Михаил Ишков - Сен-Жермен
– Свершилось предсказание! Хад-Хад узнала супруга, предназначенного Балкис духами огня. Только его любовь она смеет дерзнуть принять!..
Они более не колебались, но, обменявшись обетами, стали обдумывать, как бы царице взять обратно слово, данное царю. Хираму следовало первому удалиться из Иерусалима – царице не терпелось соединиться с ним в Аравии, но ей следовало надежно укрыть свои мысли от прозорливого царя. Когда Соломон находился в опьянении, она похитила у него с пальца перстень залог данного ею слова. Соломон проснувшись призвал трех подмастерьев-врагов Хирама и намекнул им, что не прочь услышать весть о смерти славного строителя. Когда же Хирам в последний раз зашел в храм, они напали на него и убили. Перед смертью великий мастер сумел бросить в глубокий колодец золотой треугольник, который носил на шее и на котором было вырезано его имя. Убийцы отнесли его тело на отдаленный пригорок и, схоронив, воткнули над могилой сухую ветку акации.
Семь дней не было в Иерусалиме никаких вестей о Хираме, и Соломон против воли, чтобы успокоить народ, вынужден был приказать искать его. Тело было найдено тремя мастерами, и те, заподозрив, что Хирам был убит тремя злодеями-подмастерьями за то, что отказался открыть им заветное слово, решились изменить его на то, которое будет произнесено первым при выкапывании тела зодчего. Когда тело извлекли из земли, с него сошла кожа и кто-то воскликнул: "Макбенак!" (плоть сошла с костей), и это слово стало священным для степени мастера.
Трое подмастерьев были отысканы, но чтобы не попасть в руки своих преследователей, они сами лишили себя жизни, и их головы были принесены Соломону как вечный укор.
Так как на теле Хирама не нашли золотой треугольник, то его долго искали и обнаружили в колодце, куда забросил его зодчий. Царь велел поставить найденный инструмент на треугольный жертвенник, воздвигнутый в тайном своде в самом отдаленно приделе храма. Сверху жертвенник был накрыт кубическим камнем с вырезанными на нем священными письменами. Вслед за тем заложили и самый свод, и место его расположения теперь неизвестно никому, кроме двадцати семи избранных".
Граф отложил бумаги. Горы за окном погасли и теперь излучали невесомый искристый свет. Это означало, что пришла ночь, а с нею и бессонница. Сколько он живет в Альпах, но никогда ему не доводилось наблюдать сгущения полной тьмы. Дневная яркость в горах сменяется альпийским сиянием, затем ночной прозрачностью, и даже в зимние бури вокруг бывает достаточно света, чтобы заглянуть в неведомое. Эта прозорливость вконец утомила графа. Хотелось просто забыться, уткнуться носом в подушку, подложить кулачок под щеку – и до утра без просыпа… Чтобы потом, при свете дня не ломать голову над разгадкой привидевшегося.
Который день графа мучила нелепая фраза, услышанная в недавнем сновидении, утащившем его в будущее, на расстояние почти в два века… Там от женщины, облаченной в уродливый белый халат, он услышал: "Нормализация темпа речи – основная задача логопеда…"
Эти слова липли к нему, как мухи, сумевшие пережить зиму в обитом темно-малиновым бархатом кабинете. Что значит "нормализация темпа речи"? Наречие был русское, но не имевшее никакого отношения к тому, пусть даже варварскому, но звучному языку, на котором объяснялись племена на востоке Европы. Кто такие логопеды? Лотофаги-пожиратели лотосов из гомеровской "Одиссеи" или какое-то новое дикое племя? Мой старый знакомый, царь Персии Ксеркс, в будущем превратился в Ксерокса, сокрушившего в битве некоего Кэнона. Когда и где произошла эта битва? Кто такой Кэнон? Он о таком не слыхал. В ряду исторических личностей не было никакого Кэнона!.. Как здесь разобраться, что к чему? Или объявление, помещенное в одной из газет, которую ему довелось перелистать во сне: "Одежда из Италии на вес". Одежду обычно шьют на заказ. Даже в России! По крайней мере так было, когда ему в начале шестидесятых довелось посетить эту страну…
С грядущим всегда так. Редко, когда ему удавалось добраться до подспудного смысла видений и пророчеств, приходящих из завтра. Только душевный настрой, ощущения, испытываемые во время погружения в транс, не забывались и сохранялись надолго.
