Владимир Москалев - Екатерина Медичи
Едва они ушли, из-за портьеры вышел Алансон.
— Зачем ты отдал ему перстень, Генрих?
— Хм, велика ли беда? Ты принесешь мне его обратно вместе с письмом, которое найдешь на груди трупа. — И он позвонил в колокольчик.
В дверях тотчас показался дворянин.
— Трех человек ко мне с оружием! И самых лучших!
Те вскоре явились и через полминуты исчезли где-то в темных закоулках дворца. Спустя некоторое время из комнаты, расположенной по соседству с покоями принцессы Валуа, вышли двое. Когда подошли к лестнице, ведущей вниз, один сказал:
— Спускайтесь по ней. Дальше пройдете безлюдным коридором первого этажа, повернете налево, а оттуда — пять шагов до ворот. Так вас никто не заметит.
— Благодарю вас, сударь.
— Счастливого пути.
Но, едва Монфор прошел два пролета, как увидел человека, явно поджидавшего его.
— Бетизак? — удивился он. — Что ты здесь делаешь?
— Поджидаю тебя. Не мог же я оставить тебя одного в этом волчьем логове, называемом Лувром.
— Благодарю тебя, друг мой, но, право же, твоя помощь мне не нужна.
— Это как сказать. Куда он тебя потащил, этот тип?
— К герцогу Анжуйскому.
— Зачем ты ему понадобился? Именно ты! Что-то здесь не чисто, Монфор.
— Месье направил меня к принцессе. Та дала мне письмо, которое я должен отнести в дом Гизов и вручить лично герцогу.
— Час от часу не легче. Они дали тебе хоть какой-то аванс?
— Месье дал перстень. Такой же подарила и принцесса.
— Отлично, этого хватит, чтобы безбедно прожить целый год. Вот видишь, а ты говорил, что я напрасно тебя ждал. Как бы ты один рискнул справиться с этим поручением, да еще с таким сокровищем в кармане? Мы ввязались с тобой в какую-то опасную игру, друг мой, а потому будем настороже.
И они оба, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к малейшему постороннему шуму, отправились по пути, указанному недавним провожатым.
А еще через четверть часа бледный и тяжело дышащий герцог Алансонский вбежал в комнату к брату и тяжело рухнул на стул.
— Что случилось? — торопливо подошел к нему Анжу. — Где письмо? Где мой перстень? И где кольцо самой Маргариты? Отвечай же, Франсуа!
— Нет ни письма, ни драгоценностей, — тяжело переведя дух, ответил Алансон.
— Черт с ними, с драгоценностями! Письмо! Почему ты мне его не принес?
— Письмо ушло по назначению.
— Как! — и герцог отпрянул в недоумении. — А мои люди? Где они?
— Убиты. Безжалостно изрублены!
— Убиты? Кем? Одним человеком?
— Их было двое.
— Откуда взялся второй?
— Не знаю, но, кажется, это его друг.
— И они вдвоем изрубили в куски троих моих людей, моих лучших фехтовальщиков?!
— Да, Анри, когда я спустился вниз, там уже были люди. От твоих рубак осталось только кровавое месиво. Один из тех, что сбежались на шум драки, сказал, что узнает руку Лесдигьера, лучшей шпаги королевства.
— При чем здесь Лесдигьер? Он сейчас далеко, в Ла Рошели, где оплакивает безвременную кончину его супруги.
— Тот человек сказал еще, что эти двое — бывшие гвардейцы Лесдигьера, хоть и католики. Это он обучал их искусству фехтования, еще когда они все вместе служили у маршала Монморанси. Черт знает, как они оказались вместе; никто этого не мог предвидеть. Это нелепый случай, Генрих, какой-то злой рок…
— Герцог Анжуйский медленно подошел к окну и задумчиво уставился вниз, туда, где уже закладывали первые камни будущего дворца Тюильри.
— Все тот же Лесдигьер, — проговорил он, не разжимая зубов. — Опять он… Повсюду его след… — Он постоял еще немного, все еще бессмысленно глядя в сторону башни Буа, потом медленно повернулся, криво улыбнулся брату и произнес: — Выходит, Франсуа, мы с тобой спасли жизнь герцогу Гизу? — И он сухо и отрывисто рассмеялся, но без тени улыбки на лице.
Но Генрих и не догадывался о той игре, которую в действительности вел его брат. Алансон сам желал выдвинуться на его место. Такова была потаенная зависть младшего брата к старшему, таков был его расчет: убрав с дороги Анжу, самому оказаться ближайшим к престолу.
