Камила - Станислава Радецкая
— Выглядишь ты старше.
Я пожала плечами, и она продолжила, впившись в меня взглядом:
— Если тебе нет еще четырнадцати, тебе будут платить меньше. Ты когда-нибудь служила в хорошем доме?
— Нет, госпожа. В хорошем — нет. Но я умею прибираться, шить, стирать, штопать и немного стряпать.
Ей понравился этот ответ, и госпожа Бах чуть подобрела.
— Если ты будешь прилежна, то господа будут добры к тебе. У тебя ведь нет привычки вертеться перед мужчинами?
— Нет, госпожа, — я удивилась вопросу. Работа — это работа, когда тут думать о свиданиях? Тем более, где-то бродил по свету Иштван, и я ждала его.
— Хорошо, — удовлетворенно произнесла она. — Не вертись, не перечь, делай, что тебе говорят, будь исполнительной и ласковой. Тебе надо сменить одежду. Я выдам тебе новую, и в течении полугода буду удерживать из твоего жалования деньги за него. Ты переоденешься, и я представлю тебя госпоже, поняла? Пойдем, отдам тебе платье, познакомишься со своими товарками. Но учти, в этом доме не терпят лентяев, воров и нерасторопных нерях.
Госпожа Бах наставляла меня еще с полчаса о том, чего нельзя делать в этом доме, закончив тем, что мне несказанно повезло оказаться здесь, а потом подобрела и достала из сундука скромное серое льняное платье, чепчик, платок и передник. Она проводила меня наверх, в узкую комнату с маленьким окошком под потолком, выходившим во двор, и здесь я переоделась. Свою одежду я спрятала в сундук без замка: пока у меня не было своего, пришлось пользоваться общим, и госпожа Бах объявила, что отныне я буду ночевать здесь. Здесь уже жила какая-то женщина, если судить по смятой косынке, забытой на большой кровати, занимавшей почти все пространство от стены до стены, и я надеялась, что мы поладим с новой товаркой.
Платье оказалось мне велико в талии, и госпожа Бах недовольно покачала головой, тонко намекнув, что мне придется подшить его. Я не возражала. Скажи она мне, что мне придется сшить новое, я бы согласилась, не моргнув глазом, так мне хотелось получить здесь место. Ей понравилась моя покорность, и, прежде чем мы пошли к хозяйке, госпожа Бах даже ласково потрепала меня по плечу.
Дом показался мне большим, и обстановка здесь была едва ли не богаче, чем у госпожи фон Альтхан: картины на стенах, лепнина, росписи, золото, китайские и дрезденские вазы, мебель красного дерева, наборный паркет, узорный шелк и бархат… Красное, зеленое, синее, золотое — и все такое яркое, как цветущий сад в летний день! Я старалась не глазеть по сторонам, чтобы экономка не решила, будто я чересчур любопытна. Владельцами этого богатства были барон и баронесса фон Эхт, и если о нем экономка говорила с благоговением, то о его жене — настороженно. У них было двое детей — сын, которому исполнилось семнадцать, и он служил в каком-то кавалерийском полку, и дочь, чуть старше меня.
Барона дома не было, и баронесса приняла нас в спальне. Она совсем недавно проснулась, и вокруг нее суетился худенький куафер с щипцами, чтобы поправить ей прическу на парике. Он грел щипцы на раскаленной жаровне, смазывал локоны каким-то маслом, затем избирательно тыкал тонкой железкой с петлей на конце в самую глубь прически, чтобы подобрать непослушный волос, а потом долго фукал разноцветной пудрой на получившееся великолепие, напоминавшее больше собор, чем прическу. Мне было интересно, сколько весит такой головной убор, и как в нем спать, если не снимать на ночь, но я, конечно, помалкивала, пока госпожа Бах скороговоркой рассказывала баронессе обо мне. Баронесса зевала ей прямо в лицо и иногда щелчком пальцев подзывала к себе негритенка с подносом, на котором лежали свежие фрукты и конфеты, и ела, выплевывая косточки в подставленную чашку. Я не сразу заметила совершенно черного мальчишку в зеленой лакейской ливрее и так поразилась, что то и дело глазела на его пухлые вывороченные губы и кудряшки, как у черного барана. Я знала, что такие люди существуют, мне доводилось об этом читать в книгах о путешествиях в дальние страны, но впервые я видела мавра перед собой. Он недовольно покосился на меня, и я отвела глаза, чтобы не смущать его.
Баронесса поманила меня к себе, и я послушалась. Ее полное лицо было помятым со сна, и на нем замерло особое сыто-равнодушное выражение. Она дернула меня за прядь, которая вылезла из-под чепчика, заставила развернуться спиной и пребольно ткнула в спину над корсетом. Госпожа Бах поспешила объяснить, что я очень крепка, несмотря на мой хилый вид. Баронесса разрешила мне повернуться и поморщилась, когда раскаленные щипцы чуть было не коснулись уха. На всякий случай я уставилась в пол, чтобы не раздражать ее своим взглядом. Она милостиво разрешила мне остаться и положила жалованье – два шиллинга в неделю. Два шиллинга в неделю! Это в день мне полагалось почти девять пфеннигов! Стиркой за день я могла заработать до двух императорских грошей, то есть в два с лишним раза больше, но при этом всю оставшуюся неделю кое-как тянуть с лепешками на несколько пфеннигов, отчего деньги уходили, как вода между пальцев. Пожалуй, меня обрадовало больше обещание платить каждую неделю; я могла откладывать деньги и не трястись над тем, где заработать еще. Баронесса скоро велела нам уходить и приставить меня к делу, и, пока мы спускались на кухню, я все пыталась подсчитать в уме, сколько же я буду получать денег в год. Выходила невероятная сумма в тринадцать золотых флоринов, и потому я очень удивилась, когда госпожа Бах со сдержанным смешком напутствовала меня работать больше, чтобы хозяева прибавили мне содержание.
На кухне меня отдали в подмогу помощнице кухарки, рослой и костлявой семнадцатилетней девице по имени Доротея. Она лебезила перед госпожой Бах так, что, казалось, еще чуть-чуть и она распластается у ее ног на полу, как верная собачонка, но когда та ушла, сказав, что придет за мной после ужина, чтобы рассказать мне об остальных обязанностях, отпустила ей вслед несколько ругательств.
