Михаил Казовский - Евпраксия

— Ах, не зарекайтесь, сударыня. Разве месяц тому назад вы могли представить, что окажетесь посреди Германии, в лодке на Рейне, на пути к склепу Генриха Четвертого?

— Совершенно не могла! — помотала головой Ев-праксия.

— Ну, вот видите. Жизнь готовит нам массу неожиданностей. Надо быть готовыми ко всему.

Двадцать один год до этого,

Германия, 1086 год, осень

Замок Гарцбург был любимым пристанищем Генриха IV в Южной Саксонии. Он принадлежал королевской династии издавна, и в его капелле много лет покоились кости августейших особ. В ходе войны с саксонцами самодержец вынужденно сдавал Гарцбург неприятелю, и толпа вооруженных крестьян из соседних деревень ворвалась в замок, перебила и разрушила всё, что можно, в том числе и фамильный склеп, разбросав останки покойных около конюшен и кузни. Генрих был вне себя. Он тогда собрал немалое войско, заключил союзы с Богемией, Лотарингией и напал на саксонцев. Битва была жестокая. Государь потерял пять тысяч убитыми, а его противники — восемь тысяч. Жажда мести за поруганные могилы оказалась сильнее: догоняя обращенного в бегство врага, люди короля превратили в выжженную пустыню сотни деревень, виноградников и пашен. Гарцбург, Люренбург и другие замки, выстроенные монархом в Саксонии, были возвращены.

Гарцбург восстановили быстро. Возведенный на одной из высоких гор Гарца, он являл собой неприступную крепость: серые могучие стены, сложенные из грубо отесанных камней, узкие бойницы, башня с флагом королевского рода. В ней — беркфрите — и была помещена Фекла-Мальга. Из окна ее комнаты открывался чудесный вид на окрестные горы — сплошь поросшие зеленью и хвойными деревьями. А когда поднималось солнце, небо голубело, воздух освежал, то душа наполнялась радостными, светлыми чувствами и надеждами на спасение. Но когда на вершину Броккена к вечеру наползали черные грозовые тучи, била молния, начинался ливень, а земная твердь содрогалась от обвального грома, будто в самом деле собирались ведьмы на шабаш в Вальпургиеву ночь, настроение становилось скверным и казалось, что уже не вырваться на свободу. Про несчастную русскую боярышню вроде бы забыли. Минул год после ее обмана и пленения, а от Генриха не было вестей и приказов. Тем не менее Фекла продолжала вести себя храбро, плакала немного (да и то украдкой), ела всё, что ни подадут, коротала время за шитьем или же за книгами. Ей прислуживала горничная Марта — толстая глупая девица, от которой пахло свежекипяченым молоком и сдобным тестом.

— Где же император? — спрашивала пленная. — Нет ли слухов о моей участи?

— Ничего не знаю, ваше благородие, — отвечала немка. — Говорили, будто их величество поскакали в Магдебург, а когда вернутся, никому не известно.

Так окончилось лето 1086 года, наступила осень с грустными дождями, сыростью и холодом, в комнате Мальги каждый день разводили огонь в камине, и она грелась, завернувшись в плотное шерстяное одеяло, и вздыхала, глядя на пылающие поленья. Только в ноябре вдруг возникло оживление в замке, слуги зашевелились, заскакали по лестницам, от поварни повалил смачный дух готовящегося мяса на вертеле, по булыжникам внутреннего дворика застучали копыта, и пришедшая Марта подтвердила догадку пленницы:

— Прибыли их величество. И в весьма, весьма хорошем настроении, между прочим. Это не к добру.

— Почему? — удивилась Фекла.

— Мы давно заметили: если они хохочут да балагурят, жди беды — или кого-то вздернут, или кому-то накостыляют.

— Ой, какие ужасы ты рассказываешь!

— Да какие ж ужасы, ваше благородие, если это правда? Мы здесь всякого уже насмотрелись. А про «Пиршество Идиотов» я и не говорю!

— Что такое «Пиршество Идиотов»?

— Лучше вам не знать.

— Нет, скажи, скажи.

— Ну, скажу, пожалуй. Это ритуал такой — посвящение в Братство.

— Что еще за Братство?

— Николаитов. Знаете про них?

— Слышала немного. Вроде бы они все еретики.

— Знамо дело, еретики. И христопродавцы. Потому что на службе у нечистого. Правят «черные мессы» и устраивают Содом и Гоморру.

— То есть как?

— Свальный грех.

— Что такое «свальный»?

— Фуй, да вы как будто с луны свалились! Свальный — это в свалку, все друг с дружкой... спят.

— Просто спят? В чем же грех тогда?

— Да не просто спят, а... ночуют... Как сказать, не знаю. В общем-то, живут... как супруги... Кто с кем ни попадя. Мужики и бабы. Мужики с бабами. Мужики с мужиками. Бабы с бабами...

У Мальги отвалилась челюсть и заколотилось бешено сердце:

— Да не может быть! Ты меня обманываешь.

