Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
Послы пожили еще недельку в Нижнем Новгороде и отбыли во Владимир за новым князем. Юрий же с большой охотой окунулся в дела мирские, спеша в лето тысяча двести двадцать третьего года завершить строительство крепости и княжеского детинца. Тревожно было на сердце у великого князя, не без опаски поглядывал он на мордовские племена, имевшие над собой не только старшин, но даже и царей. И хотя в городе и стихийно возникшем у Волги посаде жило уже немало мордовских мужиков и еще больше мордовских девок, обманом ли, силой или иным путем добытых строителями в лесах, сердце к этому загадочному племени у Юрия не лежало. Да и булгары, считавшие мордву данниками, а земли по Оке своими, недолго будут мириться с воздвигнутым на перепутье рек и торговых путей русским городом.
«Неужто Роман, став зятем царя булгарского, не удержит своего родственника от опрометчивого шага? Разрушение Ошела должно было надолго охладить воинственный пыл булгар, — размышлял Юрий. — Поставить бы еще десяток крепостиц от Нижнего до Городца да здесь, по Оке, с пяток возвести, вот это было бы дело. Но не под силу сия надоба ноне, — не без горечи и сожаления великий князь бросил взгляд в сторону белеющего крестами погоста, раскинувшегося за рекой Почайной. — Мрут мужики от хвори, от трудов тяжких, с голодухи. Но скоро все плохое канет в Лету. Уже гудит многоголосо торг: еще пока не такой, как в Новгороде, но слава о торговом Нижнем растет. Пройдет год-два, и не засеки будут окружать город, а поля, колосящиеся хлебом, луга с пасущимся на них скотом. Но прирастать Нижнему Новгороду торговлей, ибо стал град на Волге крепко. Даст Бог, и с мордвой управимся. Одно плохо: доносят доглядчики, что брат Ярослав возгордился не в меру, помышляет о великокняжеском столе и Ростислава, змея подколодная, его на то подбивает».
— Прости, великий князь, что нарушил твой покой, — раздался голос за спиной.
Юрий обернулся:
— А-а-а, это ты, Арефий Никитич. Чего тебе?
Строительный воевода, виновато крякнув в кулак, произнес:
— Народ собрался. Батюшка Лука ожиданием извелся, просил сказать, что без тебя, государь, церковь освящать не станет.
— Иду. Это который храм-то Божий освящается? Четвертый? Благое дело. По весне вместо этого, — показал князь рукой на церковь Михаила Архангела, — ставить будем храм из камня, высокий, светлый, чтобы глаз радовал, а душа ликовала при виде его.
Великий князь Владимирский возводил город, строил храмы, мирил соседей: словом ли, мечом ли, мирские дела занимали его ум, и не знал он, что на юге, в Северном Китае, зреет темная сила, которая не знает жалости, сострадания, пощады. Имя ей — монголы. Там, где они проходят, остается пустыня.
Калка
1
На севере Китая и по Амуру жили дикие племена, промышлявшие грабежами, скотоводством и охотой. Они считались данниками татар-ниучей, но к ХII веку хан Елусай Багадур объединил разрозненные племена и пошел войной на соседей. Только ранняя смерть не позволила ему осуществить планы создания сильного и независимого государства. Его тринадцатилетний сын Тимучин получил от отца в наследство сорок тысяч семейств. Но многие, не желая подчиняться отроку, подняли мятеж. Собрав тридцать тысяч воинов, Тимучин жестоко подавил мятежников, а главных виновников бунта сварил живьем в семидесяти котлах. Тимучин еще признавал над собой власть татар и совершил немало ратных дел, покоряя народы, разрушая города во славу своих хозяев. Год от года росли его силы. Уже все монгольские и татарские орды, кочевавшие от низовий Амура и до Уральских гор, подчинились Тимучину, киргизы и уйгуры назвались его данниками, а дерзнувший поднять меч против него хан Кераитский был обезглавлен, и его череп, окованный серебром, украшал на пирах стол Великого хана. Чингисхан — так назывался Тимучин, и это имя ему дано провидением Божьим.
Почувствовав силу великую, Чингисхан отказался платить позорную дань татарам-ниучам. Всем своим огромным войском он обрушился на Китай. Девяносто городов покорил юный полководец, а в тысяча двести пятнадцатом году осадил столицу и сжег ее. Пали Персия и Великая Бухария, Самарканд, Хива, Термет, Балх, славившиеся великолепием дворцов, мечетей, искусствами и ремеслами, были обращены в пепел. Некогда цветущее пространство от Арала до Инда было превращено в безмолвную пустыню. Чингисхану не нужны были города, он боялся их и потому разрушал; он презирал золото, но брал его, чтобы еще больше возвыситься. Великий хан ненавидел людей и не знал жалости ни к своим подданным, ни к побежденным. Величие, желание власти над миром — вот что владело им и вело в многочисленных походах.
