Наталья Павлищева - Последняя любовь Екатерины Великой
Сам Густав держался как ни в чем не бывало, словно это не он совсем недавно просил руки княжны, смотрел влюбленными глазами, а потом опозорил бедную девушку. Но королю все же дали понять, что отношение к нему сильно изменилось. Невеселый бал быстро закончился, танцевать никому не хотелось…
Екатерина не могла оставить положение дел в таком состоянии, она объявила, что ничего не расторгнуто, а только отложено, и попыталась еще и еще раз поговорить с Густавом. Король вел себя странно, он упрямо, точно осел, твердил о своем несогласии с верой невесты и отказывался вообще говорить на эту тему. Наконец, Екатерине надоело убеждать мальчишку, они разошлись, весьма недовольные друг другом.
Но теперь опасность почувствовал регент, в воздухе просто повисло напряжение и зазвучали угрозы попросту начать войну и примерно наказать мальчишку! Этого не произносил никто из императорской семьи, не говорили особо близкие к Екатерине, но уже слышалось в гостиных по всему Петербургу. Зарвавшегося мальчишку и впрямь следовало проучить. Регент постарался переубедить собственного племянника, но тут проявилась та самая главная черта характера Густава IV, о которой старательно умалчивали шведы, – неимоверное упрямство. Чем больше его уговаривали, чем сильнее на него давили, чем больше с ним разговаривали, тем упорней становился он в своем нежелании поступать разумно. Два дня регент немилосердно ругался с королем, объясняя, какую беду тот может навлечь на всю страну своим тупым упрямством, ничего не помогло.
Екатерина получила письмо от регента с извинениями за ослиное упрямство его племянника. Ей уже надоело уговаривать и терпеть эту непробиваемую тупость, и императрица попросту дала понять графам Гаге и Вазе, что они несколько подзадержались в Петербурге. Пора бы, мол, и честь знать! Вас принимали милостиво, вы тут устроили безобразие и позор, не желаете ли вернуться домой и подумать над своим поведением?
Пришлось уезжать. Интересно, на что рассчитывал упрямый король? Что его будут продолжать приглашать на балы, палить фейерверки, расшаркиваться? Если бы он не учинил столь некрасивого провала помолвки или хотя бы просто предупредил о своем несогласии, не выставляя девушку на позор, к нему отнеслись бы куда лучше, но обиды княжны Александры никто прощать не собирался.
Наконец, измучившие всех шведы уехали. Павел Петрович горел желанием наказать противного мальчишку, но пока не имел такой возможности.
Все это время Зубов был тише воды и ниже травы, словно боясь неосторожным словом напомнить о своем участии в неудавшихся переговорах.
Но зря боялся, Екатерина никого не винила и никому не собиралась мстить. Государыня «сломалась». Неудачная помолвка любимой внучки совсем ее доконала, государыня вдруг осознала, что она постарела. Добавили хандры и несколько весьма неприятных происшествий. Сначала в июле во время сильной грозы Екатерина зачем-то вышла из комнаты в Эрмитаже, где до того сидела, читая книгу. Раздавшийся сильнейший грохот заставил всех даже присесть. Столь сильной гроза давно не бывала. Но еще больше испугались все, когда увидели, что молния ударила в ту комнату, в которой только что сидела императрица! В комнате были выбиты окна, разбиты вазы и оплавлен большой серебряный кубок.
Екатерина в ужасе перекрестилась:
– Эта стрела была пущена в меня, но по случайности не угодила!
Потом она увидела яркий след падающего неподалеку метеорита.
– Такой случай был перед смертью императрицы Елизаветы. И мне это же предвещается.
А когда вдруг остановились любимые часы, Екатерина только усмехнулась…
Екатерина привычно встала в шесть утра, умылась, оделась и собралась пить кофе, как вдруг увидела эти замершие стрелки. Часы остановились за многие-многие годы. Вошедшая в кабинет Мария Саввишна Перекусихина с удивлением увидела, что государыня что-то ищет в своем столе:
– Что, матушка, как почивала?
– Благодарствую, Маша. Часы вон встали, значит, ныне я умру. Это тебе. – Она вдруг протянула Перекусихиной какой-то пакет. – Возьми, здесь деньги, хотела, чтоб тебе после моей смерти отдали, да боюсь, не скоро можешь получить. Возьми.
– Ты что это удумала, матушка?! Велика беда – часы встали! А коли в приметы веришь, так я часовщика позову, быстро починит, и будешь жить еще столько же, сколько они ходить будут!
