Всеволод Крестовский - Деды
Суворов приказал позвать к себе Черепова. Когда последний вошёл к фельдмаршалу, он застал там двух-трёх высших генералов и начальника походной канцелярии, Е. Б. Фукса, который сидел за письменным столом и приготовлялся что-то писать.
— Ну, пиши же реляцию, — говорил ему Суворов, — всё пиши, достойное примечания… всё!
— Для сего кисть моя не имеет красок, — пожал тот плечами. — Да и на что тут реляция! Для потомства довольно и сего: «Русские перешли Альпы — и Россия имеет Аннибала!»
— Го-го!.. Помилуй Бог! — захлопал в ладоши Суворов и принялся скакать по комнате.
— А! Вот и он! — вскричал вдруг старик, увидав Черепова. — Очень рад, что пришёл!.. Хорошо!.. Отлично!.. В сей час получишь поручение!
— Что прикажете, ваша светлость? — почтительно спросил Черепов.
— А вот-вот, сейчас… Пиши же, Егор, пиши, голубчик, скорее… время не ждёт!
Но литературное перо Фукса уже и без того быстро бегало по листу бумаги.
— Вот тебе ордер к криг-цальмейстеру, — продолжал Суворов, подавая Черепову клочок бумаги, на котором тут же написал за своей подписью несколько слов. — Беги ты с ним к казначею, получай прогоны, изготовься и через час будь здесь. Егор, реляция будет готова?
— Поспеет, — утвердительно кивнул Фукс, не подымая глаз от своей бумаги.
— О, помилуй Бог!.. у тебя живо!.. Всё живо! Ну, хорошо!.. Итак, голубчик, — опять повернулся старик к Черепову, — лети, мчись… птицей в Петербург… к государю… с реляцией… А будет спрашивать, расскажи ему сам всё, что видел… что перенесла армия… всё… всё, без утайки!.. Ступай же за прогонами!
Черепов поклонился и вышел.
Через час у крыльца главной квартиры стояла уже немецкая почтовая бричка, и краснощёкий швейцарский почтальон, с бичом в руке и медным рожком за спиной, молодцевато красовался на козлах. Черепов в четверть часа успел купить себе новые сапоги и дорожный, подбитый ватою, плащ да кожаную подушку; набил кисет табаком, уложил в кожаную сакву[89] две перемены белья, бутылку рому, две-три булки с куском копчёной ветчины и — совершенно готовый в путь — явился в назначенный срок к фельдмаршалу.
— Ну вот, и ты готов, и реляция готова! — весело воскликнул Суворов. — Поезжай же с Богом!.. Вот тебе сумка курьерская, вот открытый лист… Вот пакет… Государю!.. в собственные руки!.. Ну, всё, кажись?..
— Всё, ваша светлость, — подтвердил начальник канцелярии.
— Ах, да!.. Поди-ка сюда на минутку! — как бы домекнувшись о чём-то, кивнул Суворов Черепову и повёл его за собой в другую комнату, где они очутились наедине.
— Есть ли у тебя деньги? — тихо спросил старик, затворив за собой дверь.
— Как же, ваша светлость! Прогоны мне в тот час же выданы.
— Прогоны!.. Помилуй Бог!.. Я не о том… Прогоны! Помимо прогонов есть ли?
— Найдётся ещё малая толика.
— Да вдосталь ли?
— Хватит, ваша светлость! — беззаботно махнул рукой Черепов.
— То-то!.. Хватит!.. Ты не церемонься: коли нужно, возьми у меня… Я никому не скажу… Потом сочтёмся.
— Ей-ей, хватит, ваша светлость!.. Недосуг только расстёгиваться, а то я показал бы.
— Ну, коли так, то не теряй времени!. Помилуй и сохрани тебя Боже!.. Поезжай, поезжай, голубчик!.. Господь с тобой!
И, трижды перекрестив Черепова, старик поцеловал его и выпроводил за дверь, положив на плечо ему руку.
Черепов, благословясь, вскочил в бричку, почтарь хлопнул бичом — и быстрая пара бойкой рысью тронулась по улице, кипевшей горожанами и нашим солдатством.
Не отъехали и трёх вёрст от города, как Черепов, истомлённый несколькими бессонными ночами, закутавшись в плащ да прикорнув плечом и головою к своей кожаной подушке, спал мёртвым сном под однообразный стук колёс подпрыгивающей брички.
После выхода Суворова из Альп вся Швейцария снова очутилась в полной власти французов. Дела австрийцев на Рейне и в Италии были ничтожны и нерешительны. И вот те самые люди, которые всячески старались исторгнуть победу из рук Суворова, стали теперь уговаривать его начинать снова вместе с ними военные действия. Эрцгерцог Карл предложил было ему сначала охранять Граубинден, пока не получатся новые повеления от венского гофкригсрата. Суворов пришёл в негодование. «Воинов, увенчанных победами и завоеваниями, дерзают назначать сторожами австрийских границ!» — писал он Ростопчину и немедленно решил перейти в Фельдкирх, назначив Корсакову пункт соединения с собой в Линдау. Здесь произведён был размен пленных между русскими и французами, после чего соединившиеся остатки двух русских армий расположились между реками Иллером и Лехом.