Весной тысяча двести двадцать четвертого года по воле Чингисхана полководцы Джебе и Субут, пройдя «Железные ворота» и разорив Дербент, с более чем двадцатью тысячами воинов ворвались в половецкие степи. Некогда грозные половецкие орды, словно прогнивший трухлявый пень, рассыпались под ударами туменов татаро-монголов. Не многим удалось избежать гибели. Пали принявшие христианство Юрий Кончакович и Данило Кобякович, ханы Глеб Тирпеевич, Иса Калинкович, Угидей. Лишь Котяну да еще двум не очень именитым ханам посчастливилось увести свои становища на северо-запад в не единожды разоряемый ими Галич. Ныне же шли они в землю галичскую без опаски, ибо на княжестве там сидел зять хана Котяну князь Мстислав Мстиславич Удалой.
Тихими и посрамленными входили половцы в Галич. Нукеры отводили глаза, чтобы русы не увидели в них растерянности и страха. Впервые за долгие годы они пришли на Русь не грабить и убивать, а искать пристанища и защиты.
Хан Котяну, сидя за столом напротив своего зятя, усталым бесцветным голосом твердил:
— Татары что ковыль в степи, без конца и без края. Сегодня они разорили наши кочевья, завтра — ваши города пожрет огонь. Всадники их легки и быстры, безжалостны и умелы. Я видел, как они мечут стрелы: первая еще не достигла цели, вторая уже поет оперением, а третья срывается со звенящей тетивы. У большинства воинов лишь щит защищает тело, но есть и закованные в железо всадники. Когда движется такое войско, гул стоит и кажется, что прогибается под их телами земля.
Хан смолк и, прикрыв красные от бессонницы веки, задумался. Было о чем подумать и Мстиславу. Князь понимал, что его дружины мало, даже ежели вся земля галичская встанет против татар, и того недостаточно. Надо поднимать всю Русь, и сделать это немедленно, пока враг не перешел порубежье.
— А победить татар можно? — нарушил длительное молчание Мстислав.
— Все мы смертны, и на все воля Божья, — не открывая глаз, тихо ответил хан Котяну.
Мстислав Мстиславич после долгих раздумий принял решение призвать на совет в Киев всех русских князей. Разослав гонцов по княжествам, в сопровождении своего тестя, половецкого хана Котяна и галичской дружины Мстислав Удалой отправился в стольный град. На его зов откликнулись Мстислав Святославич черниговский, Даниил Романович волынский, Всеволод Мстиславич — сын киевского князя, Михаил Всеволодович — племянник черниговского.
Великий князь киевский Мстислав Романович встретил князей настороженно, предложение о единении сил — враждебно, ибо во всем видел угрозу своей великокняжеской власти. Поначалу и другие князья отмалчивались, не соглашаясь и не переча. Лишь подарки хана Котяну: золото, верблюды, буйволы, прекрасные наложницы — и горячая убежденность Мстислава Удалого в своей правоте сделали их более покладистыми. Совет в Киеве завершился решением: идти на татар и бить их не на своей земле, а в степях половецких. Местом сбора был избран днепровский остров Варяжский.
2
Получил приглашение на совет князей и Юрий Всеволодович.
«Как поступить? — размышлял он над посланием Мстислава Удалого. — Ехать в Киев — значит приравнять себя к остальным старшим князьям, видеть тех, кто разбил меня при Липице, унизил ссылкой в Городец. Не ехать — быть обвиненным в трусости, в нежелании постоять за землю русскую. Но ежели осилят князья татар, то возвысятся над всеми, ибо союз свой могут направить и против неугодных, а завистников у меня немало. Потерпят поражение — стану самым сильным на Руси. Что же до татар, то, обескровленные в битве с князьями, они мне не противники, им супротив рати володимирской не устоять».
— Эй, кто-нибудь! — позвал великий князь и, когда торопливо в горницу вошел боярин Никита, приказал: — Пошли гонца в Ростов. Зову Василька Константиновича.
— Так здесь же он, государь. Еще в вечер приехал. Ты почивал, потому князь ростовский не сказался. А ноне он у княжича Всеволода, над картой батюшки твоего, великий князь, молодцы головы склонили, руками разводят, спорят. А о чем спор, не понять.