Шутка получилась натянутой. Екатерина махнула рукой:
– Иди, мне работать надо…
Платон Зубов прислал спросить, как почивала государыня. Это было привычным ритуалом по утрам, Екатерина уже не звала фаворита на ночь, она постоянно болела, жаловалась на старость, и Зубов откровенно отдыхал.
Ему ответили, что хорошо.
Сначала работалось хорошо, приходили умные мысли, хотелось еще многое обдумать и сделать. Может, еще поживет?
Другие часы показали, что пора переодеваться к завтраку. Екатерина поднялась и прошла в гардеробную, а по пути заглянула в свой туалет. Конечно, это было кощунством – поставить в качестве стульчака древний трон польских королей Пястов. Вздохнув, она решила нынче же распорядиться убрать трон и заменить его обыкновенным стульчаком.
Но сделать ничего не успела…
В ушах вдруг поднялся неимоверный звон, в глазах потемнело. Екатерина испуганно схватилась за стену, стараясь не упасть. В голове что-то взорвалось с неимоверным треском, словно та самая молния, что не нашла ее в разрушенной комнате Эрмитажа во время июльской грозы, все же добралась до головы… Проваливаясь куда-то в пустоту, она подумала: «Не успела…»
В 10 часов утра, обеспокоенный тем, что государыня не выходит к завтраку, Захар Зотов осторожно постучал в дверь ее спальни. Отклика не было. Прибежала Перекусихина, которой разрешалось входить в любое время. Открыв дверь, Мария Саввишна увидела страшную картину: видно, пытаясь удержаться на ногах, Екатерина цеплялась за стены, но не удержалась и теперь лежала без сознания.
С превеликим трудом им с Зотовым удалось дотащить грузную императрицу до кровати, но поднять на нее не хватило сил. Послали за Роджерсоном, тот пустил кровь, потом прикладывал шпанских мушек, даже прижигал плечи каленым железом, ничего не помогло, государыня оставалась без сознания. Она так и лежала на большом кожаном матрасе на полу, потому что Роджерсон запретил ее теребить. Мария Саввишна в отчаянии стояла рядом на коленях, вытирала губы, лоб, поправляла руки своей хозяйке.
Рядом рыдал верный камердинер Захар Зотов. Они ничем не могли помочь своей дорогой Кате. Доктора только разводили руками, от глубокого поражения мозга лечить еще не умели…
Пришел священник, привели перепуганных внуков… Во всех углах дворца рыдали придворные и слуги, и было все равно, кто кого успокаивает. Все понимали, что заканчивается жизнь великой женщины и завтра наступит совсем иная, в которой очень многим попросту не будет места. Екатерина действительно держала огромный штат старых, мало на что уже годных слуг просто потому, что не могла их прогнать, терпела поваров, не умевших готовить, жалела лакеев, конюхов, горничных… помогала всем, кому могла помочь. И теперь эти люди плакали, потому что уходила из жизни их защитница и благодетельница.
Священник провел обряд причащения.
6 ноября 1796 года императрицы Екатерины Алексеевны не стало…
В то время как Перекусихина вытирала пот и хоть как-то заботилась о своей умирающей госпоже, Платон Зубов заботился совсем о другом. Пользуясь тем, что ни Перекусихина, ни Зотов не обращают на него внимания, Платон, пока еще не появился Роджерсон, ловко вскрыл небольшой ящичек и вытащил из него туго свернутый документ. Даже не заглядывая в содержание, он затолкал бумагу себе за пазуху и поспешил прочь.
Императрица на матрасе на полу еще хрипела, все, кто мог, прощались с умирающей, а от Зимнего уже отъезжал всадник. Он наметом погнал коня в Гатчину – Николай Зубов по поручению своего брата спешил сообщить Павлу Петровичу, что императрица скончалась! А еще – что у Платона есть для него интересный документ.
Многие знали, что у Екатерины готово завещание о передаче власти после ее смерти не сыну, а внуку Александру Павловичу. Но есть сведения, что государыня имела намерение отойти от дел гораздо раньше и назвать своего наследника к Рождеству. Якобы был заготовлен и подписан даже ее указ об этом. Новый, 1797 год Россия должна была встретить с новым императором – Александром Павловичем – согласно воле прежней императрицы, его бабушки Екатерины Алексеевны. Не эту ли бумагу спешно забрал Платон Зубов, ненавидевший Александра Павловича из-за его супруги Елизаветы?
Само завещание, оставлявшее власть внуку в обход сына, после ее смерти Павел Петрович якобы обнаружил в бумагах матери самостоятельно и сжег при попустительстве графа Безбородко. Граф не мог возражать, поскольку в противном случае у власти оставался бы Платон Зубов, чего допустить было просто невозможно.
