Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
После техникума начали работать и виделись редко. Белов распределился в Игарку, Мишка — лучший механик курса — на рембазу в Подтесово.
Его отец, освободившись, появился на Енисее в 1944-м, нашел могилы жены и малолетней дочки в ста километрах ниже Туруханска в деревне Ангутиха, перезимовал возле них зиму, а весной устроился бакенщиком. С сыном они увиделись только через год, в конце навигации 1945-го. Белов же по работе часто ходил мимо Ангутихи и при всяком случае передавал письма, гостинцы и деньги от сына. Они подружились, Сан Саныч звал Романова по-деревенски дядь Валей, а иногда просто батей, что-то родное чувствуя к нему, — своего отца он не помнил.
На носу лодки в крапивных мешках лежали сети. Керосиновые фонари для бакенов — три красных и три белых — были надеты на деревянные штыри в специальной пирамиде. Фонари были, как и везде, самодельные, деревянные, от ламп, вставленных внутрь, пахло свежим керосином.
Романов греб, не оборачиваясь. С сорок пятого года каждый день утром и вечером выплывал он так же сначала к верхним бакенам, потом спускался к нижним. И всегда один, какая бы ни была непогода, ни разу не взял на весла Анну, как это делали другие бакенщики.
— Давай я сяду, дядь Валь! — опять попросил Белов, но тот только мотнул головой.
Ровно скрипели весла, вода шумела вдоль борта, остров удалялся. Сан Саныч видел, что Романов сегодня крепко не в духе, не знал почему, но боялся, что другой возможности поговорить не будет. Он начал издалека и вскоре понял с неприятной досадой, что рассказывать о Николь ему особенно нечего, да и Валентин безо всякого интереса слушал. Сан Саныч что-то все же промямлил про то, что хочет съездить за ней, а закончил совсем скомканно и ничего не спросил. Получалось, что он сравнивал себя с Романовым, у которого с Анной было уже трое ребятишек. Как-то все это глупо было.
— Просто так ее не выпустят оттуда... — выдавил угрюмо Романов, толкая весла.
Подошли к красному бакену. Белов сел на весла, а Валентин, зацепив лодку, зажег лампу и надел фонарь на штырь. Вода с шумом обтекала бревна, на которых крепилась пирамида бакена, наискосок в глубину уходил туго натянутый тросик. Солнце уже село, но было еще светло, и огонька, вьющегося над керосиновым фитилем, почти не видно было. Валентин придирчиво наблюдал, ровно ли горит, отпустился, лодку потянуло течением, и бакен стал быстро удаляться.
— К тому давай, — махнул на противоположный берег.
Белов навалился на весла. Романов закурил.
— Ты про Мишку что, ничего не скажешь? — спросил, глянув строго.
— Не слышал его давно, его на большой пароход хотят перевести. Я думал, ты знаешь.
Романов слушал очень внимательно, папироса погасла, он еще раз подкурил ее и стал смотреть на другой берег в сторону недалекой уже отсюда деревни Ангутиха.
— Ты чего, дядь Валь, спрашиваешь, не пишет, что ли? — Белов продолжал улыбаться, но напряжение Романова передавалось и ему.
— Забрали его.
Белов замер, продолжая улыбаться.
— Куда забрали, дядь Валь? Мы на совещании виделись...
— В первый рейс вышли, и сняли энкавэдэшники в Енисейске.
— Не может быть! За что?!
— Ты, Санька... — Романов крякнул с досадой и раздраженно мотнул лобастой головой. — В органах он! За что туда берут?!
Сан Саныч заволновался, стал лихорадочно соображать, что Мишку, скорее всего, за его язык и несдержанность могли привлечь. Сказанул где-нибудь, как он это умеет. Белов налегал на весла и посматривал на Валентина. Тот курил, хмуро глядя вдаль.
— Чего-нибудь брякнул, — предположил осторожно Белов, — ты же его знаешь, дядь Валь. Разберутся, выговор вкатят по комсомольской линии...
Романов затянулся судорожно, выматерился коротко в папиросный дым и ничего не ответил. Засветили белый бакен выше Ангутихинских покосов и пошли вниз. Работали молча, каждый думал о своем, хотя оба о Мишке, сыне и товарище. Вниз по течению лодка летела, вскоре обработали еще три бакена. Темнело, красные и белые огоньки, зажженные ими, стали заметны по реке. Ткнулись в песчаную мель, Романов привычно вытряхивал сети из мешка.
— Много рыбы надо?
— На камбуз да начальнику мастерских в Туруханске.
Поставили быстро. Романов небрежно расправлял сети, груза отбрасывал в сторону с хлюпаньем и брызгами, как будто брезговал всем этим. Последняя сеть была сплавной[58]. Бакенщик сам сел за весла и стал выгребать на течение, крутя головой и ориентируясь по темным уже берегам. Через какое-то время он перестал грести и кивнул Белову:
— Кидай гагару[59]!
Растянули сеть, Валентин подержал ее рукой, «слушая», не зацепилась ли, привязал и посадил Белова на весла. Обернулся еще раз на сумеречные очертания Песчаного острова:
— До первого охвостья сплавим, на уху будет...
Уже вскоре веревка задергалась, потом еще, не прошло и получаса.
— Ну хватит, поди... — Валентин начал выбирать сеть в лодку. Улыбнулся вдруг, обернувшись на Сан Саныча. — Мишка всегда у меня выбирает, любит... — сказал и угрюмо, тяжело застыл лицом.
— Дядь Валь, — Сан Саныч пытался говорить уверенно, — не виноват Мишка ни в чем, я точно знаю! Выпустят! Я в Туруханске позвоню в пароходство!
Романов аккуратно складывал полотно сети себе под ноги, папироса попыхивала в сумерках, покачал головой:
— Не лезь в это дело, заберут!
— Меня?! — Сан Саныч перестал подгребать.
— А ты что, заговоренный?
Белов осторожно толкнулся веслами, не зная, что сказать. У Романова завозилось что-то тяжелое в темноте воды, о борт заколотило. Валентин вытащил остроносую, длинную стерлядь, очекрыжил обухом топора и, быстро выпутав, бросил в рундук. Потянул дальше. Попалась еще стерлядь, несколько щук, большой язь и два осетра. Осетров Валентин привязал на веревочный кукан и, поглядывая на берег, сам сел на весла.
Вскоре они зашли в