Вся эта история с любовницей — миф. Алансон хорошо знал Монфора, и именно он сообщил Бетизаку, чтобы тот встретил своего приятеля на лестнице, ибо на того готовится нападение. В успехе схватки он был уверен, поскольку знал обоих друзей как незаурядных фехтовальщиков. Что касается Анжу, то Алансон намеревался сделать так, чтобы король узнал, кто именно послал человека к Маргарите. В крайнем случае, можно будет впоследствии подключить к этому делу и самого Гиза. Зная, что младший брат не упустит случая «насолить» ему, Карл без труда поверит этому. Легко представить, как он будет взбешен и какую ненависть станет испытывать к Анжу, быть может, даже сошлет его куда-нибудь подальше, где его и прикончат. Вот тут-то и настанет триумф Алансона. К тому же он собирался поставить герцога в известность через Монфора о том, что именно он, Франсуа, помог ему избежать смерти. Алансон мечтал заручиться дружбой Генриха Гиза и приобрести в его лице надежного и сильного союзника, который пригодится ему в дальнейшей борьбе за престол.
Был и еще один приятный выигрыш. Компрометирующей Марию записки в руках Анжу теперь уже не окажется, и он только облизнется. Мало того, Марго смертельно возненавидит его, лишь только узнает, что Анжу послал наемных убийц в погоню за ее письмом. И как же она потом будет благоволить к нему, Франсуа, когда он расскажет ей, кто выслал подмогу ее посланцу. Эта двойная услуга, которую Алансон оказал Маргарите, должна была, по его расчетам, немедленно уложить сестру в его постель.
Таким авантюристом, не гнушающимся ничем, даже жизнями своих друзей, становился юный герцог Франциск Алансонский; таким он будет и впоследствии.
Все произошло именно так, как задумал герцог Алансонский. Предупрежденный запиской Марго, герцог Гиз на несколько дней исчез, а потом внезапно объявили о его свадьбе с Екатериной Клевской, вдовой принца Порсиан, племянницей покойного принца Людовика Конде. Король успокоился, полагая, что теперь связь бывших любовников уже не возобновится. Но Анжу, который никак не мог простить себе своей оплошности, при встрече с принцессой Порсиан расписал в красках любовную связь ее нового супруга со своей сестрой, однако ничего не добился. Самому Гизу пригрозил, что прикажет убить его, если связь бывших любовников возобновится. Гиз только рассмеялся в ответ. Однако сопротивление Гизов подписанию мирного договора было сломлено, ибо кардинал поспешно покинул Париж вслед за племянником, боясь, как бы гнев короля не перекинулся на него. Так был разрешен этот инцидент, благодаря которому (и, разумеется, его идейному вдохновителю дю Гасту) никто теперь уже не мешал подписанию эдикта о мирном урегулировании конфликта с гугенотами, который давал им право свободного вероисповедания.
Глава 2
Утраченные иллюзии
Однажды погожим октябрьским утром трое всадников, по виду не ландскнехты, а простые дворяне неторопливо ехали на Пуату вдоль проселочной дороги, по краям которой расстилались поля. Где-то совсем недалеко от них раздавался звук охотничьего рога, слышалось ржание лошадей и лай собак. Да и у самих всадников у каждого было приторочено к седлу по такому же рогу. Похоже, это были охотники, а если судить по тому, что они явно никуда не торопились, то можно было заключить, что охота закончилась, и они возвращались домой. Кто-то звал их, настойчиво трубя в рог со стороны леса, но они не откликались, зная, что через четверть часа тропинка непременно выведет их на дорогу, по которой двигалась остальная группа всадников. Впрочем, один из них все же протрубил в рог, и те, что звали их, замолчали.
Внезапно впереди за живой изгородью из высокого кустарника, разделяющего одно поле от другого, послышались крики. Поскольку не слышно было звона оружия, то становилось ясно, что избивают беззащитных, безоружных людей.
Всадники переглянулись, и один из них воскликнул, указав рукой направление:
— Вперед, господа! Кажется, здесь кто-то готов нарушить перемирие, подписанное самим королем.
И все трое дали шпоры своим скакунам. И тотчас, за стеной кустарника, они увидели, как несколько человек верхом на лошадях безжалостно избивают крестьян, рубя и коля их шпагами. Крестьяне пытались защищаться косами и сумели свалить одного всадника на землю, вспоров лошади брюхо и зарезав самого седока, но и сами понесли немалый урон: пятеро из них уже лежало на земле, истекая кровью; неподалеку стояли их жены с маленькими детишками и истошно кричали, призывая проклятия на головы убийц.
Теперь крестьян оставалось еще пятеро, их мучителей — семеро.
Трое всадников быстро подъехали к месту избиения, и один из них зычно крикнул, подняв вверх руку:
