Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
Готовившиеся заступать на ночное дежурство керкиты удивлённо глазели на скрученного по рукам избитого невзрачного человека, которого водит в сопровождении трёх могучих воинов по лагерю сам старший стратигос и рассказывает обо всём.
«Пусть смотрит, я знаю, как это мучительно для трапезита – знать, видеть, но не иметь возможности сообщить, сейчас посмотрим, как слетит с тебя твоя варварская спесь, бессилие снедает сильного мужа лучше любой пытки», – злорадно думал Каридис, представляя, что сейчас творится в душе пленного руса.
– Каридис, кого это ты с таким почётом водишь по лагерю? – громогласным басом старого повелителя воинов спросил его давний знакомый мелиарх, облачённый в роскошный римский панцирь с золочёными орлами и грифонами.
– О, брат Седоний, это наш уважаемый гость, посланник самого грозного повелителя северных скифов Сффентослафа. Он прибыл, чтобы убедиться, не замышляем ли мы войны против его архонта. Вот я с почтением и любезностью показываю ему наш лагерь и мирных легионеров, которые скоро придут к скифам, чтобы поучаствовать в празднике Святого Воскресения Христа, а то какие-то злые языки наговорили, будто мы собираемся воевать!
– Ложь, наглая ложь, уважаемый посланник, – едва сдерживая смех и подчёркнуто учтиво кланяясь, пробасил мелиарх, – вся моя мера, все шесть с половиной тысяч воинов идут в Мисию только с одной целью – вкусить вместе с мисянами и северными скифами святой пасхальной трапезы и выпить много доброго красного вина! – Под конец речи он не сдержался и расхохотался так, что его, наверное, услышала вся мера. Вслед за ним рассмеялись хилиархи и прочие, кто оказался поблизости.
– Уже завтра на голову мисян и вашего небольшого гарнизона в Великой Преславе неожиданно свалятся с гор наши тагмы и друнги, как у вас говорят – как снег на голову? Они быстро возьмут столицу, потому что никто и не подумает о сопротивлении, – подливал масла в огонь старший стратигос. – А потом наступит очередь Сффентослафа. Думаю, всё закончится очень быстро. Вы смелые и сильные воины, но на этот раз у вас нет никакой возможности выжить. Империя Ромейская может стянуть хоть сто тысяч против ваших десяти, и мы с тобой это оба знаем. Ни обиженные мадьяры, ни перекупленные нами пачинакиты на сей раз не придут на помощь… – Довольный чувством собственной власти над беспомощностью недавнего сильного противника, негромко и проникновенно вещал Каридис, когда они возвращались к его шатру.
– Кого ты хочешь убедить в своей победе, грек? – неожиданно прозвучал вопрос пленного, и даже в темноте трапезит почувствовал на себе пронзительный взгляд его оставшегося ока. – Наверное, самого себя. Ведь для нас, русов, есть только два пути, и оба мы приемлем с радостью: победа либо смерть! Каждый наш воин готов к тому и другому с того мгновенья, когда впервые в жизни берёт в руки боевой клинок. – Молодой рус помолчал, видно, ему тяжко было не только стоять на ногах, но и говорить. – Не торопись заранее праздновать победу, грек… поверь, что даже ста тысячам против десяти… не просто добыть у русов викторию, – слегка задыхаясь, вымолвил пленник. – Только богам ведомо, чем закончится эта война для каждого, и для тебя в том числе, – как-то странно проговорил рус и внимательным, как у чародеев, взглядом опять посмотрел в очи Каридиса. Потом выпрямился, взглянул на дюжих воинов подле и добавил: – Теперь ты можешь убить меня, потому что более мне сказать нечего…
– К чему такая торопливость? Я всегда успею это сделать, может, мне гораздо приятнее будет, чтобы ты увидел, как погибнут твои друзья и твой князь… – снова постарался победно улыбнуться уголками губ трапезит, внутренне досадуя, что росс опередил его предложением о собственной казни. Каридис так рассчитывал увидеть, как сломается духом этот надменный молодой варвар, когда его повлекут на виселицу, а теперь понял, что он выдержит любые пытки. – Уведите! – бросил он воинам и быстрым шагом направился к своему шатру. Потом оглянулся на шедшего за ним помощника: – Казните его сейчас, утром будет не до того!
Глава 9
Падение великой Преславы
Был 11-й день месяца апреля 971 года. Великая Преслава, наслаждаясь тёплой благодатной погодой, готовилась встречать христианскую Пасху. В храмах шли торжественные службы, заканчивался Великий пост. Праздный люд нарядился в лучшие одежды по случаю торжества то ли Воскресения Христа, с которым ещё пока не очень сроднился, то ли прихода языческих Ярилы и Загрея-Диониса и пробуждения природы, уже гнавшей соки по лозам и стеблям и дурманившей своими запахами душу скотоводов и земледельцев. Только одни жидовины, которых, как водится, было немало среди купцов, менял и ростовщиков столицы, точно знали, что в основе сего праздника Пейсах – день исхода иудеев из Египта. Праздник этот они уже отметили первыми несколько дней назад, а сегодня имели хорошее настроение от доброго гешефта. В общем, у каждого была своя причина для торжества, и ничто не омрачало сего яркого святочного дня – ни погода, ни дурные вести.