— Правду говорю. Наших много там перебывало.

— Ну а ты?

— Бог миловал.

— Ну а если император прикажет?

— Лучше наложу на себя руки. Ни за что! У меня семья хоть и бедная, но порядочная. И богобоязненная. С сатаной дела не имеем. Лучше смерть, чем позор.

— Ой, а вдруг император мне прикажет участвовать в этом «Пиршестве Идиотов»? — испугалась русская. — Как себя вести?

— Это дело ваше. Но прикажут наверняка.

— Не дразни меня.

— А чего ж дразниться-то, ваше благородие? Девушка вы видная, всё при вас, неужели же их величество не потянет на сладенькое? Да как пить дать потянет. Вот увидите, что не вру.

— Я в отчаянии, Марта. Лучше вправду смерть.

— Ас другой-то стороны — на каких условиях? Если денег даст, в шелк и бархат оденет да еще выдаст за какого-нибудь благородного дворянина, почему бы нет?

— Ты с ума сошла! А позор? А слухи?

— Да, позор — конечно. Но с другой-то стороны — если денег много, можно и позор пережить.

— Дура, замолчи! Прочь пошла отсюда! Жирная свинья. Я не продаюсь — ни за что, никогда, сколько б денег ни посулили.

— Это дело ваше. Но уж если все равно обесчестят, то за деньги-то лучше, нежели бесплатно...

Генрих посетил пленную боярышню на другие сутки. Фекла видела германского императора во второй раз в жизни, и ее опять поразила бледность лица монарха, резче проявлявшаяся в сочетании с абсолютно черными длинными волосами; а глаза сверкали нездоровым, лихорадочным блеском. Венценосец сел, живо улыбнулся, сделал жест рукой, приглашая собеседницу тоже сесть. И спросил негромко:

— Хорошо ли за вами ходят, есть ли жалобы?

— Жалоб нет. Просто взаперти плохо.

Он пожал плечами:

— Я не спорю! Ясно, нелегко. Но не вы ли добровольно пошли на муки, чтобы выручить свою госпожу? А за каждый такой поступок надо держать ответ... — Государь посмотрел в камин, где поленья потрескивали и щелкали в пламени. — Тем не менее я готов забыть... причиненную мне досаду... если вы дадите согласие сделать то, что я пожелаю.

Думая о «Пиршестве Идиотов», Фекла похолодела. И едва пошевелила губами:

— Что вы пожелаете, ваше величество?

Самодержец вытянул к огню ноги и ответил просто:

— Сделайтесь маркграфиней фон Штаде.

Русская едва не лишилась чувств.

— Я? Фон Штаде?! — И она затряслась от ужаса. — Неужели Опраксушки моей нет в живых?

—1 Да Господь с вами, отчего вы решили? — поразился монарх. — Евпраксия, а точнее, теперь Адель-гейда, в полном здравии и живет в согласии со своим супругом, Генрихом Длинным. Но подрос его младший брат — Людигеро-Удо. Если вы не станете возражать против свадьбы с ним, то не только поучите от меня свободу, но и сделаетесь полноправной хозяйкой всей — я подчеркиваю: всей! — Нордмарки.

Фекла машинально провела ладонью по лбу, словно проверяя, нет ли у нее жара, и растерянно посмотрела на императора:

— Как сие возможно?

— Пусть формальности вас не беспокоят. Главное — согласие. Независимость и богатство, многочисленные владения и блестящее положение в обществе — вот цена вашему ответу «да».

— А Опракса? Я хотела сказать — Адельгейда? Где она окажется в этом случае?

Генрих с удовольствием произнес:

— О, Адель!.. Адельгейда не пропадет. Уж поверьте мне как главе Священной Римской империи! Я ее возвеличу так, как не снилось ни одной киевлянке!

Девушка по-прежнему сомневалась. Видя это, государь раскрыл карты полностью. Он воскликнул с чувством:

— Или, может, вы не хотите, чтобы ваша подруга стала императрицей?

У Мальги задрожали пальцы, и она их спрятала под накидку. Отдышавшись, спросила:

— Как — императрицей?.. А ее величество Берта?

Венценосец поморщился:

— Я с ней развожусь. Если Берта вообще дотянет до развода. При ее-то тучности...

— Право, я не знаю, ваше величество. Это неожиданно...

— Быстро отвечайте: да или нет?

Русская молчала, понурившись. Самодержец поднялся, бросил на ходу:

— Хорошо, подумайте. Я даю вам время до завтра. — И направился к двери.

— Я согласна, — раздалось у него за спиной.

Повернув голову, император с усмешкой посмотрел

на боярышню:

— Вы согласны?

— Да.

— Что ж, отлично. Поздравляю с правильным выбором. Нынче же напишу письмо Генриху фон Штаде с предложением женить его младшего брата. Я уверен: он не сможет отказать императору! — И, расплывшись в улыбке, государь вышел.