа – сын местного воеводы – и девушке, скорее всего, просто никто бы не поверил. Следов преступления не осталось, тело убитой унесла река. Радмир был первым, кто услышал от Милославы правдивую историю о гибели ее сестры.
– Честа в тот день меня искал, – сказала девушка своему спасителю. – Он за мной давно бегал, в жены звал. Только не люб он мне, злой он, подлый. Мы с сестрой – сироты не из этого рода, наши родители, еще когда я маленькой девчушкой была, в пожаре лесном сгорели. Вот мы в эту деревеньку жить-то и перебрались. Тетка у нас здесь была, старенькая, но вскоре и она померла, и остались мы жить вдвоем. Снежана вскоре замуж вышла, по любви, дитя родила, девочку. Муж у нее добрый был, они с сестрой мне вместо отца с матерью были.
Девушка, вспоминая это, быстро смахнула со щеки набежавшую одинокую слезу.
– Потом этот Честа за мной увиваться начал. Был он упрямый, отказов моих принимать не хотел, отцу своему плакался, а тот с детства сыночка баловал, так что Честа
ни в чем с малых лет отказа не знал. Отец его, воевода, меня разными подарками соблазнял, чтобы я за сынка его замуж шла, а я не соглашалась. Муж Снежанин за меня вступился, так они стали и ему грозить. Потом, как-то раз, ушел сестрин муж на охоту, да и пропал вовсе. Доказательств у меня нет, но думаю, что воевода с сыном да людишки его верные к тому руку приложили. Проплакала Снежана по мужу все глаза, да что делать. Жить надобно, девчушку, доченьку растить, вот так и жили мы, три молодки, без мужского плеча, без помощи. Бабы местные на нас тоже наседали: «Чего мол, воротишься? Чем воеводин сын плох, богат, силен, и голова на плечах, хозяйственный. Негоже вам, трем бабам, одним жить, ишь какая разборчивая».
– Только я не соглашалась, – продолжила Милослава, – да и сестра меня ни разу тем не попрекнула. Потом война эта началась. Честа в войско тиверское попал. Не было его, так нам и жилось спокойно. А недавно пришел Раду с воями своими в нашу деревушку, и Честа тоже меж них оказался. Ночью напились все те вои, шум, драки в деревне начались, погромы. Это надо же такому быть, свои-то своих грабить стали. И в ночь ту Снежана в дом наш вбегает, кричит: «Честа там с дружками своими, пьяный напился, тебя ищет, беги в лес, прячься!» Я Яринку схватила, дочку Снежанину, да в лес. А эти злодеи сестру схватили, в лес притащили, там надругались над ней, убили да в реку-то и бросили. Я все видела, а выйти к ним побоялась, за себя побоялась да за племянницу свою малую.
