Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский
— М-м… заранее всё готовили, — почти с уважением произнёс Волков. — Что ж… Молодцы. Всё знали.
— Так вестовой от первой заставы прискакал. Всё про вас рассказал. Сказал, сколько вас и что при вас пушки.
«Или в колдовской шар меня видели».
— Ещё, — продолжал пленный, хотя Волков его и не спрашивал, — господа думали маркграфиню вывезти из замка, спрятать её от вас в Мемминг. То место в горах укрытое. Село не малое, но тихое. Кабак даже есть. Но коннетабль сказал, что передумали. Её отправлять нужно было с охраной, а ему люди тут, в замке, были надобны все до одного. А господа к тому же грозились, что и так вас утихомирят, — раненый вздохнул тяжело. — Дурни, не знали, не углядели того, что вы и людишки ваши — калачи, видно, тёртые. Не по зубам им вышли.
— А где этот Мемминг? — уточнил генерал. Если недалеко, то, возможно, именно туда колдуны и уволокли своё серебро. Ночью-то, да с поклажей, да пешком далеко не убежишь.
— Мемминг… Так это в соседней долине, за горой, большая деревня такая; как от замка спуститесь, так на запад пойдёте, к Зольцу и к мосту, а ещё до Зольца будет поворот направо, в горы, по плохонькой дороге, вот как раз на Мемминг дорога и пойдёт. Служанки их… эти чёртовы сёстры… они оттуда родом.
— Вот только вы успели… Вы маркграфиню успели взять и в башне запереться. А когда вы пожар устроили, так они поняли, что… что маркграфиню им у вас не отбить, уж больно вы рьяны оказались. Господа стали вас бояться… А коннетабля-то вы уже убили. И тогда они порешили её убить. Испугались, что она к себе в Швацц вернётся и войско для мести соберёт. Только опять у них не вышло. Так ещё вы поранили госпожу Агнежку, — рассказывал пленный и было видно, что каждое следующее слово даётся ему тяжелее предыдущего. Тем не менее он старается и, не жалея сил, выкладывает всё; и это походило на правду.
«Так это ночью одна из ведьм на башню взобралась! Надо найти тот кинжал, он, кажется, в костре был!».
— Господин, — продолжал раненый.
— Ну, — Волков отвлёкся от своих мыслей.
— Я вам всё как есть скажу, — он подышал немного, — только… Вы уж за то меня не убивайте.
— Что же ты, сатане прислуживал, за два талера в неделю, а как встретиться с ним время подошло, так и не хочется тебе, — усмехнулся генерал.
— Господин… — мокрое от пота лицо пленного вытянулось.
— Я подумаю, — нехотя согласился генерал. Он не хотел ничего ему обещать, но и давать слово, а потом брать его обратно — тем более. — Но тебе нужно очень постараться, чтобы я оставил тебя в живых. А скажи-ка…
А тут как раз вернулся солдат из подвала и принёс ведро воды и поставил его подле барона: вот, принёс, как вы велели, и что делать теперь? А тот солдат, что кулаком подбадривал пленного, вдруг подошёл к генералу, склонился и тихо говорит:
— Чего на коне хорошем воду пробовать… Пусть вот этот попьёт, а мы посмотрим, чего с ним будет.
Волков только кивнул: так и делай. Пленный, конечно, был ему ещё надобен, но теперь, когда выяснилось, что сюда может пожаловать отряд горцев, испытывать воду на лошадях ему совсем не хотелось.
Пленному из ведра зачерпнули ковш воды, и тот, не задумываясь ни о чём и с удовольствием, выпил весь ковш. А когда раненый допил воду, генерал его спросил:
— А сколько идти до Мемминга? Ну, куда хотели вывезти принцессу.
— Так то за горой, — пленный кивает на западную стену замка, — пешком полдня всего, а верхом так и вовсе быстро доедете, — и начинает просить: — Господин, велите ещё воды дать, и полежать хоть час, что-то совсем мне нехорошо.
И вид у раненого и вправду невесёлый, его уже и потрясывать начало. И белый он, как полотно.
«Как бы не сдох он от этой воды, видно, это от кровопотери».
А вопросов у генерала ещё к нему немало. И всё-таки он соглашается. И делает своему солдату знак: дай ему воды. Тот опять жадно выпил воду, а потом солдаты повели его куда-то в угол. Вернее, не повели, а потащили. Пленный просто не мог сам идти, и конвоиры тогда просто бросили его в тень под лестницей, где он и завалился кулем на бок. То ли в сон, то ли в забытьё.
И в это время в замок с рекогносцировки возвращается в замок капитан Мильке, он тут же идёт к генералу:
— Местность осмотрел, хотя осматривать тут особо и нечего. Горы. Вокруг замка горы непролазные. Замок стоит, как в кольце. Внизу дорога, видел Брюнхвальда, тащит сюда пушки, будет к вечеру, никак не раньше. Ах да… С запада к замку примыкает узкое ущелье.
— Ну да, — соглашается генерал. — Сразу за западной стеной начинается.
— Так вот, в него не заехать, — объясняет капитан. — Перегорожено стеной.
— Что? — не понимает Волков. — Какой ещё стеной?
— Хорошей стеной, из камня, аршин девять высотой. И дверей в той стене нет, да и по горам ещё попробуй ту стену обойди, — и, чуть помедлив, Мильке ещё и добавляет: — А через ту стену ещё и мертвечиной несёт.
Волков закрывает глаза, откидывает голову, молчит. Ему снова жарко, снова хочется пить.
«Господи! Зачем я здесь? Зачем мне эти стены, перекрывающие ущелья, зачем Брюнхвальд тащит сюда пушки? Зачем мне знать про отряды горцев, что собираются в какой-то горной дыре? Зачем? Зачем? Почему я не в Эшбахте наконец или не у Амбаров любуюсь из окна дома рыжеволосой госпожи Ланге на реку?».
Но он понимает, что все эти вопросы — это от лукавого, и толку от них ну никакого, а вот настроение они ему точно портят. Он протирает лицо ладонью, вздыхает и спрашивает:
— Значит, стена высотой в три копья перегораживает ущелье, и стену ту по горам никак не обойти?
—