Потому пронёсшийся по улицам Преславы запылённый и крайне озабоченный конный болгарский воин на потном, тяжело вздымавшем бока коне выглядел как нечто совершенно чуждое празднику.
Торопился воин, летел по граду, приближаясь к царскому дворцу. Кубарем скатился с коня, еле встал, запёкшимися устами прохрипел подбежавшим к нему охоронцам:
– Византийская конница и пехота… прорвались с полудня… идут прямо на Преславу… Они уже близко…
Подошедшие передовые отряды византийцев в пять тысяч пеших воинов и четыре тысячи всадников остановились в долине, ожидая подхода основных сил. Когда со стороны перевалов показалась армия Цимисхеса, в передовом отряде громко запели боевые трубы. И глас сей похолодил кровь в жилах у каждого жителя Преславы. Многие замерли в растерянности, ещё разумом не понимая, что случилось, но сердцем уже чуя беду.
Только у одного человека глас византийских труб возбудил не только страх, но и понимание всей глубины опасности, ибо он был таким же греком, как шедшие на приступ.
– Великий царь, архистратигос, – торопливо приблизился крайне встревоженный патрикий к Борису и Свенельду, которые находились на главной башне полуденных ворот, наблюдая за действиями пришедшего к стенам неприятеля. – Вы слышали эти звуки, вам ведомо, что они значат?
– Хм, – пожал плечами воевода, – какое-то воинское повеление, может, к построению или отходу…
– Нет, архистратигос, это особый сигнал, который даётся только в одном случае – так приветствуют императора! А это значит, что десяток тысяч пеших и конных воинов, что стоят сейчас пред Великой Преславой, лишь передовой отряд, а сейчас подходят основные силы во главе с императором. Нужно немедленно предупредить князя Святослава, началась большая война! – продолжал взволнованно говорить обычно спокойный и невозмутимый Калокир. Его волнение сразу передалось Свенельду, хотя он ничем этого не выдал, только правое веко стало иногда чуть подёргиваться.
– Тогда нам нужно спасать царскую семью и немедля уходить в Доростол! – молвил воевода и вопросительно взглянул на Бориса и подошедшего Романа. Следом спешил начальник болгарской конницы Драгомил.
Молодой болгарский царь побледнел, потом о чём-то тихо переговорил с братом.
– Нет, воевода, – поднял он очи на Свенельда. – У нас прочные стены, мы должны защищаться. Пока будет длиться осада, князь Святослав соберёт силы и придёт на помощь. Мы с братом жили среди ромеев и хорошо знаем их: если отдадим Преславу, они разорят и разграбят всю Болгарию, истребят самых крепких мужчин и юношей. Нет, мы будем защищаться, – повторил он. – А вы, воеводы, – кивнул он Свенельду и Драгомилу, – должны сотворить прочную оборону.
– Тогда я немедленно отправлюсь к князю Святославу и передам твоё решение, государь, – молвил решительно патрикий.
– Да будет так! – заключил Борис, и его брат Роман согласно кивнул.
Несостоявшийся император патрикий Калокир, кликнув ближайших охоронцев, стремглав полетел из града, пока армада Цимисхеса приближалась к его стенам. Немилосердно стегая коней, небольшой отряд помчался в направлении к Доростолу, неся князю Святославу горькую весть о вероломном нападении Византии на Великую Преславу.
«Напрасно князь прошлым летом согласился на мир и принял от Цимисхеса дары. Константинополь был так близко!» – думал бывший византийский посланник. Святослав не послушал его, а теперь Цимисхес явился с огромной силой!
Свенельд продолжал стоять на башне. Ощущение нависшей над ним опасности неприятно знакомо похолодило сердце старого воеводы. Эх, самому бы во главе испытанных воинов уйти следом за чутким Хорсунянином! Но Святослав поставил его здесь стеречь царя болгар, и бросить его – значит лишиться головы. А продержавшись в осаде до прихода князя с подмогой, голову можно не только сохранить, но и увенчать, как говорят греки, победными лаврами. Только бы продержаться! – думал, с тоской глядя на удаляющийся отряд патрикия, воевода. Потом тряхнул головой, отгоняя невесёлые мысли, и принялся отдавать короткие точные приказания. Ромеи, конечно, хитры как лисы и более коварны, чем хазары. Но стены града прочны, и за ними можно долго держаться, а урон идущих на приступ всегда втрое больше, чем обороняющихся, поглядим!