Меж тем эрцгерцог Карл, всё ещё не теряя надежды снова привлечь Суворова к военным действиям, предложил ему личное свидание с собой — Суворов отказался, сказав, что эрцгерцог может сообщить ему в письме, что почтёт нужным. Тот опять прислал доверенное лицо, графа Колоредо, с требованием свидания. Недовольный повелительным тоном письма, старик сухо отвечал посланцу:
— Эрцгерцог Карл, если он не при дворе, а в лагере, такой же генерал, как и Суворов, кроме того, что Суворов гораздо старше его своей опытностью. И притом, передайте его высочеству, что я не знаю обороны: умею только атаковать и двинусь вперёд, когда сам признаю удобным, и тогда уж не остановлюсь в Швейцарии, а пойду прямо во Франш-Конте. Скажите, что в Вене во дворце я буду у ног его высочества, а здесь, на войне, я, по меньшей мере, равен с ним и ни от кого не приму уроков.
«Чего хочет от меня эрцгерцог? — писал он тогда же П. А. Толстому. — Он думает обволшебить меня своим демосфенством… а у меня на бештимтзаген[90] ответ готов. Он дозволил исторгнуть у себя победу. Мне 70 лет, а я ещё не испытал такого стыда. Да возблистает слава его! Пусть идёт и освободит Швейцарию — тогда я готов».
Эрцгерцог оскорбился и в длинном письме принялся доказывать, что никак не он, а Корсаков и сам же Суворов виноваты в потерях. «Все тактики согласны с этим», — прибавил он в заключение.
И не пощадил же его старик за эту выходку в своём прямом ответе.
«Царства защищаются, — писал он, — завоеваниями бескорыстными, любовью народов, правотою поступков, а не потерею Нидерландов и гибелью двух армий в Италии. Это говорит вам солдат, который прослужил шестьдесят лет, водил к победам войска Иосифа II и победою утвердил за Австрией Галицию, — солдат, не знающий ни демосфеновской болтовни, ни академиков бессмысленных, ни совета карфагенского! Я не ведаю ребяческих соперничеств, демонстрации, контрмаршей. Мои правила: глазомер, быстрота, натиск».
Но так как эрцгерцог настаивал и требовал от русских помощи, то Суворов созвал в Линдау новый военный совет из своих сподвижников, и этот совет решил единогласно, что, «кроме предательства, ни на какую помощь от цесарцев нет надежды, чего ради наступательную операцию не производить».
Император Павел был немедленно же извещён фельдмаршалом об этом решении.
Взмыленная тройка подкатила к одному из дворцовых подъездов.
— Курьер… курьер из армии! — тотчас же разнеслось по всем коридорам, этажам и апартаментам — и курьер немедленно же был введён в кабинет государя.
— Злые или добрые вести? — быстро спросил император.
— Вести геройские, — почтительно и твёрдо ответил посланец, подавая запечатанный пакет.
Государь нетерпеливо сломал печать и жадно погрузился в чтение реляции.
— Слава Богу!.. Честь оружия спасена и армия тоже! — воскликнул он, осеняя себя крёстным знамением, и снова перечитал реляцию.
— Ты находился всё время там? при фельдмаршале? — спросил он.
— Всё время, ваше величество, и был очевидным свидетелем неимоверных трудов и подвигов армии.
Государь с несколько большим вниманием окинул взглядом всю фигуру курьера.
— Господин полковник Черепов! — воскликнул он с улыбкой. — Ну что ж, удалось ли вам в бою схватить за тупей фортуну?
— Моя фортуна в руках вашего величества, — ответил, склонив голову, Черепов.
— Недурно сказано! — усмехнулся император. — Итак, ты видел всё?.. Сам был свидетелем?.. Расскажи. А впрочем, нет! — перебил он самого себя. — Пойдём сперва к императрице, порадуем её доброй вестью, и там заодно ты расскажешь.
И он повёл Черепова на половину государыни.
— А что ваше сердце, господин полковник? — нежданно спросил вдруг император. — Всё так же ли продолжает хранить чувствительность к известной особе?
— Да, государь, и поднесь люблю её! — открыто сказал Черепов.
— И что ж, намерены делать предложение?
— Желал бы с охотой всего сердца, но…
— Всё ещё не осмеливаетесь?
— Да, ваше величество!
— Где чересчур уж смел, а тут робок некстати, — заметил с улыбкой император. — Ну, хочешь, я буду твоим сватом? Для меня, надеюсь, отказа не будет.