Что касается легенды, то после прочтения стало совсем невесело. Даже с точки зрения химии она не выдерживает критики, ведь всем должно быть известно, что огонь является стихией разрушительной, ни в коем случае не созидательной! Сен-Жермен всегда утверждал, что только невежды могут связывать надежды на создании философского камня, на обновление общественных нравов с умертвляющим жаром или с горнилом революции. Верхом неразумия является вера, что с помощью огня можно создать что-то новое. Да, имя Хирама упоминается в Библии, но выводить из этого свидетельства столп веры! Извечная попытка сотворить себе кумира… Он глянул на помертвевшее небо, горы на закате ещё улавливали и преломляли гаснущее сияние. Неожиданно небосвод заиграл всеми цветами радуги, но перевес оставался за густо-красным, победным. Через несколько мгновений сияние обернулось жемчужным блеском. Следом горы вспыхнули ещё раз и угасли окончательно, только дробящиеся световые столбы ещё указывали путь на Восток. Там таился ответ, туда следовало направить стопы. Граф определенно догадывался об этом. Судя по предсказаниям во сне, только в Гималаях ему суждено было обрести вечный покой. Здесь, в Европе – никогда!.. Но было лень трогаться с места, спускаться в долину, затем трястись по поганым швейцарским дорогам в сторону Венеции. Там ждать оказии, чтобы отправиться в Индию. Добраться до Калькутты полдела, надо было ещё составить караван до Дарджилинга и только потом идти в горы. В молодости он шагал не задумываясь, куда сердце позовет. Так и кружил вокруг Гималаев – то со стороны Индии зайдет, то в Китае издали глянет на сияющие вершины. В первый раз он рискнул войти в страну света в пятидесятых годах прошлого века, во время второго путешествия в Индию, которое совершил вместе с генералом Клайвом, обвиненным в последствии в чудовищных злоупотреблениях и безжалостном ограблении туземного населения. Но об этом после – генералу Клайву и путешествиям в Индию граф собирался посвятить отдельную главу своих воспоминаний. Это будет захватывающее чтиво, здесь он раскроет секрет обработки драгоценных камней, а также даст рецепт особого стекла, которое после огранки никто не сможет отличить от самоцветов.
Что касается легенды! Ох, годы не в радость – он уже начал терять ясность мысли. В Гималаях во время третьего путешествия он познакомился с неким ламой, тоже долгожителем и чудотворцем. Этот гуру[117] был настоящий святой. Стоит поведать историю его смерти.
Граф закрыл глаза, с помощью привычного набора слов погрузил себя в транс, и молодость – пора, когда ему только-только стукнуло восемьдесят, вновь возродилась перед ним. Скоро растаял прямоугольник окна, в котором блистали покрытые снегом альпийские вершины, потускнела зелень лужка, налились чернотой деревянные столбы, подпиравшие черепичную крышу. В комнате начал клубиться мрак – сначала исчезло ощущение закрытого пространства, затем стали пропадать бумаги со стола. Напоследок мелькнула мысль – братья-масоны, по-видимому, считают меня одним из двадцати семи мудрецов, которым ведома тайна мистического треугольника Хирама? Вечный самообман… Ловушка, в которую разум раз за разом загоняет себя…
На этом обыденность окончательно свернулась. В нос шибанул запах моря, уши придавил грохот ревущего океана, сердце замерло от страха, когда он услышал душераздирающий скрип деревянной коробки, по недоразумению называемой кораблем. Он оказался заперт в обезумевшей каюте, как в гробу, стены пустились в дьявольский пляс, и посреди взбесившегося пространства граф узрел проплывы вздувающихся пузырей – в одном из них он увидел кукольную головку того, кто разрушит прежний порядок, сдвинет с места историю. Точно, это была головка младенца Наполеона…
Значит, третье путешествие в Индию я совершил в 1769 году.
Припомнилась деревянная барка, несколько дней одолевавшая узкие рукава, которых бесчисленное множество в дельте Ганга. По утрам над водой собирался теплый и зловонный туман, разгоняемый лучами тропического солнца. На отмелях и песчаных берегах десятками лежали крокодилы. Каждое из этих животных было от пятнадцати до двадцати футов длины. Иногда на остановках я ходил в лес с английскими офицерами стрелять попугаев. Через три недели по притоку Брахмапутры мы наконец добрались до Дарджилинга, отсюда далее на восток по вьючной тропе. Не могу сказать, что путешествие было безопасным, но как обычно меня спасало знание чужих языков и способность внушить своим спутникам и встречавшимся на пути угрюмым жителям, что нет на свете ничего тайного, которое не стало бы явным. Чем выше в горы, тем миролюбивее становились горцы. Мы продвигались по вековому лесу, заполненному облаками. Распустив хвосты и лохмы, туманы стаями, догоняя друг дружку, бродили по склонам. Солнечный свет придавал им призрачность, с ветвей свисали полосы мертвенно-зеленоватого мха, выступавшие из розоватой сырой взвеси. Казалось, вся страна была погружена в неизъяснимую тревожную тайну.
